Наступает минута молчания, как и на всех важных церемониях. Старик крутит в пальцах прямоугольник тонкой бумаги.
— Наши специалисты чуть было не бросили попытки расшифровать сообщение, — продолжает он, — но как раз в этот момент один из ученых, работающих над изобретением, пришел сюда по вопросу безопасности. Ему на всякий случай показали это, и он" буквально упал, узнав одну из своих формул.
— Голубь тоже, — шепчу я. — В этой истории все почему-то падают.
Моя шутка Старику не нравится…
Он садится, подтягивает манжеты, сбрасывает с лацкана пиджака пылинку и продолжает рассказ:
— Эта утечка информации тем более удивительна, что для сохранения секретности были приняты строжайшие меры.
— Во Франции, — говорю я, — не помогают никакие меры, даже строжайшие! Мы не умеем хранить тайны.
— Что очень вредит нашим интересам, — вздыхает Старик. Он соединяет пальцы и хрустит суставами.
— Однако давайте хоть попытаемся защитить их.
— Исследования ведутся в одной частной лаборатории, охраняемой полицейскими в штатском. С целью избежать утечки информации — но это, увы, не помогло — ученые, работающие в лаборатории, согласились каждый вечер, перед уходом, подвергаться обыску. Тибоден, профессор, которому мы обязаны данным открытием, буквально помешан на секретности. Он сам следит за обыском своих сотрудников… Операция проходит следующим образом: ежедневно, приходя на работу, ассистенты профессора полностью раздеваются и проходят по стеклянному коридору из раздевалки, в которой оставили обычную” одежду, во вторую, где надевают рабочую…
— Так, это ясно…
Старик проводит узким бледным языком по отсутствующим губам.
— Второй пункт. Тибоден единственный, кто знает формулы своего изобретения. —Они, естественно, хранятся в письменной форме на случай, если с ним случится несчастье до завершения работ над антиатомным препаратом, временно называемым “Антиат”. Документы хранятся в стенном сейфе усовершенствованной модели, шифр к которому знает он один… Никто из его сотрудников, даже самые ближайшие помощники, не мог написать формулу, изображенную на этой бумаге… Вот в чем проблема… Я чешу спину.
— Да уж, проблемка!
— Ну что же, раз вы подняли зайца — точнее, сбили голубя, — довольный своим каламбуром, он дает мне время оценить его по достоинству, — вам я и доверяю раскрыть эту тайну, Сан-Антонио…
Сомнительная честь. Я отвешиваю ему поклон в девяносто градусов.
— Лаборатория оборудована в большом поместье возле Эвре, в глухом уголке леса. Я предупредил Тибодена, он с нетерпением ждет вас… Думаю, вам нужно действовать очень осторожно, потому что предателя нельзя вспугнуть…
— Можете на меня положиться, шеф!
— Я знаю.
Его любезная улыбка красноречивее всяких слов говорит о том, как он меня уважает.
Прежде чем отчалить, я хотел бы задать ему один деликатный вопрос, но, боюсь, он его неправильно поймет.
— Скажите, патрон…
— Да?
— Прежде чем начать расследование, я бы хотел разобраться с одной мыслью, которая придет в голову любому.
Не успел я договорить, как он уже все просек.
— Тибоден?
— Именно. Я никогда не встречал более тонкого психолога, чем вы!
Сделанный в лоб комплимент вызывает на его портрете яркие краски. Он становится более красным, чем хозяева Кремля.
— Можете сразу вычеркнуть Тибодена из списка подозреваемых. Я давно его знаю. Он большой патриот…
И он закатывает панегирик ученому.