- Да какой шанс, если тебя не допускают, - немного трезвея, вскинула голову Лера.
- Ну и что, кто мне запретит выставиться?! - В смеющихся глазах Никиты по-прежнему не было ни тревоги, ни страха. Он продолжал жить по своим законам.
- Ну, хочешь, я своего папика подключу? - выдала неожиданно девушка.
- А вот этого не надо, милая, - на мгновение глаза Никиты блеснули холодком.
- Ну, хорошо, а где ты будешь писать? Не в этом же публичном гадюшнике!
- А где прикажешь? - снова смеясь, проговорил Никита.
- Слушай, а давай к нам на дачу, - помедлив, предложила Лера. - Сейчас там никого, у меня ключи, жратвы навалом. Возьмем кира, и к мольберту, а?!
Вот это было интересное предложение. Никита уже как-то бывал на этих министерских дачах и был поражен их роскошью, покоем и уютом, а также красотой этих необыкновенных мест на берегу Клязьмы.
- Надо подумать, - отведя взгляд в сторону, сказал он.
- А что думать-то! - запальчиво воскликнула девушка, схватившсь за Никитино плечо.
- Ну, хорошо, хорошо, пожалуй, на этот раз ты права.
- Ур-ра!!!
- Да не-ет же!.. - через минуту кричала на вахте в телефон Лера. - Это на "Соколе", Первый Балтийский переулок, - диктовала она кому-то адрес общежития.
- Минут через сорок придет уазик, - вернувшись в комнату Никиты и все еще светясь от радости, заявила девушка. - У тебя холст-то ого-го! - и опять потянулась к юноше.
- Ну, если уазик и через сорок минут... - улыбаясь в ответ, Никита соблаговолил впустить Леру в свои объятия...
После полудня они подкатили к шикарной, утопающей в молодой зелени даче в два этажа с видом на реку. Никита расположился на просторной веранде. Это было лучшее место для работы. Обилие естественного света, ни единого постороннего звука и упоительный запах начавшегося лета будили в Никите нетерпение и творческий зуд. Закрепив на мольберте холст, нагромоздив на палитре горы красок, разложив веером кисти, он отошел в другой конец веранды и, обхватив себя руками, замер. Для каждого художника это самый главный момент в работе. Это всегда мучительные и сладостные мгновения. Мгновения, когда холст перед тобой девственно чист и ты понимаешь, что любая линия, пятно или даже точка нарушит, сломает, извратит нерожденный идеал. Гораздо проще потом, когда холст перепахан, повержен в хаос и ты начинаешь из него выкарабкиваться, исправлять, тянуться к тому желаемому, что представлял до того, как взялся за карандаш или кисть.
Валерия наблюдала за Никитой через выходящее на веранду кухонное окно. Она готовила ужин. Накрывая стол, девушка то и дело отрывалась от своего занятия и с восхищением и немного страхом смотрела на жесткое, сосредоточенное лицо Никиты, на его руки.
"Странный этот Гердов, - застывая то с тарелкой, то с чем-то еще в руках, в очередной раз рассуждала Валерия, - странный и какой-то... загадочный, что ли". С самого начала Никита стал для всех воплощением некоего героя-победителя. Сильный, независимый, талантливый, он покорял девичьи сердца своим равнодушием и недоступностью. Для многих Гердов был точно пришельцем из какого-то другого мира. Никита, казалось, совершенно искренне удивлялся, когда на очередной вечеринке кто-нибудь из девочек начинал плотнее прижиматься к нему, намекая на возможность полной близости. Гердов удивленно поднимал брови и, чуть отстраняясь от девушки, очень вежливо говорил: "Не сейчас, барышня, не сейчас, не здесь и не со мной, простите..." После этого барышня начинала люто ненавидеть его и... еще сильнее любить.
Валерия в свои тогда семнадцать была пресыщена вниманием сверстников из "нужных", по мнению папы, семей. Она успела попробовать все, что могло предложить время и положение капризной "золотой" девочки. Но когда на втором курсе они остались одни с Никитой и он взял ее просто, грубо и больно, Валерия поняла, что до этого все было детством и баловством. В ту ночь в его маленькой общаговской комнатенке он ломал ее до хруста, мял, как глиняную, распластывал ее тело, точно сочень, подбрасывал куда-то к потолку, нежно целовал и возвращал на место. Тогда, в ту их первую ночь, она поняла, что значит быть женщиной, как сладко ей быть. Поняла и то, что такое настоящий мужчина.
А Никита тем временем продолжал колдовать над своим холстом. Все чаще, отложив тяжелую палитру, он отходил от мольберта и долго вглядывался в полотно, потом, вдруг схватив кисть, начинал ожесточенно искать нужный цвет, лихорадочно размешивая краски, подливая растворитель, после бросался к холсту и делал то, что подсказывали ему глаза, руки и сердце.
