А ручеек этот стал для ребят настоящим открытием. Его водой они умывались, обтирались, стирали, готовили еду и чай. Вода была поистине волшебной: удивительно вкусной, снимала усталость, быстрее обычной закипала, залечивала царапины и раны, прекрасно мылилась и приносила необыкновенные сны. Напившись вечернего чая, ребята торопливо укладывались в палатке, поскольку во сне у них сбывались мечты, они видели то, что хотели.
Каждый раз, залезая в спальник, Матвей волновался, как перед свиданием. Поэтому засыпал не сразу. А когда перед ним возникала женщина в изумрудном свечении, он не мог понять: это уже сон или нет?
Увидев эту женщину впервые, Матвей вспомнил сказ Бажова "Хозяйка Медной горы". Но с каждым разом он все более убеждался, что его "изумрудная женщина" ничего общего с подземным миром не имела. Она была земная, скорее лесная, таежная. Ее высокие острые скулы, длинные, чуточку раскосые глаза с загадочным прищуром напоминали внешность восточной женщины.
Уже на следующую ночь, при втором "свидании", Матвей смог рассмотреть ее. Перед ним было то, о чем можно лишь догадываться, необыкновенное, божественное и строгое, до боли близкое и бесконечно недосягаемое. Нерусское, но земное, человеческое, не придуманное, но безупречное и недоступное. Перед Матвеем, казалось, была сама Красота!
Матвей просыпался, продолжая спать. Что-то делал, говорил, работал и все время думал о Ней. В свободное от работы время Матвей брал альбом и уходил вверх по речке. Ежедневно он вносил коррективы в черты лица своей "изумрудной" женщины, с радостью открывая для себя все новые и новые нюансы. Но он не мог удовлетвориться нарисованным. Матвей был в отчаянии. В каждом рисунке чего-то не хватало. Он искал, находил, добавлял, но снова был недоволен. Пока не попробовал менять углы нанесения штрихов после акварельной подготовки. Когда "многослойная" технология дала наконец эффект объемного изображения, Матвей воспрял духом и с азартом продолжил экспериментировать. Для большего эффекта оживления рисунка он стал использовать свет от свечи, лучины, солнца. И здесь появились некоторые успехи. Но Матвей не успокаивался и продолжал искать дальше.
Гердова всегда считали странным, а тут в горах он еще больше замкнулся, настораживал ребят постоянной задумчивостью и сосредоточенностью. Он много рисовал, но никогда не показывал, не делился мнением, не спорил и не настаивал. После необычной встречи с вогулкой, которая совершила над ним какой-то странный языческий обряд, Матвей вообще ушел в себя. У него появились какие-то удивительные качества. Он не тонул в болотах, его не кусали комары, он никогда не испытывал голода, усталости, недомогания.
Поэтому его скоропалительная и в высшей степени странная женитьба, которая произошла вскоре после получения диплома, ошеломила всех, кто его знал.
После возвращения с практики у него, помимо страсти к рисованию, появились еще два увлечения - изучение вогульского фольклора и... разглядывание девушек. Причем последнее было опять-таки странным и необычным. Он не просто молча посматривал на девушек, заглядывая им в глаза, он что-то искал в них, пытаясь вспомнить забытое. Он, казалось, все время сравнивал их с кем-то.
Бурные события после защиты дипломной работы закрутили Матвея. Праздничная, разгульная атмосфера новеньких, с иголочки горняков - инженеров-геологов коснулась и его. А довольно симпатичный, интересный, необычный юноша с дипломом в кармане и талантом художника заинтересует кого угодно, если в его глазах - желание любить.
Матвей действительно изнывал от ожидания обжигающих чувств, от переполнявшей его нежности. Он созрел, определился и был готов к любви. Матвей понимал, что его "изумрудная" женщина не просто вымысел сознания или обыкновенная мистика, в самой глубине души он верил в ее сверхъестественное происхождение. А начитавшись мифологической литературы и сопоставив с тем, что видел, Матвей определился - он встречался с прекрасной и неповторимой, божественной Калтась-эквой! - верховной матерью-богиней! Которая являлась женой или сестрой самого Нуми-Торума - верховного бога всех манси. Что она Земная мать, праматерь всех духов, хозяйка и волшебница северной тайги и гор. Калтась-эква всегда молода и красоты необыкновенной.
...Уже в конце выпускного вечера рядом с Матвеем оказалась шустренькая, быстроглазая хохотушка Вика, первокурсница с их же факультета. Веселье продолжалось почти до утра. Что и как было дальше, Матвей не любил вспоминать, а может, действительно не помнил.
Когда Матвей проснулся, то сначала услышал привычный перезвон внизу, на кухне, потом почувствовал запах свежей выпечки. Хоть голова и была залита свинцом, он все же улыбнулся, радуясь, что дома, что дикие оргии выпускного позади. Однако когда открыл глаза и попытался подняться - его охватил ужас! Скосив глаза, он похолодел. Рядом лежала вчерашняя хохотушка!
