По большому корявому его лицу потекли слёзы. Обессиленный великан сел на порожек хибары, уставившись на красный край неба.
Вдруг он спохватился. Вскочил, ненадолго скрылся в глубине хибары. Выскочил оттуда с автоматом и побежал по яйле, крича своё "кра–кра", словно ворон.
Сверху было хорошо видно, как распадком - то, пропадая в тёмных пятнах сосняка, то, проявляясь в солнечном свечении открытых мест - бежал муравей.
То был Максимильянц, убегающий из плена.
- Нам нужна армия, брат!
- Зачем? Это же такие затраты потребуются, Муст. Зачем, если весь мир договаривается о разоружении?
- Все эти переговоры - политика. А старая мудрость совершенно справедливо утверждает: имеющий хорошую армию имеет хороших друзей.
Автомолет похож на рыбу, или на гоночную машину.
Двое идут по просёлку к морю и рассуждают о достоинствах сильного пола, хотя говорят о слабом.
Хочешь жить хорошо, сделай все, чтобы так же хорошо жили другие.
Нельзя добиться свободы за счёт несвободы.
Нередко Пиза бывает весьма банален, как, впрочем, и положено афористу. Автор.
Пиза и Семиверстов:
- У меня была одна. Я просто с ума сходил от неё. Ничего вроде бы особенного. Никто на неё не кидался. Я - тоже, пока не увидел её живот. Вернее, родинку пониже пупка. Были мы на пляже. Она выходила из воды, из довольно сильного наката, плавки слегка сползли… Словом, я увидел пятнышко не более кофейного зёрнышка и заторчал. Я любил её, где только мог. Готов был это делать и день, и ночь. Хотя она не отличалась каким–то особенным поведением… ну, сам знаешь, как это бывает у особенно страстных натур.
- И что дальше?
- Она стеснялась этой родинки. Мол, вульгарная она, волосы из неё растут. Я же по молодости лет не признавался, что значит для меня эта её кофейного цвета пупырышка. Когда целовал её или кожей ощущал, я заводился с пол–оборота.
- Неужели пошла к косметологу?
- Увы! Ей сделали операцию. Причём так, что и следа никакого не осталось. А я потух.
- Странные они, бабы. Часто не знают своей выгоды.
- Даже те, кто держит под подушкой эпилятор.
Женщина всегда снизу, даже когда она сверху. Пиза.
Цикадия никогда не была отдельной территорией. Похоже, и никогда не стремилась к чему–либо подобному, быть может, потому что всегда являлась авторитетной и во всех отношениях приятной провинцией.
В одночасье что–то случилось в Кремле, и законы перестали действовать. Говорили всякое. Но всё это были скорее поэтические, нежели научные толкования. Вот два варианта. Первый: систему поразил остеохондроз - пережатые отложениями солей нервные волокна перестали пропускать сигналы из мозга на периферию. И второй: айсберг вошёл в широты времени, где царит вечная оттепель, и раскололся на куски.
Так Цикадия очутилась сама себе хозяйкой.
Фрагмент разговора:
- Вредна политика и для всего живого.
Я обожаю хаос. Есть в нём что–то от необузданной или первобытной страсти, нечто вызывающее из нашей палеопамяти событие, напоминающее начало начал, акт сотворения, мирозачатия. Автор.
Не надо меня подозревать в тщательно скрываемом язычестве. Боже, избавь! Даже блистательный сонм олимпийцев мне противен своим кровосмесительством. Я уже не говорю о прочих смертных грехах, до которых охочи были бессмертные красавцы и красавицы. Ещё раз автор.
Любая мошна без мошонки
Не лучше дырявой кошёлки.
(народная песенка).
Над Цикадией опять фиолетовые знамёна.
Самыми неприемлемыми для вернувшихся аборигенов являются куцапы, поскольку с именем этого народа репатрианты связали своё изгнание. На этой почве куцапы поражены комплексом вины и готовы на всё, лишь бы доказать всем, что они без вины виноватые и достойны лучшего к себе отношения.
Под фиолетовыми знамёнами по Цикадии ходят толпы аборигенов, скандируя что–нибудь подобное следующему: "Долой мясоедов, пожирателей меньших наших братьев!" Но Пиза продолжает кормить своих клиентов телячьим бифштексом, шашлыком из баранины, свиными отбивными… Подаётся в "Афродизиаке" птица всякая и нередко дичь
"Позор и проклятие нудистам! Их закон - это богомерзкий разврат!" - кричали аборигены. Однако в стриптиз–клубе ни на день, а вернее, ночь, не прекращается знаменитое шоу.
Горлодранцы и голодранцы. Тойфель Кар.
- Мы должны поставить их в невыносимые условия. Когда–то они нас выслали, теперь же мы всех, кто занимает нашу землю, выживем отсюда.
- О чём ты говоришь, Муст! - изумлённо уставился на брата Вовс.
