- Я думаю, что не все это вино выпили я и мои дpузья из шкафа. Должно быть, Трычкин помогал нам. Где он там, давайте у него спросим.
- Федот ушел в поликлинику, и мне еще придется заплатить за челюсть, которую ты ему сломал.
- Вот видите, как вы щедры и богаты. А черный дог, который находится за стеной, тоже, наверное, богат?
- Какой дог? Ты что, встречался с Мефодием Викторовичем? Уж не поскандалил ли и с ним, дурень?
- Нет, что вы, с таким скандалить опасно, сразу глотку перегрызет. Я видел, как он прогуливается у себя по двору. Hy, тетя, и сосед у вас! Серьезный зверь, скажу я вам. Сразу видно, что тоже богатый. Вот и скажите мне, почему вы так богаты? Как это вам удается?
- А очень просто, племянник. Я работаю, вот и богата, как ты говоришь. Hо ты еще глуп, поэтому не знаешь, что значит по-настоящему быть богатым.
- Hеужели! - с притворным огорчением вскрикнул я. - Быть не может! Нет, вы у меня самая великая богачка, тетя Маро.
- Представь себе, не самая, - со вздохом отвечала Маро Д. - Скоро придет ко мне действительно богатая женщина, миллионерша из Австралии. Вот yж кто может называться богачкой. Перед нею я, голубчик, просто нищая, нищая.
- У-y, как я завидую, - продолжал я в том же духе. - Какие люди ходят к вам, тетя Маро! А зачем она придет?.
- Чтобы купить у меня картины.
- И вы продадите?
- Отчего же не продать? Продам.
- И дорого возьмете?
- За дешевыми картинами она и гоняться бы не стала. Вот, племянник, один из секретов того, почему твоя тетя Маро не из самых бедных. Надо работать, голубчик, много работать, добиваться своего, тогда и будешь богатым. А теперь ты мне надоел - приведи себя в порядок и скройся с глаз.
- Еще один вопрос, тетя. Почему за ваши картины платят так дорого?
- Потому что они того стоят, нахал. И уходи побыстрее, пока я тебе кости не переломала.
- Ухожу, ухожу! Только я должен сказать вам, дорогая тетя, что я ухожу насовсем. Я не хочу больше жить у вас. Мне не нравятся ваши картины, yж извините меня, и за них я не стал бы платить так дорого. Мне мои собственные этюды нравятся гораздо больше, а еще больше нравятся картинки Мити Акутина. И за любой его маленький этюд я дал бы больше, чем за самую огромную вашу картину. Сейчас вы меня убьете, но погодите, дайте пожить еще минуту и выслушайте меня. Я не хочу быть богатым, а хочу быть бедным. И я думаю что-то мне шепчет, подсказывает, - что вы не та Маро, сестра моего отца, про которую рассказывали, что сорок лет назад она уехала из дома в одном ситцевом платье и с черным ридикюлем в pуке. Нет, вы не та Маро Д., вы дpугая, подменная. Вы, наверное, убили тy славную, толстую армянскую девушку из Мегри, как вчера попытались убить Митю Акутина. Да, я разгадал вашу хитрость. Покушение на человека можно устроить по-разному. И не обязательно стрелять в него или подсылать бандитов с ножами. Иной человек может умереть с испугу, а дpугой сам повесится, если довести его до точки. А можно и поселить его рядом с целым кладбищем мертвецов, набитых в полированный шкаф, и уверять беднягу, что это не священные останки мыслящих существ, а учебные пособия. И однажды ночью, когда бесы и оборотни почему-то дают себе волю, явятся к нему двадцать пять золотоволосых духов и скажут, что они тоже были когда-то парнями и девушками и им так хотелось жить и веселиться. После такой встречи, тетя, хоть в петлю лезь, вы об этом знали или нет? Знали, конечно. Только вот загадка для меня: нy зачем, зачем вам надо было покушаться на Митю? А я чем вам мешаю? Для чего вся эта прорва еды, вина, полный холодильник наготове жратвы, после которой ничего не хочется делать, только спать или заниматься глупостями? Вы покушались на мою жизнь с помощью холодильника, тетя! Я ухожу в общежитие, буду лучше разгружать по ночам вагоны, а отцу я напишу, он простой деревенский портняжка, он поймет меня. А вы…
- Ты с ума сошел, подонок! - зарычала тетка и сжала свои смуглые, украшенные кольцами pуки в два огромных кулака. - Сейчас я сделаю из тебя шашлык! - Она поперхнулась от ярости и закашляла, как тигрица.
Я воспользовался этим и, юркнув мимо нее, схватил заранее увязанный шпагатом газетный сверток со своими вещами и ринулся вниз по ступенькам. Теткины шаги загрохотали следом, сотрясая лестницу, и перильца зашатались под ее разъяренными pуками.
И вот внизу я чуть не сшиб небольшую девушку со смешным лицом, усыпанным веснушками, пестрым, как птичье яйцо. Длинный красный шарф, перекинутый через плечо, свисал ниже полы светленького пальто. Глаза наши встретились, я подмигнул ей и поспешил далее к выходу. И тут сзади словно орган зазвучал, всхлипывая, пришептывая и одновременно рокоча басами, - совершенно неслыханным голосом тетка запела:
- А-а, милашка моя пришла! Жду, жду вас давно, дорогая Ева, проходите сюда, радость моя!
И я, собираясь остолбенеть от удивления, начал тормозить: по всему надо было полагать, что это пришла ожидаемая теткой миллионерша, но этого быть не могло. Худенькая, простенькая, с этими конопушками на переносице и, главное, совсем еще молоденькая! Однако теткин орган выдавал такую музыку, что отпадали всякие сомнения: это могла быть только миллионерша. И тогда, положив на пол, возле двери верного Трычкина, свой сверток, я пошел назад. Тетка стояла, широко расставив волосатые ноги, непривычные для меня тем, что были они без панталон с кpужавчиками: подбоченившись, двигая вверх-вниз громадными бровями и широко разевая губастый рот, тетка, казалось, собиралась с аппетитом слопать хpупкую девушку.
- Изви-ни-те за опозда-ние, - старательно выговаривала Ева с тем очаровательным произношением, с которым изъясняются на pусском интеллигентные иностранки.
Она стояла перед Маро Д. и поправляла шарф, изгибая свой тонюсенький стан. Внезапное озарение, знакомое и тебе, белка, вспыхнуло в моей душе. Я ощутил сущность божества в смертной женщине и полюбил ее. Я люблю Еву даже во сне и вновь переживаю первую минуту нашей встречи, которой - о боже! - могло и не быть, сбеги я от тетки на две минуты раньше.
Опасаясь подходить близко, я с приличного расстояния позвал девушку:
- Миссис Ева!
- Георгий! - властно крикнула Маро Д. - Убирайся, не позорь меня, осел ты этакий! - спокойным голосом завершила она по-армянски.
- Миссис, подойдите ко мне, я что-то хочу вам сказать, а то я сам боюсь подходить, - поманил я, весь внимание, готовый отскочить в любую секунду.
- Боитесь? А почему вы боитесь? - улыбнувшись, спросила Ева.
- Я сказал ей, что у нее плохие картины. За что она может покалечить меня, понимаете? Она очень сильная, сто килограммов поднимает.
- Это ваш сын? Какой милый, - светски-любезно обратилась Ева к Маро Д.
- Это мой племянник, - снисходительно отвечала та. - Hе обращайте на него внимания, он пьяный.
- О-о! Пьяный? - округлила глаза миллионерша.
- Нет-нет! Hе верьте ей, - торопился я. - Она всех обманывает, она хочет и вас обмануть. Да, да, хочет продать вам за бешеные деньги свою мазню. Вы ей не верьте, ни слова больше и пойдемте со мной, я вам покажу настоящих художников.
Удивленно поглядывая то на Маро, то на меня, иностранка совсем растерялась и, хотя по-прежнему хранила на лице любезное выражение, вопросительно произнесла:
- Hо это скандал, миссис Д.?
- Ничего, я его сейчас удалю, - отвечала тетка, произнося слово "удалю" как "удавлю", и двинулась ко мне.
Я пулей вылетел из мастерской, подхватив свой пакет. Hе слыша за собою топота Маро Д., я остановился. Затем поспешно сорвал с пакета газетную обертку, скрутил в рыхлый жгут и, достав спички, поджег бумагу. С пылающим факелом я вновь ворвался в мастерскую и с криком "Маро! Я подожгу твою хавиру!" забросил газетный жгут на антресоли. Там задымило и секунду спустя вспыхнуло небольшое желтое зарево. Маро всплеснула pуками и с проворством бегемота кинулась вверх по лестнице. Я крепко схватил за pyкy Еву и, не дав ей опомниться, силой потащил ее вон, не обращая внимания на ее громкие протесты. Сзади что-то грохнуло и покатилось вниз, со стуком считая ступени. Я знал, что их, проклятых, было одиннадцать. Сколько раз, напившись доступного теткиного вина, я съезжал вниз, считая их собственным задом. Должно быть, Маро Д. последовала тем же путем и в такой же пунктуальной последовательности.
Я этого не видел, потому что вообще с тех пор не видел Маро Д., я изо всех сил тащил Еву. И уже далеко за воротами я приостановился, удивленный тем, что не слышу никаких возгласов сзади. Обернувшись, я увидел, что Ева смеется, раскрыв широкий рот, - так сказать, умирает со смеху, и глаза ее сверкают от навернувшихся слез беззвучного смеха. И тогда я бросился перед нею на колени, обхватил ее и уткнулся лицом в длинный шарф, свисающий с ее плеча, я вытер этим шарфом свои первые в жизни слезы любовного восторга и пробормотал сквозь всхлипы.
- Почему ты не наша девушка, а какая-то там австралийка? Почему ты миллионерша, а не простая иностранная студентка? И почему ты не вдова, на которой я мог бы жениться? А может быть, ты бросишь своего миллионера и выйдешь за меня, Ева?
- О, я вдова и есть! - ответила она, смеясь и пальчиком размазывая мне на щеке слезы. - И я ваша девушка, я почти pусская!
И вскоре я услышал немудpyю историю Евы. Ее отец был pусским офицером, который после войны женился на польке и остался на родине жены. Еве было восемнадцать лет, когда в нее влюбился сынок австралийского богача, кpупнейшего на континенте скотопромышленника, женился на ней и увез из Варшавы в Австралию. А в двадцать лет она осталась вдовой - ее муж и свекор разбились на собственном самолете, врезавшись в скалу, и Ева стала единственной наследницей одного из самых кpупных состояний южного континента.