Сеанс закончился, стукнула дверца, и перед ребятами возник невысокий мужчина, вполне еще молодой, черноволосый, чернобровый, с черными же, щеточкой, усами. А главное, он был в камуфляжной форме - настоящий боец. На куртке едва видны майорские погоны. И еще он был поразительно белозубый. Улыбка эта, белоснежная и открытая, сразу располагала, и каждое слово, вылетавшее из этих уст, казалось, тотчас склоняло к согласию.
- Это что ещё за бойцы? - воскликнул он, радостно улыбаясь и внимательно оглядывая братьев. Бориска смутился, молчал, и его опередил Глебка.
- Мы братья Горевы! - крикнул он громко, почти отчаянно, и мужчина засмеялся, а тут и мама подоспела:
- Это мои сыны!
- О-о! - воскликнул он. - Понятно! Майор Хаджанов! К вашим услугам, господа юнкера! Не хотите ли потренироваться?
Он всерьез, без снисхождения, как равным, крепко пожал руку и Борису, и Глебке, кивнул на выход, махнул рукой их матери, попросил не беспокоиться и, ступая в шаг с ребятами, принялся на ходу рассказывать про перемены в санатории.
Сначала Борис не понял, зачем их ведут куда-то на стройку - всюду носилки из-под раствора, какие-то ведра, лестницы, деревянные козлы, хотя рабочих уже не было видно. Потом они вошли в широкий коридор, и майор включил свет.
Вдоль стен стояли новенькие, сверкающие черной кожей тренажеры, укутанные пластиком.
Хаджанов небрежно освободил от упаковки один из них, сел в кресло и взялся обеими руками за вертикальные штыри, торчавшие по бокам. С напряжением, но все-таки легко, свел их друг с другом. Круглые грузы, под-
вешенные к металлическим тросам, нехотя поднялись вверх, а когда майор отпустил рукояти, громко звякнули за спиной.
- Попробуй! - сказал он Борису. - Тренировка рук, укрепление пресса!
Боря, смущаясь, устроился на его месте, взялся за рукояти, напрягся изо всех сил, но - они не стронулись с места. Он даже вспотел от стыда. Какой слабак, оказывается! Но майор и не улыбнулся даже.
- Постой-ка, - сказал он, присел на корточки и снял плоские круглые грузы сначала с одной стороны, потом с другой.
- Давай!
Бориска напрягся снова. С трудом, с напряжением он свел перед собой эти черные оглобли. Отпустил. Сзади брякнуло. Свел еще. Получилось! Он уже улыбался, был счастлив, а Глебка требовал предоставить место ему.
- Погоди! - сказал, добродушно улыбаясь, Хаджанов. - Не торопись! Бегай и прыгай пока! Придет и твое время. А сейчас время Бориса, понимаешь, брат!
Глебка согласно кивнул. Он ведь уже и ревануть, было, собрался, но с ним никто еще так серьезно и понятливо не говорил. Никакой мужчина, хоть бы и завалящий какой, никудышний.
Подумать только: белозубый крепыш, офицер, майор, присел перед ним на корточки и без всяких церемоний говорил почти как с равным, будто заранее рассчитывал не на детские пузыри восторга, но на здравый смысл настоящего мужчины. Как тут было не восхититься и не принять протянутую сильную, мужскую руку?
Эх, безотцовщина…
13
Про Бориску же и говорить нечего. Никак не мог он высвободиться от майорского гипноза.
Во-первых, впечатляла в майоре какая-то мужская собранность, определенность: офицерская куртка с распахнутым воротом, а там - треугольник тельняшки. Во-вторых, поведение: не то чтобы напористость, а твердость, уверенность. И прямота - вот, пожалуй, самое точное. Ничего особенного Хаджанов не сказал и не сделал, но то, что он уже и сказал, было принято до последнего звука и, будто неумолкающее эхо, все звучало, повторяясь, все дрожало в ушах Бориски.
Сказать по правде, объяснялось это очень просто. Ведь никогда возле мальчишек не было отца. Все разговоры - только с бабушкой и мамой. И все дела решаются с ними, и разные короткие замечания тоже от них. Рассуждения их - конечно же, справедливы, разумны, но они - женские. Не такие, как у этого майора.
С мамой и бабушкой всегда есть какое-то пространство для обсуждений, рассуждений или хотя бы молчаливого, про себя, спора. А тут какая-то странная, очень резкая, но зато и понятная прямота. Не приказ, не давление, - разве эта встреча, такая добродушная и открытая, могла бы заподо-зриться хоть в каком-нибудь давлении? Но напряжение, внутренняя натянутость, непонятно откуда всплывающее требование подтянуться, сжаться, быть четким и ответно ясным - это чувство оказалось совершенно новым, мужским и нежданно приятным.
