По выходным они ходили с девочками в театр, в цирк, в зоопарк. Осень была теплая, солнечная. Гуляли в парке. Девчонки носились наперегонки, Стас ловил их, сажал на плечи и гарцевал, изображая лошадь. А они кричали: "Быстрей, коняшка! Галопом!" И все были счастливы. А Вика была несчастна. Она бегала с ними, кричала и смеялась. Но внутри было больно, больно, больно! "Мне хочется расхохотаться. И разрыдаться, и не жить!" – вспоминала она. Ей было плохо без Алика. Когда Стас обнимал, она с нежностью, без всякой фальши целовала его. Все было хорошо. Но наступал день, и ей опять становилось плохо и одиноко. Пока она занималась с детьми или была рядом со Стасом – это не было так ощутимо. Но когда оставалась одна – физически чувствовала пустоту вокруг. Ей нужен был Алик. Его руки, его шутливая, ироничная нежность, его дурацкие стихи по любому поводу. Она скучала по разговорам с ним, по поездкам в глухие монастыри, по их спорам и ссорам. Почему он, черт возьми, не страдает? Почему не звонит, не унижается, не умоляет о прощении? Почему он такой дурак! Ведь она любит его! Любит! Не так, как Стаса, но все равно любит. Почему он с ней так поступил? Но Алик упорно молчал. Вика не ходила никуда, где могла его встретить. Иногда ей звонил кто-то из друзей, приглашая куда-то, но она вздыхала: "С удовольствием бы, но как-нибудь в другой раз. Пишу. Работаю, как негр на плантациях. Сроки поджимают. Со временем полная катастрофа". Ей ужасно хотелось пойти, знала, что Алик обязательно будет, но не могла. Вдруг он не один? Она тогда не выдержит и разрыдается у всех на глазах! Нет уж, лучше пережить все это в одиночестве.
Наступил ноябрь. Темнота, тоска, дождь. Вдруг позвонила Томка, она в Москве.
– Ты? Какими судьбами? – удивилась обрадованная Вика. – У тебя же съемки до января?
– На два дня прилетела. Отпустили на премьеру последнего моего фильма. Завтра в Доме кино. После просмотра банкет. Я ужас на кого похожа. Одичала в Карпатах. Надо успеть и в парикмахерскую, и на маникюр. Красоту навести, – тараторила подруга. – Вы-то здесь, в Москве, все красотками явитесь. А мне все-таки на сцене стоять. Как же – главная героиня! Ты в чем пойдешь?
– Ох, извини, Томка, я, наверно, не смогу.
– Ты что, с ума сошла? У подруги премьера, а она не пойдет… Отменяй все!
– Да понимаешь, и отменять-то нечего. Просто… – и Вика рассказала подруге все, что произошло у них с Аликом.
– Да, дела… – посочувствовала Томка. – Но ты не кисни! Как раз будет возможность помириться. Банкет, "танцы-шманцы" и все такое… Он же влюблен в тебя, Викуська! От ревности бесится. К нам Светка приезжала, та блондиночка из МХАТа, снималась в эпизоде. Так она рассказывала, что у вас в Сочи такие страсти кипели, чуть не драка какая-то из-за тебя была! Ой, Викусь, милые бранятся… сама знаешь – все игры наши женские. Кончай хандрить! Придешь завтра, такая раскрасавица, он и приползет к тебе с извинениями. Слезы, сопли – все, как водится. А ты у меня такая красивая, взгляд такой небрежный, в сторону… Потом посмотришь на него холодно так, равнодушенько, мол, кто такой здесь под ногами путается? Ну, этюд первого курса, тебя ли учить? И все в порядке, Викуська, он твой – что хошь с ним делай.
Вика рассмеялась. Томка и в институте такой была, как ураган и ничего всерьез – все шуточки. Но подруга настоящая, никогда не подведет!
– Ну да, а вдруг он с кем-то придет? С какой-нибудь красоткой длинноногой?
– Укоротим ноги, не волнуйся. И дорогу забудет! Не хо-о-о-ди в наш садик! – противным тоненьким голоском пропела Томка, и обе расхохотались.
После разговора с подругой Вика повеселела. Съездила в институт красоты, и там волшебница Танечка положила на лицо чудо-маски, а потом, придирчиво осматривая порозовевшее лицо Вики, удовлетворенно сказала: "Ну, хоть на выставку, под стекло! Или в ЗАГС, под венец". Вечером позвонила маме, попросила, чтобы Люба забрала завтра детей из сада и осталась ночевать. Она на премьеру к Томке, придет поздно. На следующее утро позвонила подруга.
– Слушай, Велехова, надо обсудить стратегию и тактику. Простенький этюд отменяем.
– Ты о чем? – не поняла Вика.