Время от времени, подглядывая и слушая, как поскрипывают под Никитой половицы, Валерия загадочно улыбалась краешками губ. Она вспомнила, как после первого курса на пленэрной практике ребята спорили о будущем, делясь друг с другом, кто о чем мечтал и чего желал добиться. Конечно, говорили о мастерских, о членстве в Союзе художников, о признании, о богатой клиентуре, конечно, о деньгах и о многом другом. Никита сидел, слушал и вроде как понимающе кивал. А когда дошла очередь до него, он всех поразил, заявив, что его мечта - найти клад. Тогда Лера хохотала до слез, и ей было немного стыдно за Никиту. "Почему клад?" - сквозь смех спрашивали ребята. И когда успокоились, Никита, продолжая улыбаться, стал выкладывать свои соображения.
- Клад, милые мои, можно найти где угодно.
- Как это - где угодно?!
- А так. Вот, например, развалины старой церквушки или монастыря. Покопайся вокруг как следует - обязательно найдешь что-нибудь ценное. Монахи были мудрыми людьми. По обычаю предков, все мы доверяем лишь земле-матушке, а никаким не чулкам и не банкам. По достоверным источникам, после прихода советской власти люди спрятали до девяноста процентов своих ценностей. Смекаете, недоверчивые мои? До девяноста!
Незаметно ребята перебрались поближе к Никите. А тот, глядя куда-то в небо и покусывая травинку, продолжал говорить негромко, спокойно и уверенно, точно рассуждал сам с собой.
- Известный, к примеру, факт - до 1917 года в России двадцать лет чеканили золотые рубли, а иностранные монеты имели хождение всегда. На руках у россиян было столько же изделий из благородных металлов, сколько у жителей всех стран Европы, вместе взятых. То есть в земле до сих пор лежит не один бюджет страны.
- Так ты предлагаешь заняться черной археологией?! - не выдержал кто-то из парней.
- Во-первых, я никому и ничего не предлагаю, а во-вторых, к вашему сведению, по данным ООН, черная археология входит в десятку самых прибыльных занятий. По статистике, кажется, Британского музея, девяносто девять процентов всех археологических находок совершаются любителями. А наша страна особая. Такого количества кладов, как у нас, нет больше нигде в мире. Ведь что такое припрятанные ценности? Это знак опасности, нависшей над их хозяином. А с опасностями в России всегда был перебор. Где, скажите мне, сокровища, к примеру, Тамерлана, Кучума, казна Ермака, Пугачева, Колчака? По карманам разошлась?! Нет, дорогие мои, все это где-то в определенных местах лежит, потеряно и забыто.
Притихшие ребята вдруг разом, перебивая друг друга, загомонили.
- А как ты собираешься искать? С чего начнешь? Чей клад, Кучума или Ермака? Может, нам всем вместе поискать? Эй, а давайте записываться в кладоискатели! Никита, запиши меня! И меня! И меня тоже!
Лере тогда было интересно, что же ответит Гердов. Удобно развалившись на траве, подложив руки под голову, продолжая улыбаться, он ответил, что чтобы найти клад, мало знать историю и географию, надо иметь две самые главные вещи для этого дела, первое - это почти религиозную веру в то, что ищешь, и второе - фантастическое желание отыскать.
- Гердов, ты сумасшедший, неужели думаешь найти, а?
- Я найду, - сказал он тогда буднично, а потом добавил, громко смеясь: - Обязательно найду.
Все ему вдруг поверили. "Этот клад найдет и вообще добьется всего, что пожелает", - подумала тогда Лера, и ей стало немного страшновато оттого, что она может всерьез влюбиться в этого самоуверенного, дерзкого парня. Тогда Никита еще больше отдалился от остальных. Его уважали, завидовали таланту и... сторонились. Это было почти четыре года назад.
Глядя, как сосредоточен Никита, Лера боялась прервать его работу и позвать к столу.
Наконец, когда солнце стало заходить за вершины деревьев, а фиолетовые тени бесшумно вползли на веранду, она подошла к Никите сзади и, обняв, плотно прижалась.
- Пойдем, трудяга, я покормлю тебя.
Никита был голоден, он ничего не ел с утра, но сейчас даже мысли не допускал, чтобы прервать на несколько минут работу.
- Погоди, не время, милая, - проговорил он рассеянно и сделал движение, освобождаясь от ее объятий.
- Но ты же должен поесть, - горячим шепотом возразила Лера.
- Ты ешь, я потом... после, не мешай...
Валерия попробовала поласкать его, ее быстрые пальчики заскользили вниз по футболке, заскочили за ремень, резинку плавок...
- Лер, я же сказал, не мешай, потом...
Девушка, точно не слыша, нырнула под руку, державшую тяжелую палитру, и, опустившись перед Никитой на колени, стала расстегивать молнию.
- Мы же одни, Ник...
- Сударыня, - жестче перебил ее Никита и, отложив кисть, перехватил нетерпеливую руку девушки. - Вы злоупотребляете положением хозяйки дома.
У Леры хватило ума и выдержки не надерзить гостю. Вспыхнув, она вскочила и унеслась в гостиную. Проклиная Гердова на чем свет стоит, глубоко оскорбленная, она залпом выпила стакан вина, затем кинулась на широченную софу и, уткнувшись в подушку, тоненько, по-щенячьи заскулила...