Гости разъезжались ужинать, комната постепенно пустела. Оставшиеся начали группироваться в центре, под люстрой. Основу композиции составляли Диана со своим архитектором, Сэммикинс и две дамы. Уравновешивали - Маргарет с лордом Бриджуотером и еще несколько человек. Я присоединился; Дэвид Рубин привел жену Кейва, которая в кои-то веки выбралась в свет со своим мужем. Это была пепельная блондинка со светским выражением очень красивого лица. Рубин, кажется, начал получать удовольствие от вечеринки. Пусть он смотрит на мир сквозь очки куда более темные, чем у большинства, но зато умеет и утешиться.
Говорили мало - вечеринка давно пошла на спад, все это чувствовали. Все, кроме Сэммикинса, - он не давал себе труда сдерживаться, причем еще сильнее, чем обычно. Диана проигралась в Аскоте; Сэммикинс, напротив, забрал куш. Диана была расстроена - характерная для состоятельных людей нелогичность. Сэммикинса распирало от гордости - нелогичность, характерная для живущих ожиданием титула по смерти отца. Сэммикинсу хотелось и нас развеселить. С беззаботностью человека, происхождением застрахованного от финансовых проблем, Сэммикинс рассказывал о своем школьном наставнике.
- Сколько я в школе учился, столько этот хмырь мне внушал: "Хоутон, никогда не играйте на скачках. Не то по миру пойдете". - Сэммикинс поймал взгляд Дэвида Рубина и продолжил: - А вы что думаете, профессор? Как по-вашему, дельный это совет - не играть на скачках?
Дэвид Рубин не любил, когда его называли профессором. Вдобавок он усмотрел в намеке Сэммикинса насмешку над непосвященным. Однако вызов принял.
- Боюсь, вынужден согласиться с вашим другом.
- Не с другом, а с преподавателем.
- Все равно он прав. По крайней мере с точки зрения статистики. Должен быть прав.
- Лошади лучше, чем карты, причем в любое время. И я, профессор, это доказал, черт меня побери!
От повышенных тонов Дэвид Рубин заметно ошалел. Сэммикинс продолжил, тоном почти примирительным:
- Допустим, профессор. Я насчет рулетки не в курсе. Я знавал людей, которым и в рулетку везло.
Истина оказалась Рубину дороже.
- Вы ошибаетесь. Если играть в рулетку до бесконечности, рано или поздно проиграете. - Рубин взял Сэммикинса за локоть. Спектакль был стоящий: Рубин, не вполне трезвый нобелевский лауреат, один из самых блестящих теоретиков нашего времени, тщится объяснить теорию вероятности Сэммикинсу, уверенному, что раскрыл секрет процветания, и пьяному вдрызг.
Хорошо поставленным голосом Диана отрапортовала, что скачки - развлечение профанов. С другой стороны, резкость, видимо, объяснялась личным счастьем. Диана хотела поужинать со своим архитектором. О правительстве она упомянула исключительно из вежливости, ибо мы уже собирались уходить.
- Похоже, они наконец пришли к общему знаменателю, - сказала Диана.
Мысль поддержали, по большей части нечленораздельно.
- Роджер все правильно делает, - продолжила Диана, уже в мой адрес. Интонация была утвердительная - Диана сама знает, мое мнение ей без надобности. - Реджи Коллингвуд им доволен. - Мы приближались к двери. - Совершенно доволен. Говорит, Роджер умеет слушать.
После этой новости, однозначно обнадеживающей, я вышел тоже совершенно довольный. Объективно замечание Коллингвуда верно; впрочем, с учетом, что Роджер едва ли не лучший оратор в Лондоне, комплимента он дождался весьма сомнительного.
Глава 10
Вечер в парке
Весь сентябрь, несмотря на перерыв в заседаниях палаты общин, Роджер исправно ходил на службу. Был, как выражаются чиновники, сезон отпусков. Дуглас уехал отдыхать; Гектор Роуз - тоже. Секретари Роджера известили меня о целом ряде совещаний, требовавших моего присутствия. Перед началом одного такого совещания Роджер самым будничным тоном попросил меня задержаться - дескать, надо поговорить.
Председательствовал он несколько рассеянно. Казалось, его гложут совершен но посторонние заботы. В частности, нехарактерно долго подбирал слова, как человек, измотанный морально и физически. Я не придал этому обстоятельству должного значения - совещание все равно проходило с пользой. Я отметил несколько новых лиц - это вместо министров явились заместители и помощники. Выступления отличались компетентностью; в общем, дело двигалось.
Собрание обнесли слабым чаем с молоком и печеньем. Роджер руководил привычно и умело. Может, он и устал, но на работе усталость не отражалась. Он не поторапливал коллег, не ускорял дозревание выводов. Таким образом, портфели были собраны, лишь когда пробило шесть. С привычной неспешной вежливостью Роджер попрощался с коллегами, каждому лично выразил благодарность за присутствие, и мы остались одни.
- По-моему, Роджер, мы плодотворно поработали.
Последовала пауза, будто она требовалась Роджеру, чтобы вспомнить, о чем это я.
- Да, вроде плодотворно, - наконец откликнулся Роджер.
