- Во время войны. Суп кандей - помнишь?
- Нет, это не я была. Я всю жизнь тут прожила, никуда не выезжала.
- Не может быть!
- Может, еще как может. Ты думаешь - первый такой?
- Какой? - недовольно пробурчал Федор.
- Обны-кновенный! Которому все бабы на одно лицо. Во время войны мы все для вас на одно лицо.
- Война-то закончилась…
- Для кого? Для кого-то и закончилась, только, видно, не для тебя.
- Подобный портрет я видел в картинной галерее. Мужской. Кабальеро Дон Фернан.
- По галереям ходишь? - удивилась Лариса. - Ну, ты даешь! Гля-гля в окно - красота какая!
Утром Федор лежал на койке и глядел на портрет.
- Лариса, подари мне портрет, - попросил он. - Я тебе за него шкаф отдам.
- Шкаф? Какой?
- Платяной.
- Забирай. Мне шкаф нужнее. А испаночка-то - ничего? - засмеялась Лариса. - Не прогадаешь. Вставай, мне идти пора. В обед можешь зайти.
Домой Федору идти не хотелось. Пошел в пароходство и там просидел несколько часов в библиотеке.
- Чего изучаешь? - спросили у него знакомые. - У тебя отгул?
- За прогул… Изучаю вот… - задумчиво произнес Дерейкин.
В обед Федор зашел к Ларисе и подарил ей вышитую блузку, которую купил по пути. Лариса тут же надела ее. Повертелась перед зеркалом, расцеловала Федора и, взглянув на часы, закрыла дверь на задвижку, хотя вряд ли кто сегодня мог заглянуть сюда. Но потом она будто решила что-то, взглянула на свои владения и произнесла:
- А ну его все! Пошли ко мне!
Вечером, глядя на реку и на солнце над рекой, Федор подумал: "Как там Лида?" - и ему стало страшно беспокойно и совестно оттого, что он так безжалостно поступил с нею.
- Лариса, прости меня, но я пойду к себе. А шкаф я тебе привезу завтра.
Лариса вздохнула.
- Бог с тобой, Федор. Конечно, иди. Заходи в любой час. Забирай картину, любуйся ею. Мне она - до ручки. А шкаф - когда привезешь, тогда привезешь. Не к спеху он мне. Все равно туда класть нечего! Блузку эту разве что…
Ужинали молча. Лида не стала расспрашивать, где он мотался два дня, и даже не поинтересовалась, что за сверток такой припер и положил на шкаф. Но когда на следующий вечер вместо старого добротного шкафа она увидела голую стену с портретом какой-то цыганки, а вещи висящими на самодельных вешалках, она не выдержала и стала кричать, что ей это все надоело и, если он (Федор) не хочет больше жить в семье, пусть катится на все четыре стороны.
- Вместе с этой! - с ненавистью она глядела на портрет.
- Да охолони ты, дуреха. Ты погляди, портрет какой - ему ж цены нет! Шестнадцатый век, испанская школа!
- Опять за своего Дрейка с Блоком взялся?! Запомни: я русскую школу кончала, третью!
- Хорошо, хорошо, - неожиданно улыбнулся Федор. - Верю. Аттестат показывать не надо. А шкаф я тебе через месяц новый куплю. Краше старого!
- Прости, Лариса, - сказал Федор на другой день, - ты мне так напомнила одну женщину, что я едва не бросил семью. Прости, я семью бросить не могу. Там у меня две живые души.
Глава 24
Где ты там, Фелиция?
Чего там, тяжело, конечно, и бросать живые души, и терять их. Особенно когда теряешь, воистину становишься безумен. Когда находишься в эпицентре безумств, кажется, что все плохо, и нет доли несчастней твоей. И лишь когда безумства уходят, понимаешь, что по-настоящему счастлив и был в те минуты. Потому что истинное счастье в безумии. Ум и счастье - из разных миров. Хорошо, что он понял это еще в Воронеже.
Казалось бы, абитуриенту - до безумств ли? Когда безумие - уже само желание деревенского парня поступить в вуз. Как только Федор приехал в Воронеж, он прежде всего купил две карты - города и пригорода. Обе были достаточно подробные, со всеми улицами и маршрутами городского транспорта. Повесив карты над своей кроватью, он в перерыве между экзаменами изучал их, а параллельно просматривал газеты в красном уголке. Таким образом он намечал будущие маршруты поисков Фелицаты. "Сдам экзамены и начну искать", - решил он. Как только Федора зачислили в институт, он подменил дворника, за что его оставили на пару дней (а потом и вообще) в общежитии, и кинулся искать свою незабвенную Фелицату.
Сорок дней Федор искал Фелицату по всем учреждениям, заводам, организациям, наводил справки в милиции и загсах, побывал в больницах и стационарах, в моргах и на кладбищах. Ее не было нигде! Он нашел сто тридцать пять Вороновых, восемь Фелицат - но это все были не они!
