На этот раз, как ни хотел Никита, как ни готовился к этому походу на Отортен, - все шло через пень-колоду. И чувство тревоги не покидало, что-то держало его там, внутри, мешало думать, мыслить, рассуждать. И сборы были с бухты-барахты, и детский сад с ним не рассчитался за роспись огромного холла, поэтому поехал почти без денег, и бабушка заболела некстати, короче, все, что могло, тормозило предстоящую поездку.
С некоторых пор у Никиты появилось новое свойство - более острое ощущение тревоги. Ему казалось, что он и слышать стал тоньше, и видеть зорче, и чувствовать малейшие отклонения в атмосфере.
Вот и сейчас. Возникшая тревога не давала покоя. Она, как зубная боль, то обострялась, то затихала. Покопавшись в себе, Никита понял, что тревога связана еще и с тем, что он так и не успел расшифровать отцовские записи и рисунки...
Машина, которая должна была пойти с утра в Ушму, собралась только к обеду. Ребята, заметно волнуясь, прождали ее у самого крыльца штаба почти до двух часов. Погода была отменной. С крыш слегка капало, запах весны и теплого дерева и тревожил, и расслаблял. Когда все же решили перекусить, подошла машина.
Валерии опять повезло. Один из прапорщиков, тот, что был помоложе, уступил ей место в кабине, а сам полез в кузов. Второй, более грузный, с крупным сизым носом в сетке фиолетовых прожилок и губастым ртом, пропустил девушку в глубину кабины, ближе к водителю, а сам сел у окна.
Ребятам повезло меньше. В огромном кузове оказалось не так уж и много места. Прямо посередине, между длинными продольными лавками, примыкающими к бортам, стоял новенький, пахнущий смолой гроб, закрытый крышкой. По углам кузова в полушубках сидели угрюмые солдаты с автоматами между колен. Никита сел ближе к переднему борту, там уже устроился недовольный передислокацией молоденький прапорщик. Разложили рюкзаки, лыжи и приготовились к дальней дороге. Однако и это оказалось не все.
Прежде чем выехать из поселка, надо было заехать к начальнику режима домой и доложить об отбытии. К величайшему удивлению туристов, из дома вышла женщина в огромных зеленых валенках на босу ногу и длинной, наспех запахнутой офицерской куртке с погонами старшего лейтенанта. Начальственно сдвинув брови, она сначала заглянула в кабину, долго смотрела на Валерию, затем поставила ногу на заднее колесо и заглянула в кузов. В этот момент куртка распахнулась, показав блеклую, застиранную ночную рубашку на тщедушном теле. Спрыгнув с колеса, она с суровым видом махнула рукой водителю, давая "добро", мотор тотчас взревел, и машина пошла вон из поселка.
Как только было получено разрешение на выезд и машина тронулась, с Лерой заговорил губастый прапорщик. Выяснив у попутчицы, что она из самой Москвы, он сначала подбирал слова, стараясь не ударить лицом в грязь, вспоминая очень давнее посещение столицы, которое, впрочем, началось на Киевском вокзале и закончилось на Казанском. Потом Игоря Николаевича Головко, как он представился столичной девушке, словно прорвало. За пятнадцать минут Валерия узнала о нем все или почти все. Узнала, как выгодно быть прапорщиком в лагере, сколько он зарабатывает, какой дом строится под Херсоном, что ждет его не дождется новенькая, цвета морской волны "Лада" шестой модели, что он с некоторых пор завидный холостяк и что служить осталось ему совсем ничего, и так далее, и тому подобное. Валерия молча кивала, время от времени удивленно вскидывая бровь, потом перестала слушать и переключилась на проплывающую за окнами машины природу. Ей никогда не доводилось видеть столь дремучей тайги да еще зимой. За окнами машины творилось действительно что-то невероятное. Деревья были плотно одеты в белоснежные шубы и шапки, они будто дремали, дожидаясь вовсю бегущей к ним весны. Валерии все время казалось, что вот-вот из-за толстенного, смятого в огромные складки снежного одеяла, накрывшего буреломы, покажется голова волка или медведя.
- А медведей здесь много?! - повернувшись к прапорщику, спросила Валерия. Тот, открыв рот, спал.
- Медведи есть, но немного, - неожиданно прозвучало слева от Валерии. Ей даже стало неудобно, что столько времени они едут, а она не удосужилась рассмотреть парня, который, в общем-то, их и вез. Голос был хрипловатым, но приятным. По одежде он больше походил на заключенного, чем на вольнонаемного.
- Анатолий, - представился он, не отрывая взгляда от дороги.
- Валерия, - машинально ответила Лера и тут же спохватилась, вспомнив, что она уже представлялась прапорщику. - А вы служите или... работаете здесь? - чтобы выйти из неприятного положения, поторопилась задать следующий вопрос девушка.
- Я отбываю срок, - все так же спокойно и ровно проговорил парень, - вернее, досиживаю, в июне "откинусь", то есть выйду на волю.
- Вот как? - Лере стало еще более не по себе.
- Есть такая форма снисхождения, кому остается немного, - "химия", может, слышали? - И, не дожидаясь ответа, пояснил: - Это условное освобождение и поселение вблизи зоны. Ушма, куда мы едем, и есть лагерь "химиков".
