Так и началось многолетнее бесприютное житье неуемного скитальца Селиверстова. Сначала его время от времени задерживали за бродяжничество, он называл каждый раз новые вымышленные имена и прочие данные, его личность долго и безуспешно устанавливали, но, убедившись, что придурок не находится в розыске, в конце концов с чертыханиями выпускали на волю. Затем избранный Иосифом образ жизни перестал считаться преступлением, и он самозабвенно вел свое первобытное существование, добывая кусок хлеба насущного охотой и собирательством в каменных джунглях, все помянутое время обходя женщин стороной.
– Как? – изумился Ногинский. – Ни разу ни с одной не сошелся?
Селиверстов разразился в ответ длинной невразумительной тирадой, смысла которой верный слушатель не понял, но ощутил ее настроение, то есть дикую ненависть к коварному и безжалостному противостоящему полу.
– И с женой ни разу не виделся?
Бомж отрицательно помотал головой.
– И не позвонил? Не написал?
Иосиф продолжал мотать головой в прежнем направлении.
– И не развелся?
– Еще чего! Перебьется.
– Так ты, наверно, уже лет пятнадцать пропавшим без вести числишься?
Селиверстов неопределенно пожал плечами.
– А сюда давно приехал?
– Вчера.
– Жену видел?
– Нет.
– Родителей, сестру?
– Нет.
– Так зачем приехал-то?
Бомж пожал плечами с прежней неопределенностью и безразличием.
– Козел потому что, – раздался вдруг новый сиплый голос.
Ногинский оглянулся на него и обнаружил проснувшимся третьего обитателя обезьянника. Тот агрессивно чесался у себя под лохматой длинной бородой, высоко задрав подбородок и старательно вытягивая губы трубочкой. Наверное, получал удовольствие.
– Кто козел? – с тихой угрозой спросил у товарища Селиверстов.
– Ты козел, – спокойно ответствовал бородач, продолжая свое неотложное занятие и пристально глядя в потолок. – Онанист гребаный.
– Что ты сказал?
– Да что слышал, то и сказал. Еще будешь на мою бабу дрочить, мозги вышибу.
– Ты мне мозги вышибешь? – надвинулся на соперника великий схимник.
– Я тебе, – с прежней невозмутимостью заявил тот.
Ногинский подумал, что пятнадцать лет без женщины для здорового мужика – испытание непреодолимое, и смотрел на Иосифа с искренним любопытством и сочувствием.
– Можно понять человека, – примиряюще обратился пенсионер к бородачу. – Тебе не все равно, на кого он дрочит?
Ответить ревнивец не успел – Селиверстов коршуном набросился на него и повалил на пол, пытаясь то ли задушить врага, то ли сломать ему шею. Александр Валерьевич счел за благо не встревать в чужой конфликт, к тому же окрашенный эротическими эмоциями. Замешанная на женщине драка способна в любой момент вылиться в смертоубийство первого, кто попадется на глаза – для утишения пожара в сердце.
Звуки возни, сопровождавшиеся сиплыми выкриками и стонами, широко распространились по участку, и очень скоро люди в форме уже загремели ключами на входе. Бомжи не обращали на них ни малейшего внимания, продолжая выяснять отношения, а Ногинский отошел подальше от места событий, к самой дальней стенке. Принятые предварительные меры ему не помогли, от людей в форме досталось тумаков всем обитателям обезьянника. Дерущихся буянов растащили в разные стороны и хорошенько обработали дубинками, а Ногинского просто вытащили за шиворот наружу. Он не сопротивлялся, покорившись судьбе.
Беспокойного пенсионера толчками в спину проводили до какой-то комнаты, у двери в которую он услышал возглас изумления:
– Александр Валерьевич!
В коридоре стоял Самсонов с разведенными в стороны руками и наблюдал за происходящим с таким видом, словно стал очевидцем первого контакта человечества с инопланетной цивилизацией.
– Привет! – бросил на ходу арестант.
– Как вы сюда попали?
– По недоразумению. Они меня с кем-то перепутали.
– Шагай, шагай, – мирно ткнул Ногинского в спину конвоир. – Сейчас разберемся, с кем тебя перепутали.
– Александр Валерьевич, я вас дождусь! – крикнул в спину узнику Самсонов и бросился к начальнику ОВД, от которого только что вышел. Он собирал материал для статьи о работе милиции и решил использовать свое служебное положение в личных целях для спасения бывшего конкурента.
А того тем временем ввели в комнату, где обнаружились задержанные вместе с ним коммунистки и человек за письменным столом.
– А, провокатор явился! – злорадно воскликнула товарищ при виде вошедшего.
Судьба бывшего журналиста бросила на него взгляд и вновь отвернулась.
