Жена много плакала и уговорила хахаля не вовлекать в конфликт государство, а мужа – прекратить кровожадные попытки. Сцена вышла незабываемой и имела важные последствия – кооператор изгнал из своей жизни, то есть из дома и с работы, обоих супругов. На улице изменщица снова плакала, долго и подробно объясняя несчастному, что хотела как лучше, чтобы дом был полной чашей, чтобы не маяться от зарплаты до зарплаты на его дурацком заводе. Ну чем плоха работа в кооперативе, которую она ему выхлопотала? И как бы еще он ее получил? И откуда такие за страсти-мордасти, как будто он не знал еще с первой их ночи, что не был у нее первым мужчиной? Не первый, не единственный, какая разница? Что изменилось между ними из-за появления третьего? Хочешь, пусть появится еще одна женщина, она не против. Селиверстов жену никогда не бил и теперь, остыв после приступа бешенства, не собирался. Он не пошел в ее квартиру, а направил стопы в родительское гнездо.
Пришел он вовремя: сестра привела запуганного жениха, который постоянно с опаской косил на отца невесты, а появление брата и вовсе выбило бедолагу из колеи. Сестра сидела рядом со своим избранником счастливая и смущенная, уверенная, что ее с мужем ждет собственная комната, которую она почти всю жизнь делила с братом. Матери жених нравился, она ему приветливо улыбалась и непрестанно угощала, отец обрадовался законной возможности напиться и мало внимания уделял происходящему.
Иосиф молча посидел с компанией, выпил водки, ничего не сказал и ушел несколько времени спустя после жениха. Он попробовал переночевать на вокзале, но вместо этого пришлось скоротать ночь в кутузке, где ему показалось даже удобнее, только милиционеры обходились с ним грубо и оставили без последних смятых денежных бумажек в кармане. Ну, это что уж за беда! Селиверстов ведь не из пансиона благородных девиц в большую жизнь выпал, ему и прежде не каждый день карамельки доставались.
Утром он оказался на улице – не только бездомным, но еще и нищим. Постояв некоторое время на одном месте и задумчиво оглядевшись по сторонам, он решительно отправился в сторону городского рынка, поскольку там торговали едой. Купить ее начинающий бродяга не мог, поэтому начал настырно устраиваться в подсобные рабочие, с оплатой продуктами. Какая-то тетка стала громко вопить, будто он шастает здесь с преступной целью, и смогла-таки привлечь внимание большого круга торговцев. Иосиф принялся говорить о своем желании немного подработать и перекусить, но его не захотели слушать и погнали прочь, всячески выражая желание никогда его больше не видеть. В конце концов среди изломанных ящиков позади ларьков его избили конкуренты. От этих последних Селиверстов вполне сумел прилично отмахаться, даже сохранил свою новую куртку, только физиономию ему совсем расквасили: губы и нос безобразно распухли, на подбородке засохла кровь. В таком виде искать работу не приходилось, он нашел уличную колонку и умылся под ней, но рожа все равно осталась преступной. Тогда неудачник и решил отправиться на вокзал, а там – в электричку и в Москву, где много людей, денег и работы. Казалось, проще всего вернуться на свой завод, но в таком случае следовало возвращать всю прошлую жизнь без остатка. Возвращать ее Селиверстов не захотел, так и бросив паспорт в квартире жены – личность ему теперь без надобности.
Добравшись до столицы зайцем, Иосиф не ушел с вокзала, а стал присматриваться к местным бомжам. Потом подошел к ним и заговорил – хотел выяснить в общих чертах, как живут люди, которым некуда идти. С ним сначала обходились осторожно, стараясь выяснить его сущность, но простодушная избитая физиономия новичка не показалась отталкивающей опытным обитателям улицы. Наоборот, она скоро внушила доверие коренным обитателям вокзала, и они без заминки ввели его в курс дела. Коллектив оказался сплоченным и замкнутым на себя – посторонних здесь не привечали, но Иосифу повезло. Несколькими днями ранее умер один из столпов бездомного сообщества, оставив прореху в виде выгодной точки сбора пожертвований. Вся компания последовательно, в порядке ранжира, переместилась на одну иерархическую ступень вверх, оставив для новенького самую нижнюю тьмутаракань, на улице, возле туалетных кабинок.
Тогда начиналась осень, зарядили дожди, жить на улице становилось невозможным, и Иосифа пристроили в бомжатнике, где он прослыл богачом из-за своей поначалу чистой и теплой одежды. Он отработал одну смену на отведенном ему участке, продрог и промок, норму прибыли не выручил – выплатив положенный куш вышестоящим кураторам, остался с пустыми карманами, злым и усталым. Просить милостыню оказалось просто – он и не говорил ничего, просто сидел, поджав под себя ноги и положив перед собой картонку с письменной просьбой о посильной материальной помощи. Стыда Иосиф не испытывал – ему действительно хотелось есть и негде было жить. Спать пришлось вповалку, на полу, прямо в одежде, зато в настоящем помещении, а не в приспособленном закутке на каких-нибудь трубах. Даже настоящая люстра висела под потолком, правда горела в ней под выцветшим абажуром только одна лампочка.
