Оставаясь один, он говорил себе, что добился того, чего вовсе не собирался добиваться, и не мог придумать, что теперь делать. Как дать понять Грете, что не надо на него так смотреть? Может, реже бывать у них? Или не так часто ходить с Гретой на выставки? А где бывать? Куда деваться? В зал? В кино? Ходить одному? Глупо. Хотя… со временем можно с кем-то познакомиться… Злая Симона в чем-то права… Надо подумать…А Грета? Остаться без Греты? А Галя? Потерять возможность приходить к ним в дом? Нет! Но тогда как же?
Никита не признался бы никому, кроме самого себя, что он был немного рад услышать от Гали о причинах неприязни к нему Симоны. Он, конечно, понял, что Симона имела в виду, говоря о "совращении его Гретой", и какого рода скандалы были между сестрами. Может быть, Симонина проницательность принесет какую-то пользу? Поможет разрядить обстановку? Надо только, чтобы Симона перестала травить Грету.
27
Симона сидела за столом в гостиной и читала журнал. Ей было слышно, как Никита разговаривает с Галей и Гретой. Она, правда, не различала слов, но прекрасно представляла, о чем они ему рассказывают. Сейчас он сюда явится. Пусть явится. Она ему все объяснит, спокойно, доходчиво, она не монстр. Просто он должен знать границы…
В дверь постучали.
– Можно?
– Да-да, конечно, можно, – Симона, к собственному удивлению, почувствовала, что ей вполне удался естественный спокойный тон.
Никита вошел с котенком на руках.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Никита.
Никита сел за стол напротив Симоны. Симона ждала, что он что-нибудь скажет, но он сидел молча, поглаживая котенка по голове. Котенок жмурился и урчал.
Симоне пришлось самой начать разговор.
– Никита, ты хочешь мне что-то сказать?
– Я думал, вы хотите…
Симона была несколько озадачена. Она не так себе все представляла. Но она решила не упускать инициативу.
– Скажи, пожалуйста, почему ты не поговорил со мной? Я ведь тоже живу в этой квартире…
– Симона Вольдемаровна, я прибежал сюда в таком настроении… Вас не было дома… Я рассказал о ситуации Грете…Вольдемаровне… и Гале. Я не мог его выбросить опять на улицу. Я не думал, что вы… будете против. Честное слово. Мы его искупали… высушили… он чистый… Мы его покормили…Грета устроила ему лоток. Вольдемаровна – поправился он прежде, чем Симона успела поймать его на непозволительной вольности. – …в ее комнате…
– Но понимаешь… – Симона не знала, что сказать дальше.
Никита подождал немного, потом мягко сказал:
– Симона Вольдемаровна, я очень виноват, что не согласовал с вами… Но можно вас попросить… Я обязательно его пристрою. Но пока…можно он побудет у вас? Просто иначе…
Вот это да! Ловко он меня обработал! Мат в два хода, даже в один!
Симона была обескуражена, но она старалась не показывать этого, притворяясь, что выдерживает многозначительную паузу. Вариантов не было.
– Ладно, Никита. Пусть побудет у нас. Пока ты не найдешь хорошие руки.
– Правда?! Ура! Сенька! Ты спасен!
Никита вскочил и, прижимая котенка к груди, взял левой рукой его правую переднюю лапку и изобразил что-то вальсообразное.
Симона пыталась сохранить суровый вид, но невольно улыбнулась. Что за мальчишество!
– Симона Вольдемаровна! Спасибо! Вы замечательная! Вы…
– Ладно, Никит, ну что ты, в самом деле, – неловко отмахнулась Симона.
Оставшись одна, она неожиданно для себя тихо рассмеялась – впервые за долгое последнее время.
* * *
Через пару дней Симона пришла домой с работы и обнаружила у себя на кровати мирно спящего Сенечку.
– Так! Ты опять!
Котенок приоткрыл глаза, потянулся и улегся поудобнее.
Симона села на край кровати.
– Тебе же сказали, нельзя тут спать. У тебя должно быть свое место, коврик какой-нибудь. Иди к себе. Иди, иди.
Котенок и не думал слушаться. Он перевернулся на спину, доверчиво подставив Симоне чуть свалявшееся светло-серое брюшко. Симона нерешительно протянула руку и дотронулась до него.
– Ой, какой ты тепленький, мягкий!
Она осторожно подсунула ладонь ему под спинку и приподняла. Котенок тут же перебрался с ее руки к ней на колени. На пледе от него осталась легкая нагретая вмятинка.
– Ну и что мне с тобой делать?
Симона взяла его за лапку – тонкая, невесомая, с нехоженными подушечками. "Сенечка…" Симона легонько почесала пальцем маленький треугольный подбородок. Котенок тут же заурчал. Симона наклонилась к нему и почти что уткнулась носом ему в макушку. От котенка пахло чем-то непонятным – наверно, котенком, вперемешку с недавним детским шампунем и еще, еле уловимо – Никитиной туалетной водой.
28
Сказать, что все в их доме было сосредоточено только на взаимоотношениях Греты и Никиты – нет, вовсе нет. Если бы не "тема Никиты", то жизнь, вроде, шла, как обычно, во всех своих житейских проявлениях. Будь сестры поближе, ничто не мешало бы превратить эту тему из тайной и значимой в забавную и шутливую. Достаточно было рассмотреть Гретин роман с Никитой в перспективе на пять лет, и ситуация сошла бы на нет сама собой. Но возведенное в канон "прайвеси" приводило к чрезмерной концентрации мыслей о Никите в головах обеих женщин. Грета придумывала себе пылкого поклонника, а Симона в азарте праведности создавала в своем мозгу картины, которые удваивали ее стремление уличить, разоблачить и пресечь.
29
Однако, то ли ссоры с Симоной не прошли даром, то ли время сыграло свою неизбежную роль – но Грета… как бы это сказать поточнее… – она, что называется, перегорела. Можно сколько угодно говорить о неисповедимых путях страсти, но Грета абсолютно точно знала, как и когда это произошло. Во-первых, ее назвали бабулей. Вертлявый мальчишка лет четырех на весь троллейбус опознавал проезжавшие мимо машины – "мелседес", "шевлоле", "глузовик". Его мать время от времени бесцветно повторяла "ты замолчишь или нет, сказала". "Противненький ребенок", – подумала Грета, а мальчишка, словно почуяв внимание к себе, указал на Грету пальцем и громко возвестил троллейбусу: "бабуля!".
Ах ты, маленький…гадкий…негодяй…, вспоминала его Грета. А с другой стороны… Мне сколько лет? Вот именно. Ребенок не врет. Он видит шевроле – кричит "шевроле". Видит меня – кричит "бабуля".
Вторым тревожным сигналом была встреча с молодой сотрудницей журнала "Акварель" на одной из выставок.
– Здравствуйте, Грета Вольдемаровна! – молодая стильная шатенка с откровенным интересом смотрела на Никиту.
– Здравствуйте, Ира, – сдержанно ответила Грета.
– Вы все уже посмотрели? Как вам тут?
– Мы еще смотрим.
– Тут ничего интересного. В третьем зале два неплохих Барова, а в пятом очень хорош Корчеев – как всегда, лодки и еще два этюда. И собственно, все. Хотите, провожу?
– Спасибо, Ира, мы обязательно посмотрим. Но я люблю сама решать для себя, что интересно и что нет.
– А ваш…сын… Вы любите акварель? – ничуть не смутившись, с улыбкой обратилась Ира к Никите, глядя ему в глаза.
– Я люблю акварель, – усмехнувшись, в тон ей ответил Никита.
Ирина достала из сумочки визитную карточку и протянула ее Никите.
– Позвоните мне в редакцию по этому телефону, когда … появится настроение. Всего доброго, Грета Вольдемаровна!
Грета была в ярости, ей очень не понравилось, как Никита отреагировал на эту нахальную девицу. И вдруг она осознала, что ее ярость бессильна против любой такой иры, насти, даши, просто потому, что молодость дает им больше прав на Никиту, чем все ее, Гретины, старания. Ярость погасла, Грета остыла и устала.
– Выставка действительно никакая. И Корчеев этот тоже ничего особенного, – сказала Грета часа через полтора. – Или тебе понравилось?
– Кое-что неплохо, но я согласен, что ничего выдающегося здесь не представлено.
Грета кивнула.
– Мы будем куда-то заходить?
– Да, конечно. А что? – удивился вопросу Никита.
– Нет. Ничего. Но долго сидеть не будем. Ладно?
– Ладно. Не будем.