Я поднялся, стал потягиваться. Роджер будто застыл в председательском кресле. Возвел на меня взгляд, нарочито невыразительный, и предложил:
- Льюис, вы не против прогуляться по парку?
Мы прошли несколькими коридорами, спустились по каменной лестнице. За нами закрылась парадная министерская дверь. Далее путь наш лежал вдоль озера; над темной водой захлопал крыльями пеликан. Деревья поскрипывали на резком ветру; в траве перешептывались первые сухие листья. Вечер был ненастный, на западе группировались низкие серые тучи. С самого выхода из кабинета Роджер ни слова не проронил. На секунду я забыл об его присутствии. От запаха стоячей осенней воды, от осенних сумерек на меня накатывает неизъяснимая, острая грусть - некоторые зовут ее счастьем. Мною овладевают воспоминания, слишком смутные даже для воспоминаний, действуют обстоятельства места, слишком неопределенные для таковых - будто осеннего вечера, когда моя первая любовь, давно почившая, на мое предложение хмуро сказала "да", и вовсе никогда не было.
Мы молча брели по дорожке. Впереди маячили женские силуэты - это спешили по домам секретарши и продавщицы. Из-за ветра скамейки у воды пустовали.
- Присядем? - предложил внезапно Роджер.
По воде бежала знобкая рябь. Мы уселись. И тут Роджер, не меняя тона, бросил:
- Могут возникнуть проблемы. Вероятность невелика, однако и не близка к нулю.
Я словно очнулся. Первой мыслью было спросить, не решил ли кто из его сторонников - не важно, человек масштаба Коллингвуда или заднескамеечник - переметнуться.
- Нет. Ничего подобного. Дело совершенно в другом.
Он что же, намерен выдать некую шокирующую информацию? О природе таковой я ни версии не имел. Молчал. Думал, Роджер сейчас соберется и скажет. Но он только головой мотнул.
Когда доходит до дела, одного личного доверия, чтобы собраться, недостаточно. Роджер неотрывно смотрел на воду. Наконец произнес:
- У меня есть женщина.
Целую секунду я не ощущал ничего, кроме изумления.
- Мы были очень осторожны. Но теперь ее шантажируют. Кто-то пронюхал про нас.
- Кто?
- Ей звонили по телефону; она не узнала голос.
- Думаете, угроза реальная?
- Поди пойми.
- Чего конкретно вы боитесь?
Роджер ответил не сразу.
- Раскрытие нашей связи может повредить работе.
Удивление не отпускало меня. Я привык считать, что Роджер вполне счастлив в браке. То был брак человека деятельного; ничего не исключающий, однако надежный - этакий альянс двух сильных сторон. Беспокойство Роджера отчасти передалось и мне, глодало изнутри; я не знал, как унять червивый зуд. Чего Роджеру не хватало? - задавался я вопросом, обывательски-бездушно, вполне в стиле моей матери. Привлекательная жена, дети, дом - полная чаша; зачем было рисковать? Неужели удовольствие стоит его карьеры - а заодно и моей? Я мысленно обвинял Роджера в выражениях, непозволительных для человека, которому доводилось как наблюдать чужие страдания, так и самому быть их причиной.
В то же время меня не оставляло ощущение теплоты - именно внутренней, гнездящейся в груди теплоты, а не, к примеру, одобрения действий Роджера. Да, он признался мне из страха, но он все равно хотел признаться. Иному благородство не позволяет похвалиться победой - такой хватается за шантаж как за повод. Просветление лица Роджера было вызвано радостью более чистой. Я покосился на него. Роджер не сводил глаз с воды, избегал моего взгляда. Наверно, у него женщин было раз-два и обчелся, подумал я. А ведь он очень эмоциональный. Часто эмоциональность - показатель страстной натуры. Роджер, напрягшийся лицом, отягощенный мыслями об опасности, тем не менее, казалось, ничуть не сожалеет о постигшей его страсти - так ведут себя, пока не оглашен приговор. Я сделал над собой усилие - задал вопрос практического свойства. Каковы шансы, что об их отношениях станет известно?
- Она боится. Раньше она никогда не теряла самообладания.
Возможно, раньше ей не грозил скандал, заметил я. Впрочем, технология давно разработана, и не нами. Нужно найти хорошего адвоката, все ему рассказать.
- У вас ведь нет повода думать, что сплетни уже расползлись? Лично я даже намеков не слышал.
Роджер качнул головой.
- Тогда залатать дыру будет нетрудно.
Он молча глядел на воду. Я выждал с полминуты, понял, что не убедил Роджера. Прибег к целой тираде.
- Не сомневаюсь, все можно исправить. Успокойте ее, хоть с моих слов. Но даже если нельзя, если случится худшее - это не конец света, верно? - Я продолжал в том духе, что люди в наших кругах ведь привыкли еще и не к таким скандалам.
- Вы занимаетесь самообманом, - перебил Роджер. - Все гораздо сложнее.
Может, он о чем-то умалчивает? Может, у него связь с совсем юной девушкой?
- Разве есть отягчающие обстоятельства? - уточнил я. - Кто она?