– Мне нужны чистые полотенца, чтобы перетянуть тебе рану, и бинт для сына. Потом ты мне объяснишь, как добраться до записей камеры видеонаблюдения.
– В комнате для отдыха есть чистые полотенца – в шкафу справа, у окна, – спешит ответить Гийом, но от боли у него получается говорить только шепотом. – Бинты там же, в жестяной коробке, на верхней полке.
– О’кей. Я на минутку отлучусь, и, если вы думаете, что этого времени вам хватит на какую-нибудь глупость, что ж, рискните. В моем распоряжении еще…
Алин вертит в руках пистолет, пока наконец не находит возможности извлечь обойму. Изучив ее содержимое, она заканчивает фразу:
– …четыре пули. Вас пятеро, так что кто-то один, если повезет, отделается незначительными повреждениями. Кто это будет, мы увидим.
Вернув обойму на место, Алин направляется к задней двери. В комнате для отдыха Тео почти закончил с умыванием и одеждой. Он постарался сделать все быстро, и на лице крови уже нет, но зато на одежде столько пятен, что они бросаются в глаза, как… нос на лице. Мать не удерживается от замечания.
– Я не могу ее смыть! – жалуется подросток.
Алин подходит к шкафчику, о котором говорил кассир, и распахивает дверцу. На средней полке оказываются полотенца, из которых вполне можно сделать жгут, на верхней – жестяная коробка. А рядом со шкафчиком, на крючке, – еще одна полезная находка.
– Вот, переоденься! – приказывает она и бросает сыну свитер и куртку – по всей вероятности, вещи кассира.
Тео делает, что сказано.
Предельно аккуратно Алин накладывает мальчику повязку, захватывая среднюю часть носа и скулы. Отлично… Но след, скорее всего, останется на всю жизнь.
– Мне нужно вернуться в зал, – говорит она. – Когда будешь готов, придешь. Нам нужно уехать не позже чем через…
Она смотрит на часы.
– …десять минут.
– О’кей.
Алин готова переступить порог, когда Тео окликает ее.
– Мам!
– Что?
– Я хотел сказать…
Подросток задумчиво смотрит на нее. И в этом взгляде – растерянность, благодарность, стыд, восхищение, сознание собственной неправоты, огорчение, любовь, отчаяние…
– Не сейчас, Тео, – спокойно и твердо обрывает его Алин. – Главное, о чем мы сейчас должны позаботиться, так это уехать отсюда – и побыстрее. И, конечно, обезопасить наши тылы.
И она выскакивает в коридор, чтобы сын не заметил, как она растрогана.
Прижавшись к стене, дает себе несколько секунд передышки. Она потрясена тем, что только что произошло. Этот взгляд сына, этот немой крик любви, которого, как она думала, уже не дождаться…
Это выражение чувств, понятное без слов и жестов, возвращает ее жизни смысл.
Софи Шене
Софи понемногу сползает в истерику. Нападение грабителя на магазин стало для ее нервов жестоким испытанием. Она пытается совладать с эмоциями, но слезы и истерия уже наготове, еще немного – и они перехватят контроль. Она возвращается мыслями к тем считаным минутам, когда казалось, что все закончилось, – перед тем, как у матери мальчика, в худшем смысле слова, снесло крышу. Эти минуты возымели разрушительный эффект: несмотря на шок, произведенный непоправимым поступком мальчика, Софи Шене вздохнула с облегчением, заставляя свое тело и разум поверить, что кошмар вот-вот прекратится, а он, наоборот, набрал обороты, и напряжение стало еще более мучительным.
Она на волосок от нервного срыва.
Господи, это же полнейший абсурд! Такого не бывает в реальной жизни. А если и бывает, то с другими, не с ней! Такого рода истории обычно публикуют в газетах, в разделе "Происшествия", и мы рассеянно пробегаем глазами по строчкам, ни на секунду не допуская, что это и вправду с кем-то случилось.
Девушка сдерживается, чтобы не заплакать. Единственное, чего она хочет, – вернуться в агентство, в русло повседневной жизни, которое она покинула три часа назад. Укрыться за стойкой обыденности, поставить крест на этой истории и, в первую очередь, моментально стереть воспоминания об этой нелепой оплошности, совершеннейшей бессмыслице…
Ошибка судьбы.
Глупое пари.
И пусть только кто-то вздумает сказать, что она сама виновата! Все эти пустые, избитые фразы вроде "если играть с огнем, рано или поздно обожжешься" и прочая чушь… Сожаления? О да, они присутствуют, но только совсем по другому поводу, чем можно предположить. Соблазнять бухгалтера своей фирмы – затея глупая и бессмысленная, с этим она согласна. Но платить за это такую цену? Нет, ни за что!