Матвей был готов провалиться сквозь землю. Девица крепко спала. Он порывисто сел и уставился на неожиданную находку. Широкое, мятое лицо, пухлые губы, разбросанные по подушке волосы, наполовину выбеленные перекисью водорода, перегарочный "выхлоп"... Матвей осторожно приподнял одеяло - девица была совершенно голой. Катастрофа!
С минуту, просидев истуканом, Матвей тряхнул головой, вяло встал, оделся и спустился с чердака. Мать суетилась у плиты.
- Мам?! - жалко улыбаясь, Матвей развел в стороны руки, дескать, что тут поделаешь, моя работа. Казни.
Маргарита Александровна выпрямилась, повернулась к сыну и, с печальной укоризной покачивая головой, покрутила у виска пальцем.
- Ох, Матвейка, Матвейка, какой же ты дурачок! - вытирая руки о фартук, почти шепотом проговорила мать. Ее глаза быстро наполнялись влагой. Она подошла к Матвею и, обняв его за шею, тихо заплакала, как плачут при безвозвратной потере.
Через месяц Матвей женился, а еще через восемь месяцев у него родился сын Никита.
Вика, Виктория и после замужества осталась веселой и беззаботной. Она забросила учебу. Матвей зарабатывал много. Кроме того, в начале семидесятых он вошел в группу первооткрывателей крупного месторождения платины на Северном Урале, за что ему выделили двухкомнатную квартиру почти в центре Свердловска. Виктория была в восторге. Теперь чуть ли не каждый вечер она была готова посещать театры, принимать гостей или ходить к внезапно появившимся многочисленным знакомым. А Матвей работал. Приезжая домой, он, к огромной радости жены, забирал сына и увозил его в Сысерть к бабушке.
Матвей долго не обращал внимания на многозначительные взгляды, намеки, а порой и откровенные уверения соседей по дому, что его Виктория, мягко говоря, погуливает. Но проверять у него не было ни желания, ни времени. Он работал как одержимый. Да и Урал держал. Часто по месяцу, а то и по два он не появлялся дома. А когда приезжал, забирал сына и тут же уезжал к матери.
Как-то тихо и незаметно они с Викторией оттолкнулись друг от дружки и поплыли своими путями-дорогами. Матвей почти перестал появляться в квартире, а Никита все дольше жил у бабушки, пока совсем не остался.
Главным для Матвея был Урал. Он заглядывал в него все дальше и глубже. Добросовестно и самозабвенно отдавался работе. За ним числилось не одно открытие. Его именем назывались два месторождения. Звали в науку. Пророчили большое будущее. Но сам Матвей все больше и больше уходил в... Камень, как он для себя определил. Ему то ли казалось, то ли он на самом деле стал чувствовать Урал кожей, всем своим нутром. Он слышал напряжение каменных глубин, голоса, вздохи минералов, их мелодичный звон, чувствовал аромат пород.
Кроме того, Матвей внимательно изучал мифы и легенды каждой вершины, ручейка или камня. Он разговаривал с ними, рисовал их "портреты" в альбоме, добавляя в изображение содержательную суть. Познал множество обрядов и ритуалов вогулов. Горы стали ему близкими и понятными.
Этюды он привозил и осторожно показывал своему приятелю Фомичеву, который, пожалуй, был единственным, как ему казалось, кто понимал его работы, ценил и горячо верил в него. Матвей готовился к своей первой выставке.
Однако наряду с успехами в нем неумолимо росло пока смутное, но все более и более усиливающееся чувство резкой перемены в судьбе. Это чувство, с одной стороны, торопило его сделать еще что-то более важное и значимое, с другой - остужало, намекая, что все его дела здесь и сейчас не более чем суета.
На следующий год Гердова перебросили на новый участок. В том же районе, но подальше от Лиственничного увала. Там и произошла трагедия...
Виктор-Шатун (продолжение)
Никита проснулся от холода. В вагончике было светло. Пахло кислым, утробным, - результатом вчерашней целебной процедуры. Он резко поднялся и, подойдя к Виктору, прислушался. Ровное ритмичное дыхание Шатуна успокоило его и обрадовало. Никита вышел из вагончика и зажмурился. Яркое слепящее солнце было повсюду. Оно просачивалось через зажмуренные веки, одежду, кожу, отражаясь от чистейшего снега, солнце заливало небольшую долину искрящейся белизной.
Вернувшись в вагончик, он будто ослеп. Здесь было темно, как ночью.
- Ты не мечись, пообвыкни, - услышал он слабый голос Виктора.
- Ну, как ты? Что-то болит? - набросился он на того с вопросами.
- Да ты не суетись, Столица, поживу еще, - хрипло ответил Шатун и попросил воды. - Горло болит, ободрал, видно, ногтями, и голова кружится.
- А как желудок? - не удержался Никита.
- Пусто, гулко и противно, - чуть живее ответил Виктор. - Ты давай спроворь завтрак. Я чаю попью, а ты свари себе пшенку с мясом.
Разжигая костерок, Никита вспомнил про разбитую вечером бутылочку из-под коньяка. Поднялся и пошарил ногой - никаких осколков. Поискал в углах - тот же результат.
- Ты что там потерял, Столица?