Человек за столом принялся выяснять, где, когда и при каких обстоятельствах познакомился Ногинский с присутствующими здесь нарушительницами общественного порядка. В процессе выяснения этого несуществующего факта оказалось, что судьбу бывшего журналиста зовут Тамарой Анатольевной Довгелло. Александр Валерьевич постарался запомнить ее имя, поскольку решительно настроился на продолжение знакомства.
Спустя некоторое время женщин увели. Человек за письменным столом стал записывать показания Ногинского о происшествии во время пикета перед зданием администрации. Суть показания составляло утверждение об отсутствии какого-либо происшествия, тем паче нападения на сотрудников милиции. Человек почесал переносицу и уже вызвал конвойного, чтобы вернуть арестанта в место его временного обитания, когда в комнату вошел начальник ОВД в сопровождении Самсонова, весело подмигнувшего коллеге.
– Ну, что здесь? – строго спросил начальник подчиненного.
– Да пока ничего, – бодро отрапортовал тот. – Утверждает, будто ничего не случилось, просто кто-то споткнулся и на кого-то упал.
– А наши что говорят?
– Тоже ничего определенного. Много неразберихи.
– Ну и заканчивай с этим! Нам здесь только обвинений в угнетении борцов за свободу не хватает!
– Да пожалуйста, я с удовольствием, – пожал плечами подчиненный и стал собирать в стопку разбросанные по столу листы исписанной бумаги.
Следующие полчаса ушли на полицейские формальности, затем Ногинский и коммунистки все вместе оказались на улице у дверей ОВД, где их встретил улыбающийся Самсонов. Попытка Александра Валерьевича продолжить знакомство со своей судьбой пресеклась, не успев толком начаться. Итог получился закономерным: он провел вечер с Николаем Игоревичем.
Они долго и нудно пили водку в квартире незадачливого пенсионера, закусывая ее колбасой и солеными огурцами, при этом Самсонов упорно вырывал из коллеги объяснение загадочной страсти к незнакомой женщине.
– Послушайте, Александр Валерьевич, – говорил он с набитым ртом и с уже не очень послушным языком, – вы ведь всю жизнь прожили без всяких там жен. Теперь для вас настало время невиданной свободы – не нужно никого добиваться, ни за кем ухаживать, ни нести ответственности за чью-либо жизнь. Почему вас так тянет на этот сомнительный огонек? Крылышки не боитесь обжечь?
– Не боюсь. Я их всю свою жизнь обжигал, с завидной регулярностью. Женщины для того и существуют на свете, чтобы мужчины за них сражались друг с другом, ломая кости.
– Женщины существуют, чтобы рожать детей.
– Они должны рожать от достойных.
– Александр Валерьевич, это социальный дарвинизм.
– Это закон жизни. Как ни назови их поведение, они выбирают среди мужчин того, которому соглашаются доверить будущее своих детей. И тем самым превозносят его над остальными. А мы гордо озираем проигравших соперников с высоты и хотим, чтобы все восхищались нашей женщиной.
– О каких детях вы говорите? Вы что, действительно собираетесь завести детей от вашей пенсионерки?
– Я и сам пенсионер. Одно из наших преимуществ над женщинами – мы и в пенсионном возрасте можем выстругать ребеночка, а вот о них такого не скажешь. Кстати, о детях. Второе наше преимущество – биологически мы запрограммированы на секс как таковой, он для нас самоцель. А им, в большинстве случаев, подавай ребенка. Они биологически запрограммированы на то, чтобы свить гнездышко и произвести на свет потомство. Потом они начинают жаловаться на мужской инфантилизм, но мы не виноваты – забота о семье для нас есть лишь следствие культурной индоктринации. Для них – веление свыше. Большинство изменщиков не имеют никаких страшных претензий к жене и ни секунды не задумываются о разводе; если изменяет женщина – мужчине остается только удалиться с поникшей головой, поскольку сам факт предательства означает его непригодность для данной конкретной женщины. Правда, он не означает автоматически, что женщине нужен мужчина, с которым она изменила.
– Вы всерьез считаете это нашим преимуществом?
– Конечно. Мы психологически свободны. Толстой самозабвенно носился в эмпиреях своего творчества и идей, а Софья Андреевна растила детей, занималась хозяйством, подрабатывала у мужа редактором и переписчицей и еще находила время обезопасить материальное будущее детей от идеологически обставленных угроз со стороны их собственного отца. Кто из них был свободен?
– Но Софья Андреевна осталась в общественном сознании рядом с мужем.
– В качестве одной из величайших рабынь всех времен и народов.
– Это вам так кажется с вашей мужской точки зрения, – улыбнулся Самсонов и закусил очередной стопарик новым ломтиком вареной колбасы.
– С моей? А у вас точка зрения какая-то другая?
– Что вам до моей точки зрения? Просветите меня, если желаете.
– Видите ли, Николай, – принял менторский тон Александр Валерьевич, – мы с вами разнимся в самом существенном отношении. Вы не понимаете главного в женщинах.