Все-таки здорово, что я сменила профессию – люблю смотреть, как восходит солнце.
В японском ресторанчике тоже встают рано – нужно успеть на рыбный рынок. Кико машет мне рукой и выставляет за порог миску с рыбными потрохами. Хекл и Джекилл набрасываются на подношение так, будто не ели целую неделю. Я кормлю кошек рыбой только два раза в неделю, чаще им вредно, но угощение есть угощение. «Немного вредного не повредит». – Что-то я сегодня все время цитирую бабулю.
Я очень благодарна ей за то, что она взяла меня к себе, когда родители окончательно съехали с катушек. Однажды ночью – мне тогда было лет пять – бабушка пришла и забрала меня. Впрочем, они и не возражали. «Вам нельзя иметь ребенка!» – сказала бабушка. И была права. У матери и отца не было ни малейшего представления о том, как растить ребенка. Бабуля научила меня пользоваться ножом и вилкой, носить обувь, включать и выключать свет. Родители ратовали за возвращение к природе, и у нас в доме были только свечи. А вместо туалета – выгребная яма. Какая же там стояла вонища! Я ходила босая даже зимой. Когда вспоминаю свою жизнь в родительском доме, из глубин памяти всплывает лишь одно ощущение: холод. Вечный холод. Родители до сих пор живут в Нимбине, и дай бог, чтобы они и дальше там оставались. Я всегда была большим разочарованием для мамы и папы, что, впрочем, справедливо – признаться, я тоже от них не в восторге.
Мрачные мысли, особенно для такого ясного утра. Возвращаюсь к печи и, достав из нее докторский хлеб, отправляю туда ржаной. Затем перебираю травы и мелко режу – все, кроме лаврового листа. Забрасываю рубленую зелень в тесто, мешаю, раскатываю, придаю рулетикам форму, отправляю в печь. Настроение улучшается. От аромата свежих трав – не иначе.
Маффины будут с малиной. Вымешивать их долго нельзя, а то получатся жесткими. Ставлю кексы в печь и снова выхожу на улицу. Хекл и Джекилл, плотоядно облизываясь, неспешно возвращаются домой. Раздается свист. Значит, уже семь утра, время утренней почты. Сегодня я управилась с работой в рекордные сроки и могу со спокойной душой выпить чашечку кофе с бутербродом из хлеба «Семь семян» и сыра и почитать хронику происшествий. Разносчик газет, проезжая мимо на велосипеде, по обыкновению лихо метнул мне свернутую в трубку газету, упакованную в полиэтилен. Я приняла подачу. Хекл и Джекилл резво разбежались из-под колес его транспортного средства на разные стороны Каликоу-элли, а, вернувшись, расположились у двери пекарни, словно два каменных изваяния, чутко ловя носом утренние запахи.
Оставив их снаружи, я вернулась в дом и заперла дверь. Захотят войти – нырнут в кошачью дверцу, вырезанную таким образом, что даже самому опытному вору не удастся дотянуться до замка. Поднимаюсь в спальню за рабочей одеждой и возвращаюсь на кухню – принять очередную порцию бодрящего кофеина. Снимаю спортивный костюм, осматриваю вчерашние царапины – почти зажили. Облачаюсь в рабочую одежду и сажусь с чашечкой кофе и куском свежеиспеченного хлеба «Семь семян». Вкус именно такой, как я ожидала – отменный. И режется отлично. А какой аромат!..
Изрядно помучившись, вскрываю упаковку газеты (иной раз эта процедура доводит меня до исступления, но сегодня я не стала проверять на прочность свои ногти и нервы, решив воспользоваться кухонным ножом – лучшим другом девушек). Нож я точу так часто, что на лезвии образовалась выемка в форме полумесяца. Друиды могли бы запросто использовать его для сбора омелы. Как только я развернула газету, Горацио запрыгнул на стол, расположился прямо по центру и приступил к утреннему туалету, предоставив мне возможность читать вокруг него.
«Еще одна передозировка», – гласил заголовок.