– Но на голодный желудок голова едва ли будет работать!
– А почему это – на голодный желудок?
– Потому что, если мы не будем помогать сельскому хозяйству, мы помрём с голоду! Понимаешь?
– Нет, не понимаю! Не понимаю, почему сельским хозяйством должны заниматься доктора и кандидаты наук, инженеры и учёные! На дворе – конец второго тысячелетия, а у нас пышным цветом расцветает чертополох феодализма!
– Какого такого феодализма? Опомнись, Коленька!
– Какого? Такого! Разве сегодня мы не барщину отрабатывали? Разве нами, как холопами, не распоряжаются партийные функционеры, вассалы своих кремлёвских бонз??? Крестьянина задушили, извели как класс! Работать некому в деревне. Все более или менее работоспособные разъехались по городам, а те, кто остался, – забыли, как землю пахать!
– Ну, ну… не надо палку-то перегибать. Вот Горбачёв объявил "ускорение", и мы содействуем ему как можем…
– Ой, Светик, давай закончим, – попытался успокоиться Николай, – слишком больная тема.
– Да, действительно, куда-то не туда нас занесло…
И оба вдруг почувствовали, что романтический настрой улетучился. "Может, это и к лучшему", – подумал Николай. "Зачем спешить, – подумала Светлана, – пусть зреет".
Ну, как тут не вспомнить расхожее мнение, что женщина любит, когда привыкнет, а мужчина – пока не привыкнет!
Попрощались, как близкие друзья. Николай поцеловал её, приобняв за талию, и, скользнув ладошкой ещё ниже, по-свойски похлопал:
– Пока, Светик!
– Пока, пока…
Светлана провожала взглядом Николая, пока он не скрылся в лифте.
Глава 20
Георгий проделал титаническую работу, сочинив оригинальную музыку на текст рок-оперы "Иуда. Версия – предатель". Каждый её фрагмент он показывал Николаю, который безоговорочно "принимал" их. Придраться было не к чему. Николаю импонировала мелодика произведения и идеальное, как ему казалось, попадание музыкального материала в литературную тему, что существенно усиливало не только эмоциональную, но и содержательную составляющую рок-оперы в целом. Ежедневно музыканты под руководством Георгия репетировали, оттачивая аранжировки, и готовили материал для показа на худсовете фирмы "Мелодия". Энтузиазм музыкантов радовал Николая, но его не покидало тревожное чувство надвигающегося фиаско. Чем больше он думал о предстоящем худсовете, тем яснее представлял себе, как его члены будут издеваться над представленным на их суд материалом. Больше всего Николай боялся Никиты Богословского: "Вот зайдут они с Георгием, редактор Пыжиков представит их как авторов. Богословский скажет что-нибудь, типа: "Надо же, ещё такой молодой композитор, а уже без бороды", – и Георгий растеряется. От Богословского можно ожидать чего угодно. Надо будет рассказать ребятам о его проделках и приколах". Николай прекрасно помнил неудачу, которую он потерпел со своей песней "Мемуары", которая была очень популярна у молодёжи и даже прозвучала, но, правда, фрагментарно, в фильме "Афоня". Зарубил её известный поэт, автор знаменитого "Дня Победы" Владимир Харитонов. "Это что за пацифизм? Нам такие песни не нужны!" – был его вердикт. Сейчас, конечно, многое изменилось, состав худсовета существенно помолодел, нет уже Харитонова, появился Игорь Шаферман, с которым у Николая установились дружеские отношения, но остались и Фельцман, и Ошанин, и Якушенко, и Саульский. Правда, говорят, что двое последних изо всех сил пытаются помогать молодым, да что-то толку не видно.
Наконец наступил долгожданный день окончания демо-записей, и Георгий пригласил на прослушивание, кроме непосредственных исполнителей, также и Николая, и Олега. Договорились высказываться только после заключительного аккорда представленной записи. Длительность звучания составила один час двадцать пять минут. Расчёт Георгия оказался точным. Максимально допустимый объём двойного альбома был один час тридцать минут, а рекомендуемый – один час двадцать минут. Эти ограничения диктуются тем, что по мере уменьшения диаметра канавок на пластинке, качество звука ухудшается, и после двадцати минут звучания каждой стороны качество падает значительно, а после двадцати трёх минут – недопустимо!
Слушали молча и очень внимательно. Музыканты старались не пропустить фальшивых нот, а Николай следил за тем, чтобы прослушивались все слова.
Олег был напряжён и сидел, поджав губы. Георгий – единственный, кто прекрасно знал всю запись, внимательно наблюдал за реакцией присутствующих. Когда отзвучал последний аккорд, на несколько секунд воцарилась тишина, потом грянул гром аплодисментов.
