Это я сейчас прямо пишу, а Дуглас говорил намеками и будто в легком беспамятстве. На мое "Ну, будь здоров" стиснул мне руку.
В следующие несколько дней о Роджере отзывались все резче. Через неделю было назначено заседание парламента. Перед Пасхой Роджер и его сторонники запланировали прения по законопроекту. Как прочность положения Роджера, так и его намерения оставались предметом споров. Роуз, усиленно державший дистанцию, вообще отделался от меня вежливой улыбкой.
На четвертое утро после того, как я говорил с Дугласом в клубе, его секретарша позвонила моей секретарше. Не мог бы мистер Элиот немедленно зайти к мистеру Осболдистону?
Я все понял, едва переступил порог. Дуглас стоял спиной к окну. Выдавил в мой адрес "Доброе утро". Перевел дух. Продолжил:
- Ты тоже за нее волновался, да? - И выдохнул: - Новости плохие.
- Что, что врачи говорят?
- Нет, это не рассеянный склероз, как они опасались. Но это, - интонация стала обреченно-саркастической, - мало утешает. Совсем не утешает. Диагноз еще хуже. У Мэри заболевание центральной нервной системы, очень редкое. Течение предсказать практически невозможно. Велика вероятность, что Мэри осталось около пяти лет. Причем и эти пять лет она проведет в полном параличе.
Дуглас больше не пытался держать себя в руках.
- Представляешь, что значит услышать такое о женщине, которую любил, с которой был плоть едина? - И добавил: - Которую до сих пор любишь, и плотской любовью тоже?
Несколько минут я не мог вымолвить ни слова. Дуглас стал говорить, отрывисто, бессвязно.
- Мне надо ей сказать. Не сегодня завтра я должен сам ей сказать.
Потом:
- Она всегда была такая добрая. Всех любила. За что ей?
И еще:
- Если бы я верил в Бога, я бы ему пропуск в рай в рожу швырнул.
И дальше:
- Она хорошая.
И наконец:
- А должна умереть вот так. За что?
Когда он выдохся, я спросил, не могу ли чем-нибудь помочь.
- Нет, не можешь. Никто не может. - Затем, уже ровным голосом, поправился: - Прости меня, Льюис. Она захочет видеть друзей. У нее на это будет довольно времени. Она позовет тебя и Маргарет. Непременно позовет.
Помолчал и произнес:
- Ну вот, собственно, и все.
Голос был убитый. Затем Дуглас собрался с силами и добавил:
- Теперь к делу.
Взял со стола экземпляр законопроекта.
- Ну и каково твое впечатление, Льюис? Как все идет?
- А как ты думаешь?
- Меня другое занимало. Давай высказывайся.
- Насколько я помню, вселенского энтузиазма никто не ожидал.
- То есть цели мы не достигли?
- Имеются недовольные.
- Из того, что я уже слышал, можно сделать вывод, что "недовольные" - слишком мягкая формулировка, - подытожил Дуглас.
Фраза отдавала профессиональным присутствием духа. Дуглас беспокоился не из-за законопроекта как такового, а из-за толкования, которое уже припас Роджер, в соответствии с которым Роджер намеревался действовать, - Дуглас не хуже меня знал о его планах. Политика Роджера изначально отнюдь не импонировала его природному консерватизму. Лишь потому, что Роджер - сильный министр, у него до сих пор получалось проводить свою линию, а может, потому, что его способности не остались не замеченными и не оцененными Дугласом. Однако теперь Дуглас не желал ни одобрять политику Роджера, ни делать прогнозы. Он успешно избежал причастности к парламентскому запросу и, соответственно, возможного скандала; теперь ему не улыбалась причастность к возможному фиаско.
Он заставил себя временно забыть о личном горе, отогнал мысли о жене; новая забота заняла его ум.
- Пожалуй, действительно мягкая, - согласился я. При такой проницательности, как у Дугласа, даже попытки блефа исключены.
- Заниматься самообманом бессмысленно, - продолжил Дуглас. - Да ты и не будешь, я знаю. Есть определенная доля вероятности, что нынешняя политика моего министра с треском провалится.
- И какова эта доля?
Мы смотрели друг другу в глаза. Я не смог заставить Дугласа скомпрометировать себя.
- Пятьдесят на пятьдесят? - давил я. Это была моя тайная догадка, она предшествовала разговору.
Дуглас сказал:
- Надеюсь - очень надеюсь, - что у него хватит соображения уже сейчас подстраховаться. И взять новый курс. Главное, у нас этот курс про черный день имеется.
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, нам придется начать альтернативную политику.
- Если об этом узнают - хлопот не оберешься.
- Не узнают, - отвечал Дуглас. - А начинать надо немедленно - и по всем фронтам. Времени в обрез. Наша задача - обдумать несколько вариантов развития событий и остановиться на самом оптимальном.
- Как раз тот случай, - заметил я, - когда сомнения в оптимальности меня не гложут.
- Рад за тебя.