– Видела я вчера вечером твоего донжуана в ресторане. Заехали с Илюшкой вечером в ЦДЛ. Опа! Сидит голубь наш со всей компанией.
– Ну и что? Один был?
– В том-то и дело… Знаешь старый анекдот? Поехали два армянина в Сочи. Куролесили там, развлекались. Ну, одного и хватил инфаркт. Другой думает, как родным сообщить помягче? И посылает телеграмму: "Сэреж заболел, лежит в морге". Ему в ответ присылают: "Он жив?" – а он отвечает: "Пока нет".
– Ясно. Это ты смягчаешь мне новость?
– Ну да. Сидела с ним мымра какая-то, манекенщица.
– Красивая?
– Ой, да не на что смотреть! Ни кожи, ни рожи. Обычная вешалка. Моль перигидролевая! Но Илюшка сказал, что он с ней последнее время везде таскается.
– Томка, я никуда не пойду вечером.
– Ага, щас прям! Ты еще в монахини подайся. И так никуда не ходишь! Я красавца твоего эдак на голубом глазу спрашиваю: "А где же наша красотка Викуся? Говорят, ты в Сочи соперников на дуэль вызывал? Не знала, что ты такой ревнивец. Говорят, из ревности затолкал Викуську в первый же самолет и улетел с ней в Москву? А после этого подругу мою никто не видел. И я звоню ей, звоню целый день, а никто не отвечает. Ну-ка, Алик, колись, где ты Викусю спрятал? Что, как дракон ее охраняешь, чтобы никто не украл твое сокровище? Любовь, конечно, вещь святая, но я-то на два дня приехала, ты Викуську отдай хоть на время, я ж ее не съем, верну тебе в целости и сохранности". Все притихли за столом, вроде неловко как-то… мымра эта занервничала, напряглась, Никита улыбается в усы, у Жанки глаза горят в предвкушении скандала. Ну а мне что? Ты знаешь – с меня как с гуся вода…
– Ну, а он-то что? – нетерпеливо перебила Вика.
– А вот и то! Даже жалко мне его стало. Смотрит на меня, а глаза, как у больной собаки, несчастные, и говорит: "Про свою подругу ты узнавай у ее мужа. Ты же с ним хорошо знакома. У них там семейная идиллия. Говорят, что, не отрывая пера от бумаги, пишет очередной шедевр. У Пушкина – Болдинская осень, а у твоей Викуси – Зеленоградская. Надеюсь, скоро порадует советских детишек новой "Люлиадой".
– Вот гад! Еще издевается! – чуть не плача, сказала Вика.
– Да нет, Викусь. Это он себя мучает. Сам себе больно делает. Знаешь, как больной зуб – трогаешь его, трогаешь, нажимаешь… Ты – его больной зуб, подруга! Не успокоится, пока себе и тебе жизнь не переломает. Или ты ему переломаешь, что вероятнее. Плюнь на него, Викусь, зачем тебе эти страсти? Ты у нас умница. Талант! Хочешь, я тебя с таким мужиком познакомлю, обалдеть! Снимается со мной. Вот будет роман так роман! А это какие-то страдания-рыдания. С умными мужиками всегда так. А тебе зачем умный любовник? У тебя для интересных разговоров муж имеется, гений – на минуточку! Да все хорошо, Викусь! Развеем сегодня твою грусть-тоску!
– Не надо, Томка. Не пойду. Он там с мымрой, а я одна…
– Ну, вот еще! Почему это одна? Илюшка за тобой заедет. Мы-то всей группой пораньше собираемся, режиссер попросил. В зале будешь сидеть с Ильей. Сядете близко. Илья два букета купит. Один для меня, а второй ты Вальке Ракитскому вручишь, когда мы на сцене стоять будем.
– С чего это я Ракитскому его вручу? Я и знакома-то с ним едва…
– А с того, что Валька будет твоим кавалером на банкете. Сядем рядом, Валька сейчас разведен, свободен – пусть ухаживает за тобой. Я с ним договорилась. Он – с радостью. Да ты не бойся, Викусь, он приставать не будет. Валька – хороший парень, свой. Пусть Алик помучается. Откуда он знает, что у вас там с Валькой?
– Ой, не знаю, Томка. Что-то ты наворотила, Вальку зачем-то впутала?
– Чем тебе Валька не подходит? Красавец – мечта всех советских женщин! Конечно, за тобой может и Илюшка целый вечер ухаживать, только кто поверит? И вообще, что ты капризничаешь? Я стараюсь для нее…
– Спасибо, Томка! Ты настоящий друг! Ладно, уговорила. Тряхну стариной, разыграю любовный дуэт с твоим Валькой.
– Не с моим, а с твоим. Ты в образ-то уже входи, настройся, – засмеялась Томка.