Когда, уже простившись с Хаджановым, ребята вместе с мамой вышли в глубокой задумчивости из проходной санатория, сзади раздались быстрые шаги. Не оборачиваясь, они посторонились, продолжая идти. Их догнал майор. Он остановился, совершенно не запыхавшийся, и сказал, обращаясь к мальчикам и приветливо им улыбаясь:
- Вот догнал! Хочу подарочек вам сделать! От имени десантных войск! Ребята ахнули. Майор протягивал им две тельняшки. Бориска замер,
словечка не мог выговорить, да и Глебка молчал завороженно, только что-то тихо под нос промурлыкал, ровно котенок. Одна мама громко воскликнула:
- Михаил Гордеевич! Да как же это! Чем же вас отблагодарить!
Майор ее не слушал. Перебив, сказал:
- Конечно, на таких бойцов, как Глебушка, тельняшки в армии не рассчитаны. Но вы перешьёте, Ольга Матвеевна! Пусть гуляет себе! Пусть воинский дух в себе воспитует!
Так и сказал: не воспитывает, а воспитует. Уже потом, не один год спустя, Бориска скажет себе: удивительно - ведь нерусский человек, а говорит лучше и красивее, чем другой русский! Хаджанов никогда не ошибается в ударениях и порой избирает такие оттенки русских слов, которые не всем даже учителям литературы известны.
Воспитует! Как возвышенно, как прекрасно и торжественно прозвучало тогда это слово в его устах. Одно всего словечко, а как много чувств добавляло оно к облику человека с отменной военной выправкой. Как достойно завершало образ новой силы и новой цели, вдруг властно вступившей в жизнь мальчишек.
Весь ужин только и разговаривали о майоре. Мама прибавляла подробности, ранее не сказанные или пока никому в семье не известные.
Хаджанова откуда-то прислали, хотя и не из Москвы. Про семью его ничего не слышно, хотя человек он не молодой. Снимает комнатку неподалеку от санатория и говорит, что хотел бы осесть тут насовсем. Непонятно, чем так понравился ему закопченный Краснополянск, наверное, просто еще не огляделся, не успел разочароваться.
- Но кто-то ему помогает, - говорила мама, - без того не может быть!
Вот раньше денег на ремонт не давали, а теперь даже и на пристрой нашлись. А это серьезные суммы. И всюду первое лицо - Хаджанов. Часто неожиданно куда-то уезжает, а возвращается всегда с чем-то: то оборудование получит, то еще что-нибудь полезное. Однажды прибыли два автобуса солдат из областного города. Они раскинули палатки прямо возле стройки, стали рыть какие-то канавы, а командовал ими опять же майор Хаджанов. Командовал необычно: вместо того чтобы погонять да указывать, сам каждый день махал лопатой часа по два, а то и дольше, и всем становилось неловко отлынивать, так что двигалось дело на удивление споро.
- Вот такой у нас десантник, - улыбалась мама, а через пару дней улыбалась еще веселее, потому что за стол уселись еще два малых десантника, ее сыновья в подшитой, а для Глебки так и вовсе переделанной тельняшке.
Ах, эти тельняшки! Какую жгучую зависть вызвали они у Борискиных друзей. Особенно завелись три погодка. Петя, Федя и Ефим наперебой предлагали ему любые свои богатства: от ящика пива, кучи шоколадок и жвачки вплоть до нового, правда, взрослого костюма, который, как они уверяли, запросто переделать можно.
Но Борька только смеялся: ну куда ему костюм? А тельник - вот он, всегда на тебе. Однако ж все-таки смутили его эти отчаянные братья предложением вовсе уж небывалым: махнуть тельняшку на велосипед. Новенький, купленный в местном универмаге, он был их коллективной гордостью, Борька слишком хорошо знал, что ему такого пока что не заиметь… Сильно он закручинился, даже голову свесил, так что их компания мигом сообразила - колеблется парень! - может, и уступит. Но он не сломался, однако.
Не устоял перед иным, когда другие братья, Витька Головастик и Васька Аксель вдруг попросили:
- А ты дай нам поносить. Напрокат. Временно. Раз в неделю. Борис аж весь вздёрнулся от неожиданности: вот это да! Но как не дать
корешам попользоваться тельняшкой хотя бы на время? И, подумавши, он спросил:
- Сегодня какой день?
Быстро вычислили: вторник. Тогда он стянул с себя рубаху, из-под нее тельник и протянул Головастику:
- Ты первый. Кому следующий вторник, кидайте жребий. Только, чур: в среду тельняшку честно возвращаете мне в восемь утра, постиранную и поглаженную.
О Глебкиной тельняшке речь, само собой, не шла, ведь ее перекроили на малыша, не растянешь.
Напоследок Бориска спросил корешей, хотя и ответ знал заранее:
- Парни, но они же продаются, тельняшки эти!
- Э, - ответил Головастик по справедливости. - Продаются, да не те! Так обрела горевская команда первую свою тельняшку, не покупную, не
магазинскую, а настоящую, десантскую!