Глава 5
Проповедь Рыботорговцам
Помещение, где собрался комитет, выходило окнами на Монетный двор; лил дождь. За черепом Коллингвуда, в окне, трепетали листья платана, уже тронутые непогодой. Я заметил: в Бассете, под балдахином, Коллингвуд сидел с тем же сознанием собственной весомости, как нынче - в председательском кресле. С министрами разговаривал сугубо официально. С Дугласом Осболдистоном обращался как с лакеем, на что Дуглас никак внешне не реагировал, а в голову и подавно не брал. Впрочем, дело у Коллингвуда шло: от темы министры не отклонялись, спорили лишь умышленным попустительством председателя и нечасто. Коллингвуд явился для проверки основных положений и формулировок пресловутого законопроекта, или, по его выражению, для "подведения баланса".
Что устраивало Роджера. Все шло не совсем так, как мы предполагали нынешним летом, еще до того как кристаллизовалась оппозиция. Нет: предложенный Коллингвудом способ давал Роджеру определенную свободу в выборе тактики. Казалось, совещание под балдахином заставило Роджера и Коллингвуда заключить некую сделку. Однако я точно знал: ни за двое с половиной суток в Бассете, предшествовавших этому совещанию, ни после него они наедине и словом не перемолвились. Под балдахином было достаточно сказано. Роджер и Коллингвуд оба понимали, что теперь произойдет; понимали это и мы с Монти Кейвом. Именно так дела делаются - без интриганства (ну или почти без), обычно без предварительных заготовок. Картина вообще сильно отличается от той, что рисуют в воображении люди циничные и заурядные.
Осболдистон, отнюдь не циничный и далеко не заурядный, понял бы смысл происходящего без комментариев, если бы присутствовал на совещании под балдахином. А так он опешил. Правда, всего на секунду. Просто он от своего министра более эффектных действий ожидал. Вообще-то Дуглас эффектов не любит, особенно на бумаге. Теперь ему стало ясно, что законопроект заполнится деталями. И он успокоился.
Гектор Роуз, однако, несмотря на мигрень, уловил в моем отчете стойкий запах компромисса.
- Дражайший мой Льюис, я смутно припоминаю сделанное мною предупреждение о начатой заточке ножей. Неужели вас так и не посетила мысль, что наше начальство довольно легко спугнуть?
Роуза явно удовлетворил собственный сарказм. Я поведал подробности совещания, которое Роуз, если бы не мигрень, непременно почтил бы своим присутствием. Министр авиации, доложил я, точки зрения не изменил, что многократно и на все лады озвучил. Роуз кивнул. Пройдет месяц, а то и два, прежде чем будет завершен законопроект; с этим все согласны. К тому времени, будничным тоном заметил Роджер за несколько минут до конца совещания, он, Роджер, сможет огласить свои заключительные соображения.
- А они что? - поинтересовался Роуз. - Выглядит-то, милый мой Льюис, как ловкий маневр по умыванию рук. Вы не находите?
Впрочем, и Роуза, и многих других весьма озадачила парламентская речь, произнесенная Роджером через две недели. Задолго до бассетских выходных Луфкин заставил Роджера связать себя настоящим обязательством. Не знаю, может, Роджер после воззвания Коллингвуда передумал. А может, решил воспользоваться этим случаем, вместо того чтобы выступать на телевидении. Не исключено, что имела место случайная связь Коллингвуда с Луфкином; она-то и подвигла Роджера на речь, позднее получившую эксцентричное название Проповеди Рыботорговцам.
Лорд Луфкин - Рыботорговец. Не в том смысле, что торгует рыбой, и не в смысле гамлетовском. Нет, Луфкин обладает выдающейся способностью объединять два смысла. Он никогда не одобрял наследственного пэрства и, однако, сам наследственное пэрство получил. Точно так же он питает презрение к гильдиям. Смешно, говорил Луфкин, едва не брызгая ядовитой слюной, ассоциации бизнесменов брать название старинного ремесла или промысла, с каковым ремеслом или промыслом их деятельность даже рудиментарно не связана; постыдно устраивать ужины на деньги, заработанные честными тружениками. Какой-то средневековый фетиш, ей-богу, язвил Луфкин. Атавизм, с загадочным видом пояснял Луфкин, - так мог бы пояснять Джон Нокс в дни, когда менее обычного бывал нерасположен к Марии Стюарт. Впрочем, эти соображения не мешали Луфкину искать где глубже - и найти в Гильдии рыботорговцев. В тот год он сподобился должности старшины гильдии. Практически каждый магнат ухватился бы за столь почетные обязанности - Луфкин не выказывал ни малейшей радости по поводу обязанностей как таковых. А радовался он, пожалуй, только одному - что своей персоной не допустил до должности другого претендента.