Неожиданно тупая боль в желудке заставила Валерию застонать, она стала проклинать себя за то, что неосмотрительно оставила в рюкзаке лекарства. Мысли ее заметались. Что делать?
- Скажите, - еле слышно прошептала Лера, - а скоро остановка будет?
- А что случилось? - в свою очередь спросил водитель и тут же ответил: - Часа через три-четыре. Вам необходимо выйти?
- У меня там, в рюкзаке... лекарство от желудка надо взять, - плохо соображая от боли, проговорила Валерия и обхватила живот.
- Сидите, я сейчас, - водитель мягко остановил машину, открыл дверцу и прыгнул прямо с подножки на снежный отвал, а потом и за него. Провалившись в снег по пояс, он догреб до ствола дерева и почти сразу вернулся.
- Что, что случилось?! - проснувшись, всполошенно засуетился прапорщик.
- Вот, - отряхиваясь от снега, шофер протянул Валерии горсть янтарных комочков, - положите в рот и, когда они растают, жуйте и глотайте слюну, поможет.
Валерия высыпала в рот все, что парень ей дал, и, терпя горечь во рту, стала ждать, осторожно перебирая комочки языком.
- Это лиственничная смола, первое дело при желудочных болях, - как взаправдашний доктор, проговорил парень.
- Жуй, жуй, девонька, Анатолий у нас грамотный, плохому не научит, - неожиданно проговорил прапорщик, не прерывая сладкую дремоту.
И действительно, через какое-то время Валерия почувствовала, как боль стала затихать. Она выпрямилась и впервые за дорогу посмотрела на парня. Ну, парень не парень, а лет где-то слегка за тридцать, попробовала угадать она. Обыкновенное лицо с чуть приплюснутым и пригнутым к верхней губе кончиком носа. Тонкие ноздри. Губы и брови в мелких шрамах. Особенно портил лицо бугристый шрам, что шел от правого уха до середины щеки. Широкие, костистые руки парня были расписаны синими вензелями. Даже на пальцах синели "кольца" и "перстни". Валерии хотелось заглянуть в глаза, но парень неотрывно смотрел на дорогу.
- Еще лучше, - продолжил Анатолий с прежним спокойствием, - попить медвежью желчь. Вот она действительно помогла бы. Да и медвежий жир в придачу...
- А где ее взять? - с удовольствием поддержала разговор Валерия.
- У манси, где ж еще. Это лучшее лекарство. Попробую достать, пока вы по горам ходите, - добавил Анатолий и, едва улыбаясь, взглянул на Валерию. Когда их глаза встретились, Валерии показалось, что она его где-то раньше видела. Нет, не то банальное чувство, которое обычно приходит в подобных случаях: "Ах, кажется, мы с вами уже где-то встречались!..", а совершенно твердое убеждение, что вот так же когда-то она уже смотрела в эти твердые и спокойные серые глаза, до краев наполненные тоской и силой. Такие глаза бывают у победителей, мелькнуло в Лериной голове, или... у уголовников.
- Скажите, - робко проговорила девушка, - а за что вас... ну, посадили? - И тут же торопливо добавила: - Простите, ради Бога, если не хотите, не отвечайте.
- Действительно не хочу, - прежним тоном ответил Анатолий, - долго рассказывать и неинтересно.
- Статья сто семнадцатая, двойное убийство при отягчающих обстоятельствах, - неожиданно проговорил "спящий" прапорщик. И добавил: - Пятнадцать лет строгого режима. Но это, - военный широко и громко зевнул и почмокал толстенными губами, - это, милая моя, еще не все. До этого три года на "малолетке" по статье двести шесть - "хулиганка", или по их, - "бакланка".
- Как?! И вы провели здесь все эти годы?! - вырвалось у Леры.
- Три года под Саратовом, полтора года в тюрьме, остальные здесь, - чуть строже, чем прежде, проговорил Анатолий.
- С ума сойти, - опять не удержала своих эмоций Валерия, - половину жизни...
- Он у нас этот, как его... феномен, вот, - не открывая глаз, прервал Валерию прапорщик, - от звонка до звонка в натуре. Здесь окончил среднюю школу, потом автодорожный техникум. Последние два года руководит строительством дорог.
- А когда выйдете отсюда, что будете делать? - Валерия справилась с собой. Ей вдруг стало интересно знать все об этом человеке. Ей нравилась завораживающая медлительность в его словах, хрипловатость и твердость голоса. Она чувствовала в нем силу и, как ни странно в его теперешнем положении, - независимость.
- Не знаю, сначала досидеть надо, а там видно будет. Хотя мечта - мосты строить, - тихо ответил он. Было заметно, что парню хочется поговорить, поспрашивать вольных людей, как там на свободе, что его ждет.
- У него, милая девушка, столько книг, вы бы знали, я столько в руках за всю жизнь не держал, а не то чтобы читать. Он с вами и по-английски может поговорить...
- Степаныч, ты б лучше поведал нашей попутчице, каких косачей добыл в прошлую субботу, - резко перевел разговор на другую тему Анатолий.