Алиса болталась по комнате, не находя себе места, испытывая непреодолимое желание – схватить с вешалки шубу и побежать к Киму, увидеть его, поговорить. Она уже не могла определить, навязанное это или ее личное, все так странно и страшно перепуталось, она не понимала, что ей нужно от этого человека, что ему нужно от нее, но при редких случайных встречах (Михалыч постарался) оба прятали глаза, и эта волнующая, ни с чем не сравнимая полуобморочная дрожь, волнами, откуда-то снизу, и противно дрожащие колени… Ее разрывало на части: одной половине не нужен был никто, кроме Михалыча, с ним было легко и светло, эти песни, это чудо общения, творчества и единства, она понимала, что любит его и хочет быть с ним, но другая часть безудержно тянулась и рвалась к Киму, невзирая на доводы рассудка, который был полностью бессилен не то чтобы вмешаться, а даже просто что-то объяснить. Порой Алиса ловила себя на мысли, что этим двум людям нужно было родиться одним человеком, и, видимо, тогда она бы обрела с ним покой и счастье.
- Может, поговорить с ним? – заикнулась было Алиса.
Но Михалыч сурово глянул на нее из-под насупленных бровей:
- А может, прийти к нему и просто сказать: Ким, я тебя люблю?
- Зачем ты так… – выдохнула Алиса.
- Я устал, – сказал он и сжал руками голову. – Я устал.
Алиса проснулась под утро и увидела черный силуэт на фоне светлеющего неба за окном. Михалыч сидел в кресле и курил.
- Ты что? – испуганно спросила она.
- Я не могу спать, – сказал Михалыч, помолчал и пояснил. – У Кима, видимо, сегодня бессонница… На дежурстве заснуть не может.
- Каком дежурстве? – поинтересовалась Алиса, сразу поняв, что Михалычу "прилетело".
- Он в садик устроился, сторожем, – пояснил Михалыч. – Теперь, раз в три дня, похоже, спать не будем совсем. Ему там делать нечего, вот он сидит всю ночь и бычит. Замыкает.
- А я ничего, – прислушалась к себе Алиса.
- Сегодня моя очередь, – Михалыч невесело усмехнулся. – Если так будет продолжаться, – придется разговаривать с человеком. А так не хочется…
- Может, все пройдет? – осторожно предположила Алиса. – Ну, позамыкает немного и успокоится?..
- Я его почти десять лет знаю, – отмахнулся Михалыч. – Он упертый по жизни. Так что на то, что так быстро все пройдет, и не надейся.
Михалыч оказался прав – долбежка не прекращалась. Алиса помаялась неделю, потом поняла, что терпеть больше невозможно: нереализованные желания, навязчивые и навязанные мысли, злость и желание покоя сплелись в громадный ком, который подкатил к горлу, и выплеснуть который было просто необходимо – чтобы хоть как-то дальше жить… Она забралась на диван, сосредоточилась, расслабилась и… полетела.
Она летела и чувствовала себя всемогущей. Ощущение своей безграничной силы было настолько потрясающим, что Алиса на несколько мгновений оторопела, потом взвизгнула от восторга и понеслась над заснеженными улицами, понимая, что вся ее сила – во зло и только во зло, и потому безгранична. Ей хотелось бить, кричать, уродовать, давить, ломать… Она ясно увидела Кима, сидящего за столом в детсадовском коридоре с гитарой в руках, и, злорадно улыбаясь, вывалила на него весь этот ком злости и боли, мыслей и желаний, с дикими криками и воплями, похожими на стон, с яростью, способной сломать бетонную стену. Ким вздрогнул, задрожала, порвавшись, струна, Алиса открыла глаза и обвела взглядом привычное пространство комнаты. Впервые за много дней ей было спокойно и легко.
"Я – ведьма, – подумала она, понимая, что совершила какое-то большое зло, и человеку сегодня будет очень плохо. – Ну и пусть. Сам виноват…"
Вечером пришел с репетиции расстроенный Михалыч, поцеловал ее привычно:
- Ну, как дела, малыш?
- Нормально, – она улыбнулась. – Как ты? Как репетиция?
- С Кимом сегодня что-то странное творилось, – Михалыч потер виски. – Плохо ему было, места себе не находил, потом еще этот автобус…
- Что-что? – заинтересовалась Алиса.
- Да чуть под автобус не угодил, прямо на моих глазах. Словно выключило его на секунду. Еле успел отдернуть.
Алиса почувствовала панический страх и безудержный злорадный восторг одновременно. Ее словно захлестнуло огромной горячечной волной.
Вечер был хорош, как никогда. Они написали новую песню, много смеялись, Михалыч отошел, отдохнул и рассказал кучу забавных историй, которые произошли с ним во время службы в армии. Алиса ахала и улыбалась, глаза ее светились любовью. Сейчас она была сама собой, не разрываясь и не раздваиваясь, она понимала, что это не надолго, но пока человек был выключен, и ей было хорошо. Она только не знала, как надолго…
В двенадцать ночи ее затрясло. Было ощущение, что на нее обрушился ураган, шквал, смерч, все стихийные бедствия вместе взятые. Алиса всхлипнула посередине какой-то фразы и сложилась пополам.