На секунду обычная бесцеремонность вернулась к нему. Продолжал он уже с мучительным усилием. "Остановиться на самом оптимальном" сказал без пафоса, просто имел в виду, что курс должен быть, с учетом состояния общественного мнения, одновременно разумным и осуществимым. Предложил уже сегодня заняться черновиком этого курса, "просто посмотреть, как он на бумагу ляжет".
- Тогда, если начнутся проблемы, министерству будет что предъявить в качестве альтернативы, - подытожил Дуглас.
Во всем, что Дуглас говорит или подразумевает, проявляется его природная прямота. Дуглас непреклонен и тверд, под стать Роузу.
- Нынче же, - сказал он, - уведомлю Роджера о своих намерениях.
Впрочем, в одном аспекте они с Роузом разнятся. Дуглас не видит удовольствия в лицемерии протокола. Ему и в голову не приходит делать вид - в то время как Роуз такой вид постоянно делает, а периодически сам ухитряется в него уверовать, - что он, Дуглас, никоим образом не влияет на события. Дуглас всегда был далек от заявлений, что его скромная миссия - проводить "курс", избранный "начальством". Напротив, Дуглас любит разрабатывать новый курс, и желание часто подкрепляется у него соображением "Если не я, то кто же?".
Идя длинным коридором к себе в кабинет, я думал о разговоре, нынче же предстоящем Дугласу и Роджеру.
Глава 5
Некто Монтейт
В тот же день, ближе к вечеру, я получил послание от Роуза. Именно послание, а не клочок бумаги с парой слов. Написано послание было фирменным округлым почерком, начиналось с "Дражайший мой Льюис", заканчивалось "Навеки Ваш". Основную часть отличала куда меньшая эмоциональная теплота. Роуз, который никогда не страдал недостатком мужества и вдобавок сидел от меня через три двери, открестился от возможности сообщить мне обо всем лично. Итак:
"Не затруднит ли Вас подойти ко мне в кабинет завтра в десять? Приношу извинения за то, что вынужден назначить столь ранний час, равно как и за то, что извещаю о сем менее чем за сутки. Выражаю надежду, что Вы понимаете: наши друзья из (название отделения департамента госбезопасности) в данном случае проявляют настойчивость. Они выразили желание проинтервьюировать Вас, что, полагаю, станет завершающей стадией ведущейся ими работы. Они также настаивают на аналогичном интервью с сэром Ф. Гетлиффом, завтра после обеда. Я позволил себе сделать вывод, что для Вас не слишком желательно каким бы то ни было образом пересечься с Ф. Г., и организовал оба интервью исходя из сказанного вывода. Не могу передать, как я сожалею, что вынужден извещать Вас с минимальным временным запасом; впрочем, в известном смысле Вы уже были мною предупреждены".
В тот вечер я изливался Маргарет, утешался ее негодованием - и отнюдь не находил зацикленность Роуза на временном запасе ни лицемерной, ни смешной. Я чувствовал: это очередной укол невидимой иглы. На следующее утро, ровно без пяти десять, я вошел к Роузу в кабинет. Роуз, видимо, имел заботу помимо назначенного мне допроса, потому что церемониться со мной не стал, равно как и я - с ним.
- Вы это видели? - спросил Роуз, даже не поздоровавшись.
"Этим" оказалась статья на первой полосе одной из самых читаемых газет, по сути - атака на законопроект, под заголовком: "НАШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬЮ РЕШИЛИ ПОСТУПИТЬСЯ".
Судя по всему, они вздумали нас продать, продолжал журналист. Они отказываются считать Великобританию могучей державой.
- Боже праведный! - вскричал Роуз. - Они что, с луны свалились? Как вы думаете, Льюис, если бы на земле - или на небеси - существовало хоть одно средство вернуть этой проклятой стране былую мощь, неужели не нашлись бы желающие за это средство жизнь положить?
Он продолжал поминать имя Господа всуе. Мне это было дико. Прежде я никогда от него божбы не слышал, не говоря о ругательствах.
- Наверно, эти ура-патриоты воображают, - бушевал Роуз, - будто мириться с фактами - проще простого.
Мне достался мрачнейший взгляд.
- Долго, - подытожил Роуз, - нашему начальству придется эту кашу расхлебывать. Теперь к делу. Хочу вас несколько просветить, пока наш друг Монтейт не явился. - Роуз перешел на установленный протоколом стиль общения сразу, будто от нажатия кнопки. - Монтейт сам проведет всю процедуру, от начала до конца. Мы решили, и для вас, и для Гетлиффа этот вариант предпочтительнее. Однако насчет места процедуры мнения разнятся. Наши друзья полагают, в вашем кабинете проводить процедуру неприемлемо, ибо там, как говорится, вам сами стены будут помогать. Я со своей стороны не мог допустить, чтобы вас отвезли к ним, вот мы и пришли к компромиссу: Монтейт встретится с вами здесь, на моей территории. Надеюсь, любезнейший Льюис, вам этот вариант претит не более, чем все остальные в сложившейся вопиющей ситуации.