Что касается меня, то познакомился я с Армяном еще на пересылке Весляна, когда был там под раскруткой на бетонке, летом 1975 года. Получив из сангорода (областная, или краевая больница для заключенных), от моих подельников урок, Карандаша и Дипломата, маляву, Коля Портной, один из авторитетнейших московских воров, который находился в тот момент на пересылке, сразу подтянул меня к себе в хату. Он чалился в ней один. Позже на пересылку заехал и Боря.
Это был невысокого роста, стройный мужчина лет 45–50, худощавый, но мускулистый и сильный. Лицо его, с правильными чертами и небольшой горбинкой, свойственной кавказским мужчинам, обрамлялось темной недельной щетиной; черные, проницательные глаза смотрели грустно и даже несколько строго. Губы его давно отвыкли от улыбки. В этом человеке чувствовалась такая жизненная сила, что на его высоком, мыслящем лбу не было ни одной морщинки. Однако лицо его было бледно, бескровно, и щеки ввалились. Жизнь в таежных лагерях не могла не оставить свои характерные следы.
Второй раз мы встретились с Борей приблизительно через год, но уже на тройке, в Княжпогосте. Но оба там пробыли не долго. Нас, сначала Борю, а потом и меня, развезли по разным направлениям.
За второго уркагана, Гришу Грека, я только лишь слышал, но того, что слышал, вполне хватало, чтобы проникнуться к нему самым глубоким уважением. Арестанту даже иметь шапочное знакомство с таким вором было уже почетно. А корефаниться, значило быть ему равным. Правда, с одной маленькой, но существенной разницей. Еще, не будучи признанным урками на сходняке. Впрочем, все, кто был в семейкой с Греком и ему подобными ворами, рано или поздно попадали в воровскую семью. Это, помимо самих урок, были молодые, честные и благородные крадуны, в воровском понимании этих прилагательных, готовые в любое время отдать жизнь за воровские идеалы и ближнего своего.
Вероятно, каждый из нас не раз замечал, что между людьми есть избранные. Ни испытание, ни страдание, ни горький опыт не остаются чуждыми для них. Они знают, что должны испить всю чашу тяжкого горя и, несмотря на это, безропотно переносят свою участь и не теряют веры в Бога, как бы одаренные небом высшей силой души и добродетелью. Именно к числу таких избранных принадлежал Гриша.
По его совершенно седым волосам, прорезанному морщинами лбу, бледным губам, по его скорбному, усталому лицу, свидетельствовавшему о пережитых страданиях, можно было предположить, что ему гораздо больше шестидесяти лет. Но, судя по его уверенной, хотя и медленной, походке, по удивительной силе, чувствовавшейся во всех движениях, ему нельзя было дать и пятидесяти. Морщины на его лбу были такого благородного рисунка, что расположили бы в его пользу всякого, кто внимательно пригляделся бы к нему. Его сомкнутые губы хранили странное выражение не то суровости, не то смирения. В глубине его взгляда таилось какое-то скорбное спокойствие, присущее мудрецам и оракулам.
Порой, не имея даже вдоволь хлеба, он осмеливался чувствовать себя довольным, да еще упорствовал в верности тому, чему поклонялся всю жизнь, и дерзко проповедовал воровские идеи, тот дух справедливости, который был присущ всем "ворам нэпманского замеса", к которым он имел честь относиться.
Гриша считался Грозненским уркой, но родился в Греции, в начале 20-х годов ХХ века. Каким образом семья попала в южную часть СССР, до которого еще не дошли отголоски революции, я узнал много позже, в Ростове. Жил он вместе с гражданской женой, изумительного вида гречанкой, и подстать ей дочерью. Когда я впервые увидел их фото – это была еще совсем юная одиннадцатикласница.
Хотя слово "жил", звучит не совсем уместно, скорее числился, по соседству со своим знаменитым земляком и "коллегой" Васей Бузулуцким. Насколько я знаю, это была улица П. Мусорова. Согласитесь, трудно не запомнить, когда в этой связи дело касается чего-то воровского.
Сегодня некоторые молодые люди, из тех, что "слышали звон, но не знают где он" путают грозненского, ныне покойного (родился в 1932, умер в 94 году в Газах – всесоюзной больнице города Ленинграда) Васю Бузулуцого, с грузинским уркой Гвасалией Василием Викентьевичем, которого также кличут Вася Бузулуцкий. Он, правда, тоже не молодой, 1946 г/р, но родился в Грузии.