- Фелицата Воронова! Не может быть, чтобы вы не знали, где она! Ей нет еще и тридцати! Ей только двадцать девять! - восклицал он везде, и везде ему отвечали, что не знают, где находится Фелицата Воронова, и ему следует перестать искать ее и наводить о ней справки. Видимо, слух о сумасшедшем, который ищет какую-то Фелицату Воронову, бежал уже впереди него. В милиции Федора подробно расспросили, но не о Фелицате, а о нем самом и его родителях. Правда, отпустили без лишних проволочек.
Федор исхудал, осунулся, глаза его лихорадочно блестели. Переживания, пот и пыль делали его лицо серым. Спать он приходил в общежитие в любые часы, падал, не раздеваясь, на койку и тут же отрубался на несколько часов. После тяжелого сна отмечал на картах крестиком места, в которых побывал, и опять устремлялся на поиски Фелицаты. Через три недели он ориентировался в Воронеже не хуже старожила. Он не запоминал названий улиц, он их помнил по аромату, как стихи. Вступаешь на улочку - пахнет липой, а здесь сиренью, а здесь отчаянием неразделенной любви.
Как-то ему показалось, что на одной из таких улочек Фелицата идет по другой стороне.
- Фелицата! - истошно заорал он, растолкал пассажиров и выпрыгнул на ходу из трамвая. Приземлился он неудачно и подвернул ногу. Прыгая на одной ноге, он доскакал до угла, за которым скрылась Фелицата, но за углом ее не было.
- Где? Где она? Вы не видели здесь девушку? Черненькую? Красивую? - приставал он к прохожим, но те только пожимали плечами.
- Красивые перевелись, молодой человек, в девятнадцатом столетии, - сухо заметила ему старушка с кожаной сумкой.
Однажды две женщины в отделе кадров сказали ему:
- Фелицата Воронова? Лет тридцати? Есть такая! - и ухмыльнулись.
У Федора едва не разорвалось сердце от счастья. Почему, почему они ухмыльнулись?! Ухмыльнись мужчина, Федор убил бы его на месте! Немедленно, как он хотел, к Фелицате его не пустили.
- Ждите конца смены, - сказали ему. - Остался какой-то час.
Более долгого часа Федор в своей жизни не знал. Все часы в мире остановились, все приостановило свой ход, а каждый миг отдавался у него в висках. Ветер стих, замер воздух, люди застыли в своих вечных заботах. Солнце расплавилось и залило землю вязким сиропом. Заводская проходная стала размером с египетскую пирамиду.
Федор изучил каждую щелку в деревянном заборе, он уже хотел перемахнуть через него, но вовремя увидел, что за ним наблюдают из окошка отдела кадров. Федор чувствовал себя трансформатором, который минуту превращает в год. От напряжения его стало всего трясти. Через полвека ожиданий за забором началось движение. Федор не находил себе места.
Когда смена серой массой вывалила из проходной, Федор, дрожа всем телом, жадно выглядывал свою Фелицату. Прошло уже сотни две мужчин и женщин, но ее среди них не было! Поток рабочих стал истекать. У Федора бешено колотилось сердце. Он беспомощно оглядывался по сторонам.
- Вы ищете меня? - услышал он женский голос, взглянул на полную блондинку и ничего не ответил ей.
- Вы ищете Фелицату Воронову? - повторила блондинка. - Это я.
С ужасом Федор взглянул на подошедшую женщину, будто на его глазах та убила его Фелицату. Чужая Фелицата Воронова, сужая и расширяя, как кошка, глаза, с любопытством смотрела на молодого человека. Грудь ее разрывала белое полотно. Он тогда еще подумал: как паруса.
- Вы что, не узнаете меня? - она взяла Федора за руку. Федор выдернул ее.
- Вы Фелицата? Воронова?.. Не может быть! - воскликнул Федор и в отчаянии бросился бежать от проклятой проходной, где его жизнь остановилась на час, а пропала навсегда!
- Заполошный какой-то! - услышал он. - Точно не от мира сего.
Он вспомнил об этих словах через сорок лет и подумал: "Все мы живем в двух мирах, внешнем и внутреннем. Это банально. Эти два мира - два сообщающихся сосуда, и мы убегаем из одного в другой, когда нам надоедают другие люди или мы сами себе".
А тогда ему было не до мыслей, тогда, сорок лет назад, он до вечера в отчаянии бродил вдоль реки, бормоча одну только фразу: "Что же делать? Что же делать? Что же делать?.." Пришел в себя он, проснувшись на рассвете в незнакомом месте. "Я проснулся на мглистом рассвете Неизвестно которого дня", - раз сто повторил он, пока не рассвело. Он замерз и, чтобы согреться, побежал в общежитие.
На следующий день он продолжил поиски, но в них появилась уже обреченность. Так ищут пропавших без вести. Когда Федор в очередной раз слышал, что "означенной вами гражданки у нас не водится", он, ни слова не говоря, тут же устремлялся в другое место.
"Еще неделя - и я загремлю в психушку", - как-то подумал Дерейкин. И тут ему ударило в голову, что Фелицата должна быть на тихой улочке, в доме под громадными кленами, непременно двухэтажном и деревянном, на втором этаже, куда ведет скрипучая лестница. А может, это приснилось ему, он не мог точно вспомнить, так как потерял грань между сном и явью.