И снова ему встретилась роковая женщина! Пассия сурового вожака, держащего всю команду в ежовых рукавицах, угрюмого молчаливого мужика с большими кулаками. Без малейшего повода она вдруг заверещала непонятные слова, закатывая глаза и показывая на Иосифа пальцем. Женщина вовсе не выглядела Афродитой – с такой же опухшей коричневой физиономией, как и всех остальных членов коллектива, она совершенно не выделялась на общем фоне. Но при этом обладала властью – могла подвести под кулаки пахана любого фигуранта по своему выбору. Поднялся нечленораздельный гвалт, смысл которого Иосиф постиг лишь спустя некоторое время – его обвиняли в наглом посягательстве на честь чужой женщины, посредством неподобающего щипка за интимную выпуклость. Селиверстова эта полупьяная баба не интересовала совершенно, он даже не смотрел на нее, а хотел только мирно поспать. Возможно, его безразличие и послужило поводом к страшной женской мести. Возможно также, все остальные ждали только сигнала к расправе. Во всяком случае, на Иосифа набросились все разом и действовали без малейшего сожаления или осторожности. Отбиться бедолага не смог, и спустя короткое время обнаружил себя наказанным – физиономию заново расквасили, одежду, еще сохранявшую приличный вид, отобрали, и свалили перед жертвой кипу тряпья, которое кто-то долго и упорно носил, ни разу не озаботившись прачечной или химчисткой. Он надел это подобие одежды, не испытывая отвращения, потому что сидеть полуголым перед раздевшими тебя людьми гораздо хуже, чем одетым во что попало.
Оставаться дальше в том же бомжатнике не представлялось возможным, и Селиверстов вышел в осеннюю ночь кое-как одетый, без плаща и зонта, без места для ночлега. Захотелось вернуться домой, но сразу стало обидно за себя; он мысленно махнул рукой и двинулся куда-то вперед, слабо ориентируясь в московском темном пространстве. Во мраке он встретил неясную фигуру, робким девичьим голосом обратившуюся к нему за помощью – проводить до дома. Подивившись в очередной раз загадкам женской логики – бояться мужчин и для защиты от них обратиться к совершенно незнакомому мужчине на ночной улице – он милостиво согласился. Они шли некоторое время молча, потом зашли в какой-то двор, и там Иосифа ударили сзади по голове твердым и тяжелым предметом.
Ему показалось, что уже через мгновение после удара он лежал на земле и смотрел в непроглядное небо, но, как позднее удалось прикинуть, в действительности очнулся он через час или два после покушения. Изначально пустые карманы рваной грязной куртки были тщетно вывернуты незадачливыми разбойниками, но с руки пропали часы, которые Селиверстов смог уберечь даже во время расправы в бомжатнике. Он сел, город лихо завертелся вокруг него, несчастный вновь повалился навзничь и ударился головой об асфальт. Потом его стошнило. Придя в себя, он попытался ползти вперед на четвереньках, и это получалось лучше, чем совершенно невозможная ходьба, но следовало выяснить, куда двигаться. Утром поблизости появились люди, они шли мимо по своим делам и не обращали на алкаша никакого внимания. Остерегаясь женщин, незадачливый бродяга обратился к благообразной старушке с просьбой вызвать "скорую". Она оглядела просителя с подозрительностью в пронзительном взоре, поджала узкие бесцветные губы и пошла дальше. Селиверстов решил, что ничего не вышло, но ошибся – через полчаса прибыл спасительный белый "рафик" с продольной красной полосой, и пострадавшего доставили в больницу.
Там ему диагностировали сотрясение мозга, после мучительного в его состоянии душа переодели в больничный халат, перевязали голову и уложили на койку в оживленном коридоре. Вспомнив все пережитое за короткое время, Иосиф воспринял последнюю перемену как благо и стал обдумывать способы застрять в больнице подольше. Особого напряжения поначалу и не требовалось – две недели цивилизованного блаженства гарантированно требовались для завершения курса лечения. Для продления удовольствия следовало напрячь и без того ушибленный мозг. Совершенно чуждый медицине, страдалец не мог самостоятельно разработать стратегию и тактику симуляции, поэтому с необыкновенным простодушием обратился за содействием к старшей медсестре. Та выяснила, что злоумышленник не имеет ни документов, ни денег, и предупредила лечащего врача о вынашиваемых пациентом подрывных планах. Разумеется, осуществиться им не пришлось, и ровно через две недели Иосиф опять стоял один на улице под дождем. Хорошо хоть, его одежду в больнице привели в более приличное состояние, чем то, в котором он ее получил.