* * *
Константину выделили автобус. Анна прислала денег, прочие тоже скинулись понемногу. Светка с мужем купили все, что нужно. Юрка Гуляев, почерневший, уже неузнаваемый, с двумя товарищами согласился копать могилу за полторы тысячи на всех плюс выпивка.
Оказался на похоронах и белый февральский змей, но вышло это по чистой случайности. В тот день случилась в городе авария – прорвало теплотрассу на окраине, причем сильно прорвало, так, что фонтаны били из-под земли, вода разливалась по асфальту и замерзала. Дороги перекрыли в нескольких местах, поэтому пришлось выезжать из города запутанным дальним путем, как раз по тому шоссе, что вело к заводу "Ритм" и где змей отбывал службу.
Была суббота; трасса, и без того мало загруженная, считай, пустовала, змей скучал и потому оживился, увидев желтый пазик и две легковых машины, плетущиеся за ним. С разбегу он ударил автобусу в лоб, прошелся по боковым стеклам и замер, увидев знакомое лицо.
По правде говоря, узнать его было трудно: это было не лицо, а маска, приставленная к телу в костюме и помещенная в открытый красный ящик.
Но маска сохранила немногие детские черты, а жизнь змея была бедна событиями, память свободна… Он узнал, прошептал что-то удивленное и вслед за автобусом пролетел до самого кладбища, оставив далеко позади служебное место. Ему захотелось во что бы то ни стало увидеть завершение этой грустной прошлогодней истории – завершение неожиданное, потому что змей считал того грузного парня в трехцветной куртке заснувшим от холода. А он еще как-то и где-то прожил целый год…
Змей видел со своей высоты, как плавно, незаметно для тех, кто внизу, изгибается земная сфера, а прямо под ним – линия дороги и ровный пятнистый квадрат, в который новой точкой вписывают еще одну душу. И змей сказал про себя: "Вот, Александр Александрович, и приложился ты к праотцам своим, и, может, с праотцами тебе лучше будет, потому как старики и дети всегда рядом, они похожи, и любовь меж ними бестревожная, неспешная, не как у расцветших, занятых людей".
* * *
Шурка пришел на погост сам, когда Юрка Гуляев уже закончил работу, сидел с товарищами на рыжей земляной куче, ждал автобуса.
Поздоровался за руку со всеми троими:
– Скоро подъедут?
– А я отколь знаю, – ответил Юрка. – Хошь стопочку?
– Не пью. Ты заместо меня выпей.
– Заместо тебя не хватит. Надо б еще добавить. Скажи там своим, коль сам не дашь.
– Скажу.
Пока разливали, пили, закуривали, Шурке хотелось поговорить, но о чем спросить копалей, он не знал. Наконец вспомнил:
– Ты, говорят, его чуть в пруду не утопил.
– Кого?
– Сына.
Юрка помолчал, затянулся глубоко, поперхнулся дымом.
– Шурика, что ль? – сказал, осилив кашель. – Было дело. – Он улыбнулся и снова закашлял. – Все печенки мне бабки его повыели, и ты еще тут…
Сидевший рядом с ним незнакомый Шурке мужичонка показал пальцем на дорогу:
– Глей-ка, вон – едут.
Увидев автобус, Шурка вздрогнул, отошел от могилы на дорогу, так и простоял там, пока выгружали гроб, ставили на табуретки. Его видели, но не звали помочь. Только перед тем, как опустить гроб, Светка оглянулась на него и Шурка подошел, постоял вместе со всеми. Никто не плакал, только шмыгали носами.
Когда все было сделано, Константин сказал брату без выражения, для порядка:
– Поминать-то пойдешь?
Шурка услышал, повернулся неловко, не вынимая рук из карманов, оступился в снежную обочину и ответил:
– А пойду.
В новой пристройке накрыли стол – небольшой, будто садились семьей чаю попить. Константин вспомнил, как в прежние времена – да какие прежние, недавно совсем – столы тянулись вдоль стен, у проулков ставили садовые печки, в ведерных кастрюлях варили суп, а пока варилось, обходили ближних и дальних: "Теть Варь, приходи поминать… Дядь Сань, поминать приходите".
Сидели молча. Константин налил, сказал:
– Ну, помянем, – и встал. Стоя, видел: Шуркина суковатая рука обнимает стакан с красным киселем.
Еннафа подняла детское чистое личико:
– А ведь Шпигулиных-то мужиков остались только ты да Шурка. Вымираем, прости Господи…
– И самое печальное, что умирают молодые, – сказала Светка. – Половина кладбища, страшно смотреть.
Ее не поддержали.
Шурка глядел на бутылку, будто взглядом хотел опрокинуть ее. Решительно налил себе.
– Шу-ур, ты чево? – пискнула Люся.
Шурка встал:
– Помянем сына, – и, не дожидаясь других, выпил – затвор в горле сделал три отмеренных движения.
Коська тоже выпил и сказал:
– Какой он тебе… Сыновей-то ростят.
– Все равно, – ответил он без обиды. – Я родил. Жизнь, так сказать, дал.
– А на хрена была ему такая жизнь?
– Какая уж есть. У каждого своя.
И еще налил. Коська – себе. Женщины притихли, чуя, как крепчает ветер.
– Больно уж Валя его любила, – сказала старуха, – будто позвала.
– Да, очень любила, – поддержала Светка. – Хорошенький был. А всё водка.
– Не водка, – злобно сказал Константин. И повторил тише: – Водка здесь ни при чем.
Шурка раскраснелся. Достал "Приму".
– Дай мне, – попросил Коська к общему удивлению: курить он недавно бросил.
Вышли в сени, стояли молча. Вдруг Шурка спросил:
– Тебе сколь сейчас?
– Пятьдесят один.
– А мне пятьдесят шесть… – Помолчал немного. – Братка, а ведь мы с тобой так и не выпили за всю жизнь.
– Сейчас – что, не пьем?
– Не, я говорю, как люди не выпили, один на один.
Константин посмотрел на брата – ведь и вправду ни разу не выпили: разные очень.
– А тебе разве можно? Ты ж вроде того…
– Мне все можно, Кося, все.
Молчали, чувствовали, как назревает одно общее желание.
Шурка заговорил первый.
– Может, в материну избу? Там не топлено, правда.
Константин подумал: можно бы, но разволнуется жена, да и неудобно перед людьми.
– Не надо, – сказал он.
Шурка заглянул ему в глаза и проговорил почти робко, будто денег у брата занимал:
– Слышь, я тут – у себя – одному дачнику дом отделываю. Печка железная, согревает мгновенно. Плитка электрическая, свет… Все есть.
– Так это ж ехать надо?
– Ну да, ехать.
Константин затушил окурок. Одна его часть по привычке противилась глупому намерению, но другая говорила, что это и есть тот самый случай, когда можно узнать наконец, правда ли Шурка мстит ему за нелюбовь матери? Он узнает, выбьет ответ, и тогда душа его успокоится.
– Поехали.
Они вошли в комнату, Константин сказал, что надо ему отвезти Шурку домой.
– Куда ты, дядь Кость, ты ж выпимши, – встревожилась Светка. – Погоди немного, Володька мой скоро подъедет, он отвезет.
Но Константин махнул рукой и вышел.
– Да и ладно, спят гаишники сейчас, – сказала она. – Давайте помянем. Царствие Небесное Шурику.