Насколько я знаю, Гриша Грек воровать начал немного раньше Васи Бузулуцкого, но он и старше него был лет на десять. В этой связи стоит отметить, что в те годы, урок непманского замеса родом из Грозного было не так уж и мало. Рудик "Армян", Эмиди "Старый", Князь и некоторые другие. Я был знаком лишь с Рудиком. Даже "тычил" с ним не раз. Это был не просто урка с большой буквы, но врожденный карманник. Правда, это было много позже того времени, о котором этот рассказ.
Как и за многих патриархов воровского мира, таких, как Вася Бриллиант, Огонек Питерский, Гена Карандаш, Хайка, Хасан "Каликата" Самаркандский, Вася Бузулуцкий и многих других, за Грека, еще при жизни, ходило много легенд. Но самой невероятной был бозар за то, что он был ясновидящий. Шпана даже погоняло ему дала за глаза Оракул. Но проверить эти данные могли, как Вы понимаете, не многие. Забегая вперед, скажу, что мне не только удалось узнать о способностях Грека, но еще и о том, откуда они у него. Правда, это было много лет спустя, в Ростове, и, к сожалению, не от него самого.
У Гриши было сроку пятнашка. В то время это был потолок. Еще немного, и ему намазали бы лоб зеленкой. Но, к счастью, пронесло.
В то время была своего рода цепочка вывоза краденого золота из Магадана. Местные делапуты сплавляли его перекупщикам из Северной Осетии и Чечено-Ингушетии. Цена грамма на черном рынке Магадана составляла около пяти рублей, на Кавказе же она вырастала на порядок. Черные старатели нередко сбывали с рук свою добычу перекупщикам прямо на Колыме. Вывоз краденого золота был делом невероятно опасным, и преступникам приходилось придумывать хитроумные уловки.
К примеру, для вывоза золотого песка нередко использовали брюшко красной рыбы. В те годы она была страшным дефицитом, и гостинец не вызывал подозрений: рыбу из Магадана везли все. Некоторые находчивые умельцы воспользовались тем, что золото и чугун имеют равный вес при одинаковом объеме, и вывозили драгоценный металл, отливая из него… сковородки и закрашивая их черной краской. В самом деле, у кого может вызвать подозрение обычная чугунная сковородка в багаже?
Подельники Грека пошли еще дальше. Они научились ставить в промышленный прибор добычи золота специальные "ловушки", в которых оседал золотой песок. Знали способы незаметного вскрытия опечатанных контейнеров с добытым драгметаллом. На приисках образовалась целая преступная группа, в которой действовал принцип "рука руку моет".
Борьба с контрабандой развернулась в начале 70-х, после того, как один бульдозерист-осетин попытался провести золота на общую стоимость 272 тысячи советских рублей по государственным расценкам. В те годы на эти деньги можно было купить, к примеру, 60 кооперативных квартир. Но главным было то, что один из самородков был по-своему уникален и весил 12 килограммов. Министр Щелоков приказал установить специальную аппаратуру для обнаружения золота на контроле в аэропортах – специальный сканер, разработанный секретным московским институтом.
Всего по их делюге прокатило 40 человек. Почти всех судили за хищение в особо крупных размерах – это была расстрельная статья. Но большая часть подельников Грека, в том числе и он сам, отделалась 12–15 годами строго режима. Ясное дело, что Грек в этой золотой цепочки не был ржавым звеном. И уж кому-кому, а ему-то уж точно намазали бы лоб зеленкой, если не одно "но". Хотя ни самого Грека, ни его подельников уже давно нет в живых, тем не менее, не будем ворошить старое.
Хоть воры и знали, что из пяти человек бригады карманников, в которой я тычил на свободе, трое были авторитетные урки: Дипломат, Карандаш и Паша Сухумский, а сам я, этим сроком, уже успел несколько раз крутануться, в том числе вместе с Гамлетом – Бакинским уркаганом, когда на Свердловской пересылке Гамлет пытался восстановить воровской ход перехваченный блядьми.
Так что, хотя я и был еще относительно молод, но, уже, будучи в заключении, только этим сроком, успел заработать себе авторитет, который давал мне право на многие воровские привилегии.
Тем не менее, сказать, что меня встретили прямо с распростертыми объятиями, значит слукавить.
Таких бродяг как я в то время, хватало. Поэтому, записывать к себе в друзья воры никогда не спешили. Хотя даже маломальских оснований для каких-либо подозрений не было, тем не менее, каждый из них, в подобного рода ситуациях ждал удобного случая, чтобы по-своему пробить на вшивость. Если в процессе жизни вор убеждался в том, что ошибся, то кроме, как самого себя, винить ему было не кого. А такие случаи бывали. Эта тактика, хоть и не часто, но все же приносила свои гнилые плоды.