- Мы будем приходить к ним в дома в самое неподходящее время, будем звонить к ним по телефону и в дверь. Подбрасывать листовки и письма… Будем намекать и говорить прямо о том, что прикончим тех, кто не прислушается к нам и не уедет. Но убивать не будем. Никогда. Нет! Мы хотим обойтись без крови. А начнём с их героев, известных людей: журналистов, чемпионов, звёзд эстрады и т. п. Когда эти один за другим двинутся прочь, за ними потянутся и остальные (из выступления на подпольной сходке).
- Ты ничего не слышишь? Мне всё время кажется, что где–то скулит собачонка.
- Пожалуй, - лукаво усмехнулся Вовс.
- Слава аллаху, а то я уж подумал, что галлюцинация.
- Это и в самом деле щенок.
Вовс вытащил из спортивной сумки лопоухого малыша. Пёсик тут же обмочился.
- Гляди–ка, - повеселел Муст, - терпел. Не хотел портить сумку. Хорошая будет собака.
Улыбка его напоминает гримасу слепого.
На яйле:
- Послушай, Муст! Зачем ты их тут маринуешь? Отпусти на фиг!
- А кто с отарой зимовать будет? Может быть, ты останешься?! Университет подождёт - какие твои годы!
- Но ведь, как я понимаю, ты их зафрахтовал лишь на сезон.
- Да. Я их отпущу, как только найду замену.
- А если не найдёшь?
- Значит, они будут зиму зимовать.
- Но ведь это незаконно, брат!
- Ты и вправду так считаешь?
- Убеждён!
- Значит, ты неважный шахматист. Далее двух ходов не видишь.
- Причём тут шахматы?
- Я играю долгую игру. И я хочу победить. Меня даже ничья не устраивает.
- Не надо тумана, Муст.
- Это не мой туман. Это у тебя в голове туман, - Муст загорячился. - Ты погляди на них, подумай. Разве это люди?
- Это люди!
- Они так же образованны, как ты или хотя бы я? Умны, трезвы, хитры?
- При чём тут образование?!
- Это бомжи. У двух из этой троицы нет никакого пристанища. Окочурятся при первых же заморозках. Там - внизу они побираются, воруют, пухнут от голода и холода. Тут у них трижды на день жратва. Они одеты. Обуты. Не пьют, не курят. И работают на меня, на нас. Они работают на то, чтобы ты учился, а я боролся за свободу народа. Их жизнь обрела, благодаря мне, смысл. Как только они очутятся внизу - им хана. Пусть не сразу, пусть не завтра. Я спасаю их от собачьей жизни и подзаборной смерти.
- Тогда зачем ты даешь им опий?
- Должна же быть и у них забава. А то ведь тут от тишины и избытка озона подвинуться можно. Кроме того, зелье привязывает их к руке дающего. Через месяц–два их отсюда палкой не выгонишь. Они сами, как барашки в кошару, побегут ко мне.
- Барашки и в пропасть идут, если их напугать.
- Вот поэтому, Вовс, не лезь в мои дела. Не волнуй моих баранов!
Море пахнет больницей (наблюдение).
Партия Вегов (вегетарианцев) объединяла главным образом аборигенов, основополагающим в религии которых было неприятие животной пищи. Возглавлял Вегов Хакхан, долгое время не решавшийся вернуться на родину предков и поэтому руководивший движением из–за границы. Некоторые противники Хакхана полагали, что нетерпимость аборигенов по отношению ко всем другим обитателям Цикадии зиждется на том, что всё это население - особенно холопцы и куцапы - мясоедское. Поэтому деятели сии выдвинули такой политический лозунг: "Трупоеды - враги свободы, равенства и дружбы!" И стали добиваться принятия закона, запрещающего продажу мяса, закрытия скотобоен и колбасных фабрик. Однако инициатива эта не получила поддержки. У мясоедской части общества почему - понятно. У аборигенов, видимо, оттого, что лидеры просто не желали
остаться без такого стимула борьбы, как неприязнь аборигенского большинства ко всем плотоядным. Неприязнь эту стремились раздуть в ненависть. И кое–чего добились. В разгар антимясоедской кампании на заборах и стенах появились надписи типа: "Смерть каннибалам!"
Как вполне организованная сила Аборигении - так себя с гордостью квалифицировали ультрапатриотически настроенные коренные жители Цикадии - проявили они себя в действиях против нудистов и натуристов. Колонии оных за годы безвластья разрослись до такой степени, что в тёплое время года "текстильщикам" (тем из курортников и отдыхающих, что носят купальники и плавки) было не просто пробиться к воде. Веги взялись за дело - и в течение лишь одного сезона избавили родной край от всех этих "уродов", "гантелей", как сами же и прозвали анархистов тела. Жертв не было. Были беседы - откровенно душеспасительные с обещанием, да и то, в крайнем случае, крайних мер.
По–разному на всё это реагировали СМИ. "Черномурка" осуждала Вегов за экстремизм. И договаривалась даже до ярлыков "носители предрассудков средневековщины и мракобесия". А вот Пур - Шпагатов, правда, с лёгкими оговорками - дань культурной традиции - бурно приветствовал изгнание голозадых.