Вот дура. Двойная. Нет, тройная. Уперлась, как носорог. Просто Минотавр. Лишила дорогого читателя редкой возможности полюбоваться на райские прелести соблазнительного тела; а надо сказать, шелковый атлас прохладной кожи ее бедер (внутренняя их сторона – гладь озера, в которой волшебно вязнет ладонь, преодолевая тихое сопротивление воды) как-то особенно гармонировал с нежным мармеладом теплой плоти.
Дура.
Она пришла ко мне только тогда, когда погасила свет. Я, обескураженный ее стыдливостью, ничего не видел, только ощущал жадные толчки ее роскошного тела, ненасытного и доверчивого, вбирающего меня бережно и неутомимо. Она стеснялась быть просто женщиной, скрывая это как слабость; она приучила себя к роковым ролям. Отдаваться она могла только в темноте; при свете дня она своими позами считала обязательным диктовать свои условия этим несносным мужчинам. Бедная женщина. Это действительно была уже не Каро; пожалуй, Вера. Нет, Медея. С трогательной фамилией Комок. Я даже не мог бы сказать, с кем я сплю: с Машей, Еленой или Электрой?
Lucerna sublata nil discriminis inter mulieres. Если убрать светильник, нет разницы между женщинами… Такое могло прийти в голову только непутевому мальчишке. Да и что эти древние понимали в женщинах? Или в мужчинах? Они только говорили красиво. Закладывали основы цивилизации: не ведали, что творили. Но к ним нет претензий: какие претензии к мальчишкам? Первобытная честность: что на уме – то и на языке.
Мне было хорошо с женщиной, которая прощалась со мной навсегда. Она была… Lusus naturae. Игра природы. Лучше не скажешь.
Наутро Вера по паспорту холодно сказала мне (в ответ на мой дежурный мужской комплимент, делающий меня мужчиной, а ее женщиной; но я знаю: комплимент вошел в ее тело):
– Ты потеряешь Машу.
– Как, интересно знать?
– По своей вине, как обычно. Ее отнимут у тебя. Возможно, она заболеет. У нее красивые пальцы. Красота – самое хрупкое место. Возможно, будет что-нибудь с рукой… Ты думаешь, я по своей воле лечу в Британию? Нет. Меня отняли у кого-то.
На этот раз я не клюнул на глубокомысленность ее бреда. Она не сказала мне ничего нового. Ни о Маше. Ни о себе. Ни обо мне.
Женщина, которая любила ночь, утром показалась мне всего лишь жалкой феминисткой. Трогательной феминиськой. И я ее понимаю: иначе с мужчиной Майклом Брауном не выживешь. Тут другой вопрос напрашивается: зачем ей нужен был этот средненький Браун?
Но и эти вопросы цивилизация давно решила и за женщин, и за мужчин.
Глава 16. Резервация культуры
На левом крыле Бабочки, плотно вросшей в Стену, маленьким пятнышком притулилось вот это zeгообразное изображение.
...
Схема 1
Это родимое пятнышко очень шло моей Бабочке, кокетливо ее оживляло. Кстати, в нем есть смысл. Много смысла. Очень много смысла.
А теперь пробежимся по воображаемой оси, симметрично складывающей мою Бабочку в узкую вертикальную полоску, едва различимую черточку. Если совместить огромные распластанные крылья – получишь большой минус, торчащий вертикально. Бабочка исчезнет.
Итак, путешествуем по оси, которая держит Бабочку и в бездне которой исчезает легкокрылое существо, эфемерно несущее на своих крылышках-конспектах неподъемную фундаментальность знания. Здесь располагаются три сформулированных мной Закона, по которым я живу, сужу себя и других. Включая бородатых древних. В том-то все и дело: не будешь судить – тебя и не оценят. Суди – и судим будешь. Я взял на себя смелость и ответственность судить. Теперь ваш ход, судьи…
Впрочем, пора переходить к Законам.
Закон 1. Гуманитарная парадигма культуры, отражённая в соответствующих формах общественного сознания, – эстетической, нравственной, религиозной, правовой, политической, научной, философской – есть не что иное, как форма проявления духовного мира личности.
Коротко назовем первый закон – законом личности , который, в свою очередь, можно трактовать как проявление вездесущего закона целостности. Личность порождает культуру, а культура – личность.
Закон 2. Существуют две культуры, каждая из которых ориентирована на разные (противоположные) системы ценностей и, соответственно, функционирует на разных языках: культура психоидеологическая ("женская") и научно-рациональная ("мужская"), "литература" и "философия" (в широком, символическом значении). Эти культуры соотносятся по принципу дополнительности, порождая эффект своеобразной гуманитарной "мультипликации", взаимоусиления своих потенциалов.
Назовем второй закон – законом двух языков культур, который непосредственно связан с законом личности и также является частным моментом проявления закона единства и борьбы противоположностей.
Закон 3. С точки зрения закона сохранения информации, личность представляет собой сложнейшую, иерархически упорядоченную информационную систему, где эффективное управление (самопознание, если угодно) возможно только сверху вниз , от разума к душе, от науки к искусству. Путь снизу вверх, "от психики к сознанию" – всегда и только приспособление, которое выдается за познание. Закон сочетания или сопряжения информации – закон, регулирующий меру объективности отражения, – можно считать третьим гуманитарным законом. Для краткости этот закон можно назвать законом объективности познания (своеобразным законом гарантии объективности).
Законы – это географический и философский центр моего кабинета. Пуп Земли, по-вашему. Или Три Кита. Кто как привык. В эпоху плюрализма можно так и этак.
Рядом с этими Законами – дорогая моему сердцу запись:
"Собственно, мышление как таковое начинается там, где отдельное интерпретируется с позиций всеобщего. Связи отдельного с отдельным (сравнения, уподобления, метафоры) – это еще не мышление разумом, это экзерсисы интеллекта. Умение видеть феномен в целостном контексте – вот разумное качество. Иначе сказать, мышление высокоразвитое, полноценное (собственно разумное) всегда осуществляется сверху вниз, от универсалий к частному; эмпирический путь снизу вверх через сопряжение фактов и явлений – это интеллектуальное освоение мира.
Именно поэтому интеллект становится слугой двух господ: он обслуживает потребности психики и в то же время стремится в превращению в разум. Последний шаг от натуры к культуре – это шаг от психики к сознанию, от интеллекта к разуму, шаг, не улавливаемый локаторами психики, но совершенно реальный в информационном пространстве человека.
Превращение интеллекта в разум означает многое: это решающая предпосылка для появления личности и, следовательно, культуры; с возникновением высших культурных ценностей (структуры духовности) появляется, наконец, не груда фактов и событий, а прошлое, настоящее и, возможно, будущее. Мир буквально переворачивается с головы на ноги. "Культура", созданная психикой и интеллектом, в мгновение ока становится прошлым, историей. Этот продукт становится архаичным раз и навсегда – хотя еще сегодня творческая элита человечества воспроизводит по бессознательному алгоритму именно его.
Собственно культура, результат усилий разума, если и появляется сегодня, то в крайне малых дозах и без фанфар. Оно и понятно: в силу чрезвычайной сложности подлинный культурпродукт – просто невидимка для "культуры" традиционной. Он не фиксируется в силу своей ни с чем не соотносимой природы. Завтрашний день сегодня никто не ждет, человек явно не жаждет появления личности.
Вселенское, но никому не видимое поле битвы, где интеллект доказывает разуму его идиотизм, – это рай и ад, комедия и трагедия, чудо и вместе с тем никем не замечаемое событие. Собственно, жизнь".
Не ждите никаких комментариев. Я зол, не в духе, и совершено не желаю распространяться. Я вовсе не за тем вас сюда пригласил, чтобы вы что-то поняли. Если понимаете – разберетесь и без меня. Я пригласил вас сюда затем, господа, чтобы сообщить…
В общем, все это придает мне силы. Стоит мне прикоснуться к бессмысленным, на ваш взгляд, скрижалям – и я, словно Антей, получаю дополнительную силу. И источник этот, прошу заметить, соорудил я сам.
– In saxis seminas. Ты сеешь на скалах.
– Возможно. Только не надо прикрываться авторитетными мнениями и громкими цитатами. Это прием из арсенала слабоумных.
– Но ведь ты же прикрываешься!
– Я? Боже упаси. Эти цитаты всего лишь иллюстрируют мою правоту, но не создают ее. Я и без них могу обойтись. Я живу в автономном режиме, будто на космической станции. Это мой… В общем, opus Herculeum. В некотором смысле – подвиг Геракла. Четырнадцатый. Гм-гм. Не такой пикантный, как предыдущий, конечно, но тут же я работал головой. Неужели мне так и не переплюнуть opus тринадцатый? Геракл, совершивший подвиг понимания, останется в памяти людей грозой целомудренных дев! Это ли не смешно!
– Не видим ничего смешного. В тринадцатом подвиге хоть смысл есть, а в четырнадцатом… Это же игра!
Превосходно. Чудно. В таком случае, я поведу вас своими лабиринтами. Раз уж мы попали в мою обитель (кто знает, захочу ли я привести вас сюда вновь? Я ведь тотально диалектичен, капризен, если хотите, как Бабочка), посетим и "Резервацию культуры", о которой вы уже столько наслышаны.
Поскольку культура принципиально не интересует цивилизацию, однако объективно является следующей стадией развития человечества, – если выражаться бейроновским слогом, будущим (из которого меня на крыльях Бабочки и занесло в ваш Лондон), то культура хотя бы в минимальной степени имеет право претендовать на ваше, просвещенное интеллектом, внимание. Гм-гм.