Обязанности Луфкин исполнял на совесть, поэтому и пригласил Роджера отужинать по случаю Михайлова дня и взял на себя организацию его выступления. Поэтому и стоял в тот ноябрьский вечер в просторном холле, облаченный в темно-красную, отделанную мехом мантию эпохи Тюдоров, в окружении прочих Рыботорговцев, также в мантиях, правда, не в таких впечатляющих и с не столь ценным мехом. Над пышным воротником торчала голова, небольшая, коротко стриженная, современная до комизма. Луфкин, воплощенное радушие, с энтузиазмом тряс гостям руки.
Предшествуемый выносом жезла, Луфкин повел гостей в холл, где накрыли столы. Холл в целом походил на те, которыми оснащают колледжи, разве что был просторнее; ужин в целом также походил нате, которые устраивают в колледжах, разве что еды было больше. Роджер сел за высокий стол, по правую руку от Луфкина. Меня задвинули между утонченным банкиром-реакционером и парламентским секретарем от лейбористов, куда менее утонченным, но настроенным почти столь же реакционно. Я мало кого знал из присутствующих - правда, далеко напротив меня мелькнул Сэммикинс с бокалом. Еда и напитки были неплохи - впрочем, не настолько неплохи, чтобы ради них выходить из дому. Роджер собирался использовать сборище для прощупывания общественного мнения. Рукописи его речи я не читал, ничего особенного не ждал - иными словами, не настроился должным образом. Тему разговора с банкиром удалось переменить - с Южной Африки, о которой банкир рассуждал как нетипично нетерпимый африкандер, на немецкие переводы Достоевского, по части которых банкир, не в пример мне, оказался отлично подкован.
Последовали речи. Длинная и прескверная - от президента страховой компании. Я выпил еще портвейна. Короткая и тоже прескверная - от Луфкина; эта сопровождалась подобострастными аплодисментами. Луфкин умудрился лицом и позой изобразить, что одновременно рассчитывал на аплодисменты и плевать на них хотел.
Наконец распорядитель провозгласил:
- Джентльмены, прошу внимания. Слово предоставляется достопочтенному Роджеру Квейфу, члену Тайного совета ее величества, кавалеру ордена "За выдающиеся заслуги", члену парламента от…
Ослепительно сияли свечи, хрусталь, позолота и столовое серебро. Роджер поднялся (после субтильного Луфкина выглядел он грандиозно) и завел как заклинание:
- Милорд и старшина, ваша светлость, милорды, члены почтенной Гильдии рыботорговцев, джентльмены…
Он замолк и простоял так несколько секунд, затем продолжил тоном более будничным:
- В этот осенний вечер все мы можем возблагодарить судьбу. Ибо войны - нет. Только вдумайтесь: осенний вечер без войны. Как минимум десять лет жизни почти каждого из нас отравлены войной. Нынче мы счастливы. Мы должны сделать так, чтобы счастья хватило на долгие годы. Некоторые из нас участвовали в двух войнах. Большинство - в одной войне. Нет нужды объяснять воевавшим, что война - это ад. Рядом с нами гибли лучшие из наших товарищей. Мы видели их предсмертные муки. Мы подсчитывали наши потери. Но это не самое худшее. Войны прежних лет давали возможность восхищаться героями. Пусть самого тебя терзает страх, зато ты видишь мужество своих товарищей. Сами по себе войны были отвратительны, они пахли горелым человечьим мясом и кровью, но люди - люди были прекрасны и достойны восхищения. Каждый солдат был важен для отечества. В войне, которая чуть не грянула совсем недавно, медалей за отвагу не предполагалось по определению.
На этом месте Роджеру пришлось отбросить пафос в пользу статистики и сообщить, что вооруженные силы по-прежнему имеют первостепенное значение. Впрочем, вскоре он снова заговорил, как подсказывало ему сердце. Профессиональный прием; нет, больше, чем профессиональный прием, - личное качество. В свое время посредством его Роджер обрел сторонников, меня в их числе. Теперь - удерживал внимание аудитории. Слышно было, как тикают наручные часы. Роджер продолжил: