– Родину за бананы не продают!
– Что, по-твоему, родина? – удивилась мама.
– Это там, где тебя даже кусты помнят.
Гуляя во дворе, я подошла к кустам и спросила: "Вы будете меня помнить?"
Я думала, что со мной все будет хорошо, пока живу между папиными сказками и мамиными, балансируя, как на валике от дивана: прятать иголки в шкатулку – аккуратно и любить круглые и гладкие мотки ниток, трогать бисер на шкатулке и перекатывать на языке это слово – "бисер". Но оказалось, что этого мало – надо еще и придумывать свои правила, соединяя мамо-папины сказки в свою – одну. Балансировать на валике от дивана – всерьез, и с него перелезать на стул, оттуда на матрас – главное, не ступить на пол. Главное, не задавить солнечного зайчика на паркете. Главное, чтобы были зима и лето, и выполнять зимой все зимние радости, а летом – летние, и осенние – осенью, а весной нюхать воздух – это главная весенняя радость. И какой может быть мир без зимы, мир без снежков и снеговиков, без вкусных сосулек и заснеженных перчаток, мир без белых следов и рыжей шубки, без колготок, которые сушатся на батарее, без заледеневшего стекла? Как может не быть зимы? Она, как и Таня, не может вдруг исчезнуть, если была, то она есть всегда. А если зимы нет, то сразу после осени весна – но как тогда нюхать воздух, чем он будет пахнуть? Как отклеивать окна, если они не были заклеены? Как ждать первой травы, первых листьев, если они никуда и не девались? Отсутствие зимы все сбивает – это против правил, это невозможно.
Мама купила самоучитель иврита. На этом языке говорят ТАМ. В книге было мало слов и много картинок. Слова делились на группы: фрукты, овощи, одежда, кухня… Каждый вечер мы с мамой учили новые слова. Первое слово, конечно, "банан", и я обнаружила, что на иврите оно звучит почти так же, нужно только прибавить "а".
"Мазлег" – вилка, "ципит" – наволочка, сразу запомнились. Любимые слова: "тхелет" – голубой и "афарсэк" – персик. Такое заклинание, как "Сезам, откройся!". Перед сном я просила брата подоткнуть одеяло. Прижимала к себе Таню и шептала в темноту: "тхелет – афарсэк, тхелет – афарсэк…"
В ночь перед отъездом я плакала, я знала, что последний раз сплю в своей кровати. Папа сказал, что в Израиле будет новая, потому что я расту. Я не хотела новую, гладила деревянные доски: "прости, что я расту…" Потом снились бананы, которые росли не на деревьях, а прямо на столах.
Утром комната выглядела пустой. Спортивная стенка, качели, белые стены и толстый матрас на полу. Наша кошка Рэмедиус Прекрасная сидела на форточке, повернувшись к нам спиной… Она знала, что не едет с нами. Таню я хотела взять в самолет. "Она будет сидеть у меня на коленях и хорошо себя вести. Мы будем смотреть из окна…" Но мама боялась, что я потеряю ее. "Мы положим Таню в синий чемодан, там простыни и наволочки – ей будет мягко и уютно, она поспит в дороге". Я согласилась. Я была хорошей мамой.
По дороге в аэропорт мама сказала папе: "Ты ее так и не сводил на Красную площадь!"
Из самолета были видны одни облака. Хотелось открыть окно и потрогать их. Мне приснилась красная площадь. Красный тротуар, красные здания и красные фонари. По ней ходили белые лошади. И падали яблоки, как осенью на даче. А в середине стояла моя комната – пустая комната, комната, в которой может жить любая девочка – уже не моя комната, значит, немая, безголосая. Красная площадь проглотила ее, как будто и не было. Эта площадь и была страной. И она медленно гасла, как догорающий костер.
Мы прилетели. Нас встретил друг родителей – Володя. Он подарил мне жвачку. Я такой никогда не видела. Попыталась надуть из нее пузырь, чтоб потом лопнуть. Ничего не вышло. Только папа сказал, что я его всего оплевала…
Володя повез нас к себе домой. У ворот стоял коричневый почтовый ящик – настоящий, как в кино! На него осыпались иголки с большого дерева, похожего и непохожего на сосну. Дочка Володи – Натали – взяла меня за руку и увела к себе, на второй этаж. Ей было целых 11 лет! Натали что-то спрашивала, а я не понимала, но на всякий случай отвечала "кен" и "ло" – "да" и "нет" – наугад. Мне нравилось звучание этих слов, и казалось, что вот я и говорю на иврите. Натали разложила передо мной длинноногих барби с роскошными волосами, в бальных платьях и брючных костюмах. Она что-то спрашивала. Я подумала, она хочет знать, нравятся ли мне барби. И радостно кивала – "кен" – на каждую, даже на тех, что нравились меньше. А она сложила их в мешок и сказала: "Это твое". Единственная фраза, которую я поняла. Значит, она спрашивала, хочу ли я их! А я все забрала – как очень жадная девочка. Было ужасно стыдно, до слез.
Я не знала, куда деться, спустилась вниз. Там никого не было – взрослые сидели в саду. Зато стояло большое блюдо, до краев наполненное бананами. Мама говорила правду… Может, тут бананы растут на столах?! Большие, почти оранжевые, с черноватыми полосками – мягкие, тяжелые и невесомые одновременно, теплые – нагретые солнцем. В полутемном зале с задернутыми шторами бананы светились, от них шло сияние. Банановый рай. Я ела бананы и не считала. Как очень жадная девочка. Блюдо опустело, и в зале стало совсем темно.
Я вышла в сад. Тут было светло, так ярко светло, что в глазах потемнело. В саду росло много цветов, названия которых я не знала. Я каталась туда-сюда на воротах, потом надоело. Подставила камень и залезла на забор. За забором тоже был дом, и тоже сад, только без растений: сухая земля и большая муравьиная тропа. Над тропой на корточках сидел мальчик и следил за муравьями. Очень кудрявый. Ему было 5, как и мне, ну, может, 6, решила я. И прыгнула с забора. Мальчик не удивился, но обрадовался. Мы вместе смотрели на муравьев. Потом играли. Потом перелезли обратно и играли в саду у Володи. Я уже боялась говорить "кен" и "ло", чтобы опять не влипнуть, но мы и без слов отлично понимали друг друга. Вдруг мальчик спустил шорты и стал писать. Он полил все растения, чьи названия я не знала. Я удивилась: во-первых, меня учили, что на улице писать нехорошо. Во-вторых, он писал совсем не так, как я, а стоя и придерживая письку одной рукой. Я быстро поняла, что (во-первых) писать на улице нехорошо в России, потому что там холодно и можно простудиться, а тут жарко, и не страшно, а (во-вторых) в Израиле писают по-другому, чем в России, и нужно научиться, а то неудобно… надо попробовать! Но у меня не очень получилось – как-то даже совсем не получилось… Я подумала, что мальчику, наверное, все-таки уже шесть, и поэтому писька длиннее и ему проще. Надо будет тренироваться, решила я, и тут меня позвали…
– Где ты была? Ты вся красная! – ужаснулась мама. – Ты сгорела, неудивительно, на этом солнце!..
– Мам…
– И почему у тебя трусы мокрые?…
– Я пыталась писать, как в Израиле, но пока не получается…
– Что???
– Мам, меня тошнит…
– Что ты ела?!
Бананы…
Сколько?
Много…
Сколько: 5? 6?
Может, 15…
Господи, где ты столько…
И тут меня вырвало. И рвало, и рвало, и рвало… на блестящий, плиточный пол, на коврик, на мамины туфли, на лестницу, по которой меня понесли, в ванну, которая оказалась ближе, чем унитаз…
Вечером я сидела на кровати без трусов, красная. Меня все еще мутило. Я хотела Таню. Обнять Таню, вдохнуть ее знакомый запах и заснуть. Обнять Таню, закрыть глаза и представить себе, что я опять в своей комнате, что скоро чай с вареньем, что скоро зима. Мама пошла искать. Но не нашла. Чемодан, в котором спала кукла, среди простынь и наволочек, исчез… Мы даже не заметили, что он не пришел вместе с остальным багажом. Может, не дождались, может, кто-то украл ("Вряд ли – кому нужны наши простыни?" – сказала мама), может, по ошибке полетел не туда, а может, просто растворился, исчез в небе, рассеченном рейсом Москва – Тель-Авив…
…Меня утешали. Обещали купить новую куклу. Я плакала и яростно мотала головой. Я обещала Тане… Я была хорошей мамой… Где она, к кому попала? Может, ее нашла другая девочка и удочерила? А может, жирный грузчик выбросил ее на помойку, и ей холодно и страшно, и по ее лицу бегают крысы?… Таня, зеленоглазая, почти лысая, любимая… Как страшно я виновата перед ней.
ДОРОГАЯ ТЕТЯ ИРАЧКА Я ХОЧУ ТЕБЯ УДЕВИТЬ МОИМ РОСКАЗОМ…
КОГДА Я ПРИЕХОЛА В ИЗРАИЛЬ И ОСТАНОВИЛАСЬ НА ЭРОДРОМЕ ТАМ БЫЛО ШУМНО И БИЛО МНОГО НАРОДУ Я ЗАКРИЛА ГЛАЗА Я ЗАТКНУЛА УШИ Я НАУГАД БЕЖАЛА ЗА МАМОЙ Я ОТКРЫЛА ГЛАЗА Я УВИДЕЛА ЧТО МОЯ МАМА ДАЛЕКО ВПЕРЕДИ Я БРОСАЮСЬ ДОГОНЯТЬ
У НАШЕГО ОДНОВ ЗНАКОМОГО ЕГО ЗОВУТ ВОЛОДЯ У НЕГО ЕСТЬ СВОЙ САД С ЯБЛОКАМИ ГРУШАМИ И СЛИВАМИ А КОГДА ЕДЕШ К НЕМУ ТО ПО-ДОРОГЕ ВСТРЕЧЯЮТСЯ ОПЕЛЬСИНОВЫИ РОЩИ И ПАЛЬМЫ И ВООПЩЕ ИЗРАИЛЬ ВЕСЬ УСЫПАН ПАЛЬМАМИ И ФОНТАНАМИ АГОРОД ЕРУСАЛИМ
И НА ИВРИТЕ ЕРУШАЛАИМ СТОИТ НА ГОРАХ А САМ ДЯДЯ ВОЛОДЯ ЧЕЛОВЕК ДОБРЫЙ И ХОРОШИЙ У НЕГО ЕСТЬ ЗАМЕЧАТЕЛНАЯ ДОЧКА НАТАЛИ И ЗАМЕЧАТЕЛНАЯ И ДОБРАЯ ЖЕНА СЮЗЕН И ЕЩЕ У НИХ ЕСТЬ МАЛЬЧИК ПО ИМЕНИ АЛОН АЛОНУ 14 ЛЕТ А НАТАЛИ 12 ЛЕТ НО К СОЖОЛЕНИЮ И ЖЕНА И ДЕТИ ИЗ ОМЕРИКИ ОНИ ЗНАЮТ ИВРИТ И ОНГЛИСКИЙ НО ДЛЯ МЕНЯ ЭТО НЕ ТРЫДНОСТЬ Я ЗНАЮ И ОНГЛИСКИЙ И ИВРИТ ЕЩЕ У НИХ ЕСТЬ МАЛЕНЬКАЯ ДОБРАЯ СОБАЧКА ЛЕДИ ПЕРЕДАЙ ПРИВЕТ АНЕ И ОНТОНУ САМА Я ЖЫВА ЗДОРОВА ЖИВУ В ТЕПЛОЙ КВОРТИРЕ И У НАС МНОГО ПРОДУКТОВ ЦЕЛУЮ ОБНИМАЮ