Путь был короток, но весь Царьград задохнулся от удивления. Знали свое дело посольские дьяки и старые воеводы. Поезд играл серебром и золотом, переливался яхонтами и лалами, расцвечивался панбархатом и шелком, шелестел сафьяном и замшей, отливался серебром бобров и чернотой песцов, рычал хриплым рыком цепных псов, и звенел серебряной сбруей степных коней. Щиты пешей рати червленой стеной отгородили его от праздной публики. Солнце сияло на отполированных до блеска юшманах ратников и чалдарах коней, затмевая собой своего брата в небе. Праздничные одежды князя Андрея, подарок деда, могли поспорить по богатству и красоте с царскими бармами. Свита, восседавшая на сказочных конях, была подстать своему князю. Справа былинный богатырь, сам Илья Муромец в золоченых латах, в шеломе с седыми усами и расчесанной надвое бородой, слева лощеный придворный в шелковом кафтане розовых кружевах, шляпе с пером райской птицы и высоченных сапогах с отворотами. Чуть сзади первой троицы ехали ближние други: черный монах, еще не бривший бороды и такой же юный витязь в зеленой одежде лесного эльфа. Чуть приотстав от них, замыкал голову колонны рыцарь в серебряных латах и шлеме с красными перьями. Далее парами следовало посольство князя ростовского с дарами и подношениями. И в конце процессии шли пешие храбры возглавляемые воеводой на саврасом коне в ярко-красных шароварах и алой рубахе с оселедцем, закинутым за ухо и с сивыми усами, свисавшими мало, что не до пояса. Весь вид его напомнил Царьграду Олеговы челны и червленый щит, прибитый на ворота.
– Во дают! Елену сватать едуть! Энти просватают!!
По знаку Чубара при подходе ко дворцу храбры ударили рукоятями мечей по щитам, и ворота, как бы ожидая только этого сигнала, распахнулись приветливо принимая гостей.
Поезд втянулся во дворец.
Сватовство шло своим чередом, по давно устоявшимся порядкам и обычаям. Русь сваталась с Цареградом с пращуровых времен, и роднились они с древности. Все было давно оговорено, оточено и притерто до мелочей. Всею этой круговертью со стороны ростовской руководил Беда, знавший толк в дипломатических политесах и плетении словесных кружев и под коверных интриг. В данном же случае, даже этого было не нужно, все давно было сговорено еще старшими Мономахами, до рождения Елены, от того и задача дьяков, как с той стороны, так и с ростовской была проста и ясна, как летний день. Выполнив все необходимые формальности, раскланявшись и распевши хвалебные песни, разметавши бисер праздничных речей, и расстеливши аршины красных грамот, дьяки к общему удовольствию, а больше к своему, закончили весь этот балаган. Утеревши пот со лба от каторжной работы, они по-дружески улыбнулись друг другу, и передали бразды правления особам царственным – Иоанну и Андрею.
– Старый лис и молодой волчонок, – Бросил кто-то в зале.
Именно это и было видно с первого взгляда. Старый лис Иоанн, всем своим видом желавший показать близость своего смертного часа, и боль расставания с любимой дочерью, мел хвостом сладкозвучных речей и медовых здравниц молодому гостю. Умелый, даже гениальный актер, он бледнел лицом, потел лбом и закатывал глаза. Посторонний зритель ожидал его смертного часа с минуты на минуту, не зная, дотянет ли государь до окончания церемонии. Наконец, он по отцовски обняв Андрея, закончил свой выход, тем, что он с болью в сердце отрывает от себя самое дорогое – свою дочь, но только знание того, что попадает она в добрые, родные руки князя Юрия, опоры и надежды земли обетованной, смиряет его с этой тяжелой долей. Андрей, сбросив свое дурашливое обличие, в коем находился все эти дни, чем ни мало удивил многих в этом зале, обстоятельно, сурово, но не без доли уважения, как к старшему, повел ответный разговор. Он благодарил стольный город Царьград и Великую Ромею за честь, оказанную его отцу и всей Залесской Руси, за теплый прием, за любовь и ласку, за сладкие меды и сладкие речи. Он восхищался красотой и добродетелью Елены, мощью цареградских стен и удалью ромейских дружин, прозорливостью и величием Базилевса. Он выражал надежду, что их вои вместе будут всегда бить любых врагов, а их купцы будут брататься на любых базарах земли. Он видел зорким глазом, что ушкуи русов и лодьи варягов поднимут дружеские вымпела, встретив в море дромоны ромеев, и так далее, и так далее. Меду в его речах было не менее чем в речах Иоанна.
Беда был доволен своим учеником, и не скрывал этого, удовлетворенно потирая руки. Стоявшие по стенам дружинники князя, во главе с Данилой и Чубаром, выделялись, даже на фоне личной гвардии Иоанна, мощью и смелостью взгляда. Они были достойной оправой бриллиантам речей Андрея. Весь их вид давал понять истинную причину альянса Царьграда и заснеженного Ростова Великого.
Но всему приходит долгожданный конец. Речи отговорились, хороводы приказных дьяков открутились, и всех пригласили к праздничным столам, отведать царских пирогов.
Князь, проходя к отведенному ему месту во главе стола, по правую руку от Иоанна бросил, на ходу Беде:
– Ну, слава тебе Господи, раскрутили клубочек. Завтра можно будет и в дорогу собираться.
– Не говори гоп…, – Быстро ответил дьяк.
Пир пошел по заведенным не ими обычаям и правилам, и кроме зевоты и желания все это быстрее закончить никаких других эмоций не вызывал. Пожалуй, единственным получающим удовольствие от сегодняшнего действа, был Бакланко, который устроил себе праздник живота, не думая о завтрашнем дне.
Расходились полночь за полночь, при свете факелов добрались до ночлега, во дворце под разнообразными предлогами, по совету Гуляя, оставаться отказались. Помнили, как бывало, целые посольства после таких вот хмельных пиров от подушки головы не отрывали. Вернее, отрывали им головы вместе с подушками, так и не дав увидеть утро нового дня. Потому заранее оговорили, что ночевать будут на старых местах. Утром сговорились закончить все процедуры и получить невесту с рук на руки, для доставки ко двору Владимира Мономаха, где под его защитой и буде она пребывать до венчания.
Все остальное – это дьяков работа, и в нее вникать не княжье дело.
Разместившись по горницам, скинули парадные одежки, личины, надетые к празднику, расслабились и по зову князя собрались в его теремной палате.
– Всем спасибо. Сватовство отстояли как надо. Дело свое сделали. Завтра будем собираться. Кому до дому бежать невесту вести, а мне в Святую Землю путь.
Завтра расставаться будем, ну край послезавтра. Готовьтесь. Спокойной ночи всем. Впрочем, нет. Завтра отдых всем. Никуда не побежим. Тебе Гуляй только невесту принять по всем правилам и в наш двор перевести. Вот теперь, спокойной ночи.
Он потянулся. Зевнул. Завтра отдых. Надо с мыслями собраться. С Гуляем поговорить. Расстаемся ведь, может навсегда. Да мало ли что еще. Будет день и…
будет пища.
Но вопрос – Кто? Засел в другие головы. Эта головная боль не давала заснуть Малке и Микулице. Ворочался с боку на бок Беда. И даже шумливый и смешливый Бакланко, заметивший своим воровским взглядом все, что произошло с посланником, задавали себе один вопрос. Кто?
Князь дал день. За этот день вопрос должен быть решен, так подумал каждый, и сон сморил усталых путников.
Глава 2
Главное не то, какие пути мы выбираем…
Правда настолько великая вещь, что мы не должны пренебрегать ничем, что ведет к ней.
Монтень
В эту ночь по городу рыскали волки, и жутко выли на луну, так, что мороз по коже, и всю душу переворачивало. Хотя кто-то говорил, что и не волки это вовсе, а странные северные пришельцы отпустили погулять своих злобных псов. Но все равно, что-то было не так. Из всех щелей вылезла, выползла всякая нежить, и шлялась по городу, влезая в дома и поднимая половицы.
Из пыточной башни до утра раздавались крики и стоны, но с первыми лучами солнца стихли, как будто помрак отошел.
Предводитель гильдии воров утром вышел белый как лунь, и с той ночи почти не разговаривал. Кто у него побывал и с кем он тогда знался, секрет этот он так и унес в могилу.
В портовых тавернах всю ночь мотался странный вертлявый мужичок, о чем-то шептавшийся с такими же, как он, темными личностями разбойного вида, но к утру пропал.
Неспокойно было в эту ночь в городе. Только в гостевом доме беззаботно раскинувшись на своих лежанках, спали гости – посольство северной Руси.
Но случайный прохожий божился, что он видел, как шмыгнули под ворота этого дома серые тени, а может, померещилось ему все со страха, в неверном мареве предутреннего тумана.
Солнечные лучи рассеяли ночные чары, и, ополоснувшись родниковой водой, отроки, предвкушая свободный день, строили свои планы. Кому сходить город посмотреть, кому на торг смотаться, прикупить чего надо в дорогу, кому куда.
Андрей задержал Неврюя, был разговор, остальных отпустил, уж больно просились по своим надобностям.
Малка во дворе седлала коня, накрыв его зеленой попоной, что-то, грозно выговаривая Угрюмам, которые переминались с ноги на ногу, как нашкодившие мальчишки перед нянькой. Со стороны это выглядело смешно и забавно. Маленький тоненький отрок, издалека похожий на травинку и четыре огромных серых зверя, поджавшие хвосты и опустившие не в меру длинные руки с пудовыми кулаками. Но все разрешилось мирно. Отрок заулыбался, как всегда какой-то весенней улыбкой и мрачные фигуры преобразились в верных псов, виляющих хвостом оттого, что их приласкал хозяин. В миг они очутились в седлах и встали с боков своего маленького кумира, поотстав от него на полконя. Так и выехала со двора эта дружная команда.
– Озабочен чем-то? – Подумал князь, – В мою сторону даже головы не повернула.
Поймал себя на мысли, что начал даже думать о Малке то в мужском, то в женском роде.