- Малыш, ты что? – подскочил к ней испуганный Михалыч.
- Мне плохо, – прохрипела она.
Все ее существо разрывалось от боли, она скрипела зубами, чуть постанывая, и кидалась куда-то в угол, ей почему-то казалось, что в углу ее не достанут, хотя все происходило чисто инстинктивно, потому что соображать она совсем не могла. Внутренности выворачивало наизнанку, и каким-то звериным чутьем она узнавала в этом коме боли свою удесятеренную, усотенную злость, свою увеличенную в десятки, сотни раз, ярость. Это было сильнее ее, она сползла по стене, а Михалыч, внезапно все поняв, крикнул:
- Это ты его сегодня?
Алиса кивнула.
- Что же ты делаешь, дура?! – заорал Михалыч. – Куда ты лезешь?! Это же твое зло через него – к тебе обратно! Усиленное, увеличенное им!
Он усадил ее рядом с собой, заставил глотнуть холодной воды и обнял вздрагивающие плечи.
- Ну все, все хорошо, я с тобой… Завтра с утра встанем и пойдем в церковь. У меня там знакомый священник работает – Стас, поговорим с ним. Посоветуемся. Святой воды возьмем – комнату окропить… Успокойся, все будет хорошо…
Алиса тряслась и всхлипывала, не понимая ни единого слова. Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Алиса подняла заплаканные глаза и одними губами еле слышно спросила:
- Сколько времени?
Михалыч наклонился к ней:
- Тебе лучше?
- Все кончилось, – так же тихо сказала она, все еще не веря и ожидая новой волны боли. – Сколько времени?
- Четыре часа.
Алиса, оцепенев, смотрела куда-то в сторону невидящими глазами: ей казалось, что прошла вечность.
Утром Михалыч поднялся рано, разбудил Алису и улыбнулся:
- Подъем. Поехали.
- Куда? – спросила она, ничего не соображая спросонья.
- В церковь, – серьезно отозвался Михалыч. – Я же тебе вчера обещал.
Алиса медленно одевалась, понимая, что ехать никуда не хочет, что все ее существо противится этому.
- Может, не надо? – вяло поинтересовалась она. – Все уже прошло…
- Еще хочешь так же корчиться? – осведомился Михалыч. – Одевайся давай.
Пока они ехали, Алису преследовало жуткое желание выскочить из вагона метро, и если бы не Михалыч, который, словно чувствуя это, крепко держал ее за руку, она непременно бы так и сделала. На пол дороге к храму ей стало совсем плохо, Михалыч почти тащил ее за собой.
- Может, я за оградой подожду? – взмолилась Алиса, не понимая, что с ней происходит. – Воздухом подышу, а ты пока поговоришь…
- Нет уж, – твердо сказал Михалыч. – Пойдем вместе.
Они переступили порог церкви, Михалыч перекрестился, Алиса стояла, как истукан, неподвижным каменным изваяньем. День был обычный, позднее утро, в церкви почти никого не было, горели свечи, и пахло расплавленным стеарином. Больше всего на свете Алисе хотелось убраться отсюда и никогда здесь не быть или, по возможности, быть где-нибудь подальше.
- Послушайте, – остановил Михалыч пробегавшего мимо служку в черной рясе и черном головном уборе. – Извините, пожалуйста, вы не подскажете, тут у вас работает отец Станислав, как его можно найти?
- Отец Станислав? – служка поднял редкие брови. Лицо его с маленькими бегающими глазками и каким-то лисьим выражением, красотой не блистало и доверия не внушало.
- А его нет, – сказал служка. – Он здесь не работает. Он перевелся в другой приход. Где-то в Подмосковье.
- Давно? – расстроено спросил Михалыч, который не хотел делиться своими проблемами с незнакомым священником.
- Да с полгода уж будет, – ответил служка и убежал куда-то по своим делам.
- Пошли отсюда? – с затаенной радостью спросила Алиса, слышавшая весь разговор.
- Пошли, – Михалыч вздохнул, еще раз перекрестился, и они вышли из церкви.
Как только ноги Алисы оказались за оградой храма, она почувствовала дикое облегчение и радость, тело ее стало легким, как пушинка, ей казалось, еще немного, и она сможет взлететь.
- Жаль… – задумчиво произнес Михалыч. – С чего бы это Стас перевестись надумал?.. Или перевели его?..
- Кто его знает, – легкомысленно отозвалась Алиса, радуясь, что все так безболезненно закончилось. – Все может быть…
Через неделю, совершенно случайно, на улице, Михалыч лицом к лицу столкнулся со Стасом, и на вопрос, зачем тот перевелся куда-то в Подмосковье, получил удивленный ответ:
- Я? С чего ты взял? Я как служил в этой церкви, так и служу до сих пор.
- Подожди, – заволновался Михалыч. – А как же… Мне же сказали… Я искал тебя, спросил у служки, он мне ответил, что ты уже полгода как здесь не работаешь.
- У какого служки?
Михалыч, которому в наблюдательности было не отказать, подробно описал маленькие бегающие глазки, лисье выражение лица и редкие белесые брови. Стас не думал ни минуты:
- Нет у нас в храме такого.