– Какие будут замечания по звучанию? – начал Георгий. Некоторое время музыканты переглядывались друг с другом, не решаясь что-либо сказать. Первым отозвался Армен.
– Когда мы записывали песни все по отдельности, всё казалось "нештяк"! Но вот сейчас, когда я прослушал произведение целиком, мне вдруг показалось, что звучит оно, хотя и интересно, нет, скорее – красиво, но немного занудно, что ли! Всё, или почти всё – в одном темпе! Я думаю, что темповое разнообразие улучшило бы общее впечатление…
– И тональности тоже однообразные! – подхватил Славка Иванов. – Кроме того, переходы от вступлений к куплетам можно было бы сделать поинтереснее. Например, в первом дуэте Иуды и Марфы я бы предложил синкопированный переход, а в "Прислушайтесь…" – что-то типа быстрых соположений тоники и натуральной минорной доминанты. Ну, и вообще, неплохо было бы поиграть с нисходящими последовательностями от мажора к параллельному минору…
– А мне, по крупному счёту, не хватает двух-трёхголосий с унисонами, – перебил его неугомонный Армен.
– Ребята, я вам вот что скажу, – Георгий приложил руку к сердцу, – вы всё правильно говорите, я это тоже чувствую. Думаю, что в чистовой записи мы учтём все замечания, совместными усилиями. Но только не сейчас. Вы же знаете, что и вокальные возможности у нас ограничены, и дорожек на нашей порто-студии всего четыре. Так что запись технически сложных эпизодов для нас остаётся делом будущего. А что скажет автор либретто? Николай, прошу…
– Я, откровенно говоря, не знаю, что сказать. Я потрясён. Думаю, что даже самого фанатичного атеиста эта музыка заставит поверить в Бога. Но сейчас вопрос ставится по-другому: "Заставит ли она "Мелодию" поверить в нас?" Я провёл некоторую подготовительную работу с членами худсовета, не со всеми, естественно. Показывал текст либретто Игорю Давыдовичу Шаферману Параллельно знакомил его с нашими рок-группами, чтобы он не только вжился в эстетику рок-культуры но и попробовал себя в качестве автора рок-композиций. Надо сказать, у него получается неплохо. С "Круизом" он записал неплохую песню. С композитором Игорем Якушенко было чуточку проще, так как он хороший джазовый музыкант. Ну, вы понимаете?! С ним я написал песню "Портрет". В исполнении Татьяны Анциферовой она стала победителем какого-то песенного конкурса в Братиславе. Мне, как сами понимаете, с этого ничего не обломилось, но с Якушенко установились хорошие отношения. Я думаю, что он нам не будет ставить палки в колёса, если будет в составе худсовета.
– Все говорят, что на совете лютуют Фельцман и Богословский, – перебил Николая Володя Витковский, – ты с ними знаком?
– К сожалению, не знаком. Действительно, от них можно ожидать подвоха. Шафер обещал познакомить меня с Богословским. Он много рассказывал мне про него. Говорит, что Никита Богословский это "король розыгрыша"!
– Да, я тоже слышал кое-что о нём, – улыбнулся Володя, – а что Шаферман рассказывал?
– Ну, например, как со своим другом, Сигизмундом Кацем, они ездили на гастроли и придумали схему, которую назвали вертушкой. В одном городе одновременно они давали два концерта: в одном начинал Кац, в другом – Богословский. После первого отделения они садились на такси и менялись местами.
– Здорово! – пришёл в восторг Армен.
– В один прекрасный день Богословский, который прекрасно знал репертуар Каца, свой концерт начал так: "Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: "Сирень цветёт", "Шумел сурово Брянский лес"…", – и отработал отделение, как Кац! После антракта на эту сцену вышел сам Кац и начал: "Здравствуйте, дорогие друзья! Я – композитор Сигизмунд Кац! Вы знаете мои песни: "Сирень цветёт", "Шумел сурово Брянский лес"…"
Комментариев этот рассказ не потребовал, так как хохотали все: и те, кто уже слышал эту историю, и те, кто услышал её впервые. Николай дал возможность успокоиться и продолжил:
– Вот ещё один розыгрыш этого уникального человека. Он был дружен с Левитаном, знаменитым диктором, и однажды попросил его нарисовать какой-нибудь пейзаж. Левитан сначала отнекивался, так как рисовать не умел, но под напором друга согласился и нарисовал, совсем по-детски, домик с трубой, из трубы вьётся дымок… Богословский вставил этот рисунок в хорошую рамку под стекло и на спор показывал друзьям: "Вот подлинный Левитан!" – и всегда выигрывал.
Эта история не произвела такого фурора, как предыдущая, и Николай после небольшой паузы продолжил: