Миссис Хеннекер уже не выказывала грубости, покоробившей меня при первой встрече. В библиотеке, где я скрывался в субботу днем, миссис Хеннекер проявляла только остаточные ее признаки - уверенности в ней поубавилось. Самое любопытное, что и миссис Хеннекер в какой-то момент сконфузилась. В туманное окно мы увидели Диану и Каро, в плащах с капюшонами выходящих подышать под проливной дождь.
- Богачи думают, купить можно все, - изрекла миссис Хеннекер.
Очевидность благосостояния Дианы ее угнетала - так же как могла бы угнетать моих родственников, старых друзей и вообще людей малоимущих. Иронический склад ума у этой женщины, подумал я. Дело в том, что миссис Хеннекер сама имеет капитал тысяч примерно в сто.
Моих ремарок (кстати, весьма остроумных) миссис Хеннекер не слушала. Зато нашла мне применение. Вероятно, под впечатлением от бассетской роскоши давний проект кристаллизовался в ее голове. Она напишет, непременно напишет биографию покойного мужа, а я окажу посильную помощь.
- Разумеется, - сказала миссис Хеннекер, - я никогда не писала книг. У меня времени не было. Зато друзья не устают нахваливать мои эпистолярные способности. Конечно, мне понадобится определенного рода, гм, консультация относительно чисто профессиональных нюансов. Пожалуй, пришлю-ка я вам первые главы, вот только закончу. Тогда и засядем с вами за работу.
Миссис Хеннекер явно не привыкла откладывать задуманное в долгий ящик. В воскресенье утром, когда хозяйка и почти все гости, включая Роджера, отправились в церковь (авто долго буксовали на раскисшей гравийной аллее), миссис Хеннекер притащила мне краткий обзор жизни своего мужа. После затянувшегося второго завтрака (Дианины соседи остались заодно и на чай) миссис Хеннекер снова настигла меня и с торжеством сообщила, что успела написать целых два первых абзаца, и хорошо бы я их прочел.
Наконец я добрался до отведенных нам апартаментов. Маргарет попросила меня поспешить. И добавила, чтоб я поспешил. Я стал объяснять, что отражал атаки миссис Хеннекер; Маргарет почему-то захихикала. Пока я переодевался, Маргарет продолжала интриговать меня, теперь фразой "Судя по всему, это они брата нашей Каро обсуждали".
Это она слышала после чая. Наконец мне стала ясна причина вспышки Кейва во время нашего с ним моциона. Ибо брат Каро не только для домашних, но и для знакомых - Сэммикинс. Также он лорд Хоутон, член парламента от тори, молодой и слывущий еретиком. Недавно, вспомнили мы с Маргарет, он выпустил небольшую книгу об англо-индийских отношениях. Ни я, ни Маргарет книги этой не читали, хотя пресса не скупилась на отзывы. Судя по этим отзывам, Сэммикинс выступал против Черчилля, за Неру и очень сильно - за Ганди. Любопытные пристрастия для члена парламента от тори. Книгой в том числе он и провинился.
- Тут его не слишком жалуют, да, Льюис? - заметила Маргарет. Она хмурилась в зеркало, на себя и на свое платье. В те дни ее куда больше заботила как собственная внешность, так и стремление показать мне, что внешность ее не заботит.
Нетрудно было сообразить, что Диана сказала Каро. За ужином тему не поднимали; я стал надеяться, что она отныне закрыта. В разговоре наблюдался спад, как относительно живости, так и относительно доверительности - спад, характерный для конца растянутых выходных. Поскольку хозяина не было, только хозяйка, мужчины не задерживались за обеденным столом, а в гостиной все рассаживались полукругом. Диана, точно антрепренер, помещалась между Коллингвудом и Роджером и катализировала полемику.
Внезапно лорд Бриджуотер, человек с честным лицом и чистым взглядом, многозначительно откашлялся. Мы знали, что за этим последует. Лорд Бриджуотер по рождению принадлежит к иному обществу, но подражает - этому. Дома он дружелюбен, на людях питает слабость к делам, по общему мнению, неприятным. Теперь лорд Бриджуотер обратился к Каро, не потрудившись подойти к ней.
- Надеюсь, о Сэммикинсе мы больше ни слова не услышим. Вы понимаете, что я имею в виду.
Едва ли не впервые на моей памяти Каро проявила недовольство. Даже покраснела. Ей пришлось сдерживать себя, а она этого терпеть не может. Она привыкла открыто заявлять о своем отношении. Выдержав паузу, Каро произнесла чуть дрожащим голосом:
- Извините, Хорас, но я своему брату не надсмотрщик.
Сэммикинс года на два моложе Каро; интонация навела меня на мысль о глубокой сестринской привязанности.
- Есть мнение, - заметил Коллингвуд, - что таковой ему бы не помешал.
- Вот пусть с ним этим мнением и поделятся, - отрезала Каро.
- От него партии никакой пользы, - упирался лорд Бриджуотер. - От него вообще никакой пользы.
Коллингвуд взглянул на Каро. В женском обществе глаз у него загорается, но повадки изменений не претерпевают.
- Этому нужно положить конец, - сказал он, словно в комнате, кроме Каро, никого не было.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду, если Сэммикинс сам не одумается, придется нам его останавливать.
В устах косноязычного, основательного Коллингвуда прозвище показалось еще нелепее. Каро сдерживалась, но терпение ее было на исходе.
- По-моему, - парировала она, - ни один из вас не представляет, что он за человек.
- Это совершенно неприемлемо. - Коллингвуд словно пропустил реплику. - То есть если он опять напишет что-нибудь подобное или произнесет речь на эту тему, о нашем круге может забыть.
По другую руку от Дианы Роджер хмурился и неотрывно смотрел на жену. Каро, пунцовая от стыда, качала головой, словно просила Роджера помалкивать. До сих пор она точно знала - точнее всех присутствующих, - что с момента появления в парламенте он не сделал ни единого ложного или непродуманного шага. Сейчас тем более не следовало делать таких шагов.
Каро натянуто улыбнулась Коллингвуду.
- Вы хотите сказать, что партия откажет ему в поддержке?
- Вот именно.
- Моему брату от этого ни холодно ни жарко.
На секунду мне показалось, что Каро говорит с Коллингвудом на его политическом языке. Наследник отцовского титула, Сэммикинс не мог всерьез рассматривать политику в качестве поприща.
- Титул еще не все, - продолжил Коллингвуд. - Всякому неприятно, когда его из круга исключают.
Повисла пауза. Каро обдумывала - и последовательно отметала - аргументы.
- Я категорически не согласен почти со всем вышесказанным.
То был Роджер. Голос его звучал громко, ибо Роджер обращался ко всем присутствующим, а не только к Коллингвуду. Пожалуй, Роджер злился, пока делал выбор; сделав же, заговорил с привычной легкостью и красноречием.
Вмешательства Роджера я боялся не меньше, чем его жена. Теперь, когда вмешательство произошло, я чувствовал тревогу, недовольство - и в то же время облегчение.
- Не понимаю, с чем тут не соглашаться, - высокомерно и холодно заметил Коллингвуд.
- А я тем не менее не согласен. Разумеется, у меня преимущество - как родственник, я хорошо знаю лорда Хоутона. Больше ни у кого из присутствующих нет такого преимущества, не правда ли? - Роджер задал вопрос походя, взгляд его был устремлен на жену. - Так вот, друзья мои, что я вам скажу: если бы хоть кто-то в нашей партии обладал такой храбростью и идеализмом, дела наши были бы куда лучше.
Каро покраснела до корней волос. Она волновалась за Роджера и знала: он поступает неразумно, - но Каро так гордилась, что ее он ставит выше карьеры. Она не представляла, во что выльется дискуссия, пыталась убедить себя, что надеется на его молчание. Но Роджер заговорил и она просияла. Маргарет метнула на Каро возбужденный взгляд, на меня - тревожный.
- По-моему, Квейф, вы сейчас демонстрируете недальновидность, - уронил лорд Бриджуотер.
Роджер не смутился:
- О дальновидности я помню. Только не кажется ли вам, что мы склонны называть дальновидностью то, что называется умением соглашаться с большинством? Это тупиковый путь. Давайте же посмотрим, что на самом деле совершил лорд Хоутон. Он обратил наше внимание на проблему - допускаю, что довольно грубо, зато в полный голос и без обиняков. Кстати, вот вам и еще один дар, который мы любим переоценивать. Местами он сгустил краски. К этим недочетам надо отнестись снисходительно, ибо они вообще свойственны людям импульсивным и прямодушным. Как бы то ни было, суть дела изложена им совершенно правильно. Скажу больше: все присутствующие в этой гостиной, а также почти все подкованные в данном вопросе прекрасно знают, что суть дела изложена правильно.
- Не могу согласиться, - перебил Коллингвуд.
- Вы знаете, что лорд Хоутон в целом прав. Можете не соглашаться с формой подачи, но с сутью спорить бесполезно. Потому-то вы так и рассердились. Все - правда. Преступление лорда Хоутона в том, что он эту правду озвучил. Мы эту правду знаем, просто у нас не принято выносить ее за пределы нашего зачарованного круга. Подумайте: куда мы катимся? Ведь в нашем обществе давно куда важнее соблюдать этикет, чем говорить правду. Не знаю, как вас, а меня данный факт пугает. Политика - дело слишком серьезное; нельзя умалять ее значение до интриг одной отдельно взятой партии. В грядущем десятилетии это значение приобретет масштабы, доселе непредставимые. Вот почему следует ценить каждого человека, у которого достаточно мужества говорить что думает. Вот почему… нам необходим человек, против которого вы все ополчились. Вот почему… - Роджер перешел с парламентских интонаций на интонации, принятые в гостиных. Теперь он обращался к одному Коллингвуду: - …Вот почему, если встанет вопрос об отстранении лорда Хоутона, от меня пассивной позиции не ждите.