Мириам, вторая рецепционистка, своими словами задела ее за живое, пробудила желание утвердить свою славу соблазнительницы. А может, еще сильнее ей хотелось доказать что-то себе самой. Что именно? Сейчас, лежа со связанными за спиной руками на бетонном полу пригородного мини-маркета, обреченная выслушивать истеричный бред молодой матери, которая совсем сорвалась с катушек, Софи уже не может вспомнить. Единственное, что она знает, – игра совершенно не стоила свеч.
С горечью Софи Шене вспоминает, как все начиналось. То было обычное утро, недели три назад, банальный момент, когда вещи, люди и события – всё на своем месте, расставленное по полочкам будней. Рутина через плечо, скука на десерт… Когда Тома Пессен вошел в холл, она сразу заметила, что галстук у него повязан криво. Притом что этот парень всегда такой аккуратный. Она сделала замечание – вежливо, без намека на насмешку. Но парень разволновался, и Софи невольно улыбнулась. Его смущение было очевидно, он не знал, куда девать руки, стеснялся смотреть ей в глаза. Это было трогательно и в то же время немного нелепо. И тогда она перегнулась через администраторскую стойку и сама завязала ему галстук. Как ни в чем не бывало.
– Я брежу или он ко мне неравнодушен? – спросила она шепотом у коллеги, глядя вслед исчезающему в лифте Тома Пессену, лицо у которого все еще было красным, а руки тряслись.
– Никто не сомневается в твоем обаянии, – рассеянно отозвалась Мириам, – но этот парень теряется перед каждой юбкой.
Невинное замечание, брошенное с целью уколоть самолюбие хорошенькой Софи. Тем более что Мириам со своей бесцветной, невыразительной физиономией ей не соперница. Ей тридцать два, и она – на прямом пути к увяданию и окончательному выходу из эксплуатации.
– Говорю, у него была эрекция! – не сдается Софи.
– Думай что хочешь, – отмахивается невозмутимая Мириам.
Такое равнодушие задевает хорошенькую рецепционистку, и она хмурит брови.
– У таких парней, как он, либидо заблокировано социальными нормами, – заявляет Мириам, заметив ее разочарование.
– То есть?
– Они считают секс чем-то постыдным, и с фантазией у них туговато. Доброй старой миссионерской позы им хватает с головой, и то – в полной темноте, и только в дни, когда у жены овуляция.
– Он женат?
– Вряд ли он носит кольцо на безымянном пальце из кокетства.
– Такие, как он, в постели иногда демонстрируют настоящие чудеса.
– И это Дед Мороз приносит детям подарки… Думай что хочешь, дорогая. Мы все равно не сможем проверить.
– Ты в этом уверена?
Слова вырвались сами собой, она ни о чем таком даже не думала.
Мириам бросает в ее сторону насмешливый взгляд.
– Рассчитываешь спросить у его жены?
Софи не дает себе труда ответить. Ее взгляд и так достаточно красноречив.
– Ничего у тебя не выйдет! – заявляет коллега. – Такие, как он, НИКОГДА не идут против правил.
– Зато между ног у него то же самое, что и у ОСТАЛЬНЫХ.
Мириам какое-то время молчит, потом лукаво усмехается и кивает.
– Даю тебе две недели.
– Месяц!
– Если тебе нужен месяц, чтобы загарпунить этого типа, то не такая уж ты конфетка!
– Три недели.
– Согласна. Три недели и ни днем больше.
– По рукам!
Жермен Дэтти
С самого начала драмы у Жермен Дэтти не получается воспринимать происходящее трагически. По крайней мере пока не застрелили грабителя. Хотя… Она не может отделаться от мысли, что не было момента, когда кто-то по-настоящему хотел кого-то убить.
Ее домашняя помощница умерла от сердечной недостаточности. У нее было слабое сердце, и оно не выдержало.
Грабителя пристрелил такой же юный придурок, как и он сам. Но разве в этом случае можно говорить о намеренном убийстве? Жермен Дэтти в этом сомневается. Пистолет с настоящими пулями попадает в руки подростка, который днями играет в свои компьютерные игры, – это должно было закончиться плохо. И подтверждение тому – ремарка его матери: "Тео, это не компьютерная игра!"
Этот мальчик – копия ее соседа напротив, она регулярно за ним наблюдает. Все мозги ушли в джойстик. Приключения – исключительно на диване. Жизнь – на экране компьютера или телефона.
Однако приходится признать, что с тех пор, как мать взялась запугивать их пистолетом и выстрелила кассиру в колено, положение стало серьезным. А Жермен этого не выносит – когда все становится серьезно. Это ее раздражает. Она слишком стара для таких глупостей. У нее не хватает терпения. И проблемные отношения в семействе Вы-все-у-меня-получите! (так она про себя их окрестила) – этого юного кретина, считающего себя властелином мира, и его матери, целиком отдающейся роли, которая ей не по силам, – ее совершенно не интересуют. Воспитание – оно как этикетка на продовольственном товаре: всегда указан срок годности. И когда он истек, продукт начинает дурно пахнуть. Воняет, как сегодня принято выражаться. Срок действия истек – и все, ваш билет недействителен…