Я дружил с ним давно. С тех самых пор, когда он, уже достаточно известный фотограф, поселился в нашем маленьком городке. Мы с ним были абсолютно разные. Григ, прирожденный чистюля, никогда бы не допустил репутации скандалиста. В чем-то я не понимал его. И не принимал его точный, аккуратный, безошибочный гордый мир. Но скорее – жалел. Глядя на его выхоленный вид, на его продуманные фразы и жесты, на его захламленный дорогим барахлом дом. Он бы никогда не посмел перешагнуть ту черту, которую когда-то раз и навсегда наметили его логика и разум. Он был прекрасный мастер своего дела. И все же его нежелание хоть раз переступить черту, оставляло его всего лишь мастером дела, но не жизни. Я же не представлял, как можно было отделить жизнь от мастерства. Мне казалось – они всегда соединены воедино.
Григ никогда не рассказывал о своем прошлом. Иногда мне казалось – он его просто боится. Может быть, его прошлое и было связано с этой удивительной девушкой на фотографии, но только не с убийством – это я знал точно.
Поэтому в это раннее утро, разглядывая при дневном свете фотографию убитой, я решил во что бы то ни стало найти истину. Ради друга, которого я все-таки любил, хотя и не принимал его мир. И ради этой убитой девушки, которую я успел полюбить, еще ничего не зная о ней. Я не верил этой так называемой следственной группе, но за ее профессионализм ручались высшие инстанции столицы. И это связывало мне руки. Но еще не означало, что я не мог положиться на свои силы.
Поэтому я, захватив на всякий случай фотоаппарат, выскочил на улицу, еще не зная с чего начать. И решил, в силу своего легкомыслия, начать с кружечки пива. Конечно, с утра пить не следовало, но я никогда не проводивший в жизни никакую черту, решил, что в это прекрасное солнечное утро пиво не помешает. Я направился прямо в пивной бар, куда частенько заглядывал, и стены которого мне стали почти родными. Мне было жаль, что это ясное утро, это открытое солнце, испепеляющее наш чудный маленький городок, сегодня омрачены трагедией.
В баре я стал первым посетителем. Я уверенно уселся за стойку и весело кивнул своему старинному лопоухому приятелю – бармену Глебушке.
– Ну-ка, Глебушка, как всегда.
Он хитро подмигнул мне. И тут же поставил перед моим носом огромную кружку с пенящимся светлым пивом. Я с наслаждением потягивал теплую почти прозрачную жидкость, только издалека напоминавшую пиво, и мои глаза заблестели от нескрываемого удовольствия.
– Вот так, Глебушка, – обратился я к бармену, поскольку разговаривать было больше не с кем. – Вот так, милый Глебушка. Никогда не знаешь, где споткнешься.
– Это ты о своем друге? – и Глебушка тут же навострил свои большие уши.
Да уж, в нашем городке новости разносятся с первыми петухами. Но я решил во что бы то ни стало молчать. И мило улыбнулся.
– Да нет, Глебушка, это я в философском плане. Вот, к примеру, прекрасное солнечное утро. Вроде бы как всегда. Прекрасный чистый воздух. А потом – раз и споткнулся, и разбил голову, и все утро вдребезги.
– Это вы о своем друге?
Ну, и тупица. Заладил одно и то же. Впрочем, Глебушка никогда не отличался философским складом ума.
– Нет, Глебушка, это я о Вселенной. Ну, хорошо, возьмем пример попроще. Опять же – прекрасное утро. Чистый воздух. По мостовой идет твоя девушка. Кстати, у тебя прекрасная подружка и я от всей души желаю вам счастья. Так вот. Идет она по мостовой. И раз – спотыкается. И ломает руку…
Не успел я договорить, как из служебной двери появилась хныкающая подружка Глебушки. Как всегда, длинющая, с выпяченными острыми лопатками и длинным носом. Она ревела на весь бар. И при этом успевала тараторить своим писклявым голосом:
– Представляешь, Глебушка. Иду я по мостовой и раз – споткнулась. Так больно! А сколько бинтов! А мне нужно помогать тебе! А как я смогу?
Мы с Глебушкой, не сговариваясь, уставились на ее перевязанную руку, после чего Глебушка бросил на меня какой-то странный взгляд и они тут же скрылись в служебном помещении.
Я недоуменно пожал плечами, и уже залпом допил остатки пива. Но мысли от этого яснее не стали. Я понял, что не грех повторить. Но в баре я по-прежнему находился один. И наливать уже было некому. Я с нескрываемой грустью уставился на дно пустой кружки.
– Повторить не желаешь? – услышал я гнусавый голос.
Я резко поднял голову и нос к носу столкнулся с мерзейшим попугаем Ричардом. Он преспокойно занимал место бармена. На его костюм в ярко-оранжевую полоску был наброшен барменский халат Глебушки.
– Повторить? – усмехнулся я. – Ты что ли наливать будешь?
Он с готовностью кивнул и поставил передо мной полную кружку.
– У этого премилейшего официанта Глебушки с его премилейшей подружкой случилось несчастье. Представляешь, Фил, она шла по мостовой в это прекрасное солнечное утро и раз – споткнулась…
– Представляю.
Что оно тут делает, это мерзкое чучело? Что ж. Видимо, за мной установлено наблюдение. Но поскольку я был один и выпить мне было не с кем, следовательно, и выбора не было. К тому же из этой встречи с Ричардом можно кое-что извлечь.
– Ну, за знакомство! – И я приподнял кружку.
Попугай с готовностью со мной чокнулся.
– Мы, кажется, знакомы, – и он хитро подмигнул выпученным глазом из-под очков.
– Ну, не настолько, чтобы я, к примеру, мог догадаться, почему в уголовной практике нынче прибегают к помощи попугаев.
– О, Фил! Ты, видимо, так плохо разбираешься в животном и растительном мире. Для фотографа это непростительно. Хотя, действительно, мой случай уникален. Но поверь, он все чаще и чаще будет претворяться в жизнь. Нюхом мы обладаем не хуже собак. А вот разговаривать может исключительно мы в отличие от этих животных. К тому же летаем быстрее, чем они бегают. Согласись, в крыльях гораздо больше преимуществ, чем в ногах. Можно в любую минуту избежать опасности.
– Если не успеет настигнуть пуля, – с нескрываемым удовольствием протянул я. И премило улыбнулся.
– Пуля может настигнуть кого угодно, – с тем же удовольствием прогнусавил он в ответ. И тоже мило улыбнулся.
Мне нечего было возразить. Да я и не успел. Тут же показалась лопоухая голова Глебушки.
– Ну как, справился? – кивнул он Ричарду.
– Еще как, Глебушка. Он в этом деле профессионал. Можете на смену работать, – ответил я за Ричарда.
– Смею тебя заверить, Фил, что моя работа заключается в другом, – обиделся Ричард, – хотя и не буду отрицать, что я мастер на любое дело, – и он гордо встряхнул лысой головой и передал халат Глебушке. Глебушка, застегивая пуговицы, промычал:
– Вот ведь как бывает. Можешь спокойно идти в одно прекрасное солнечное утро по мостовой, а потом раз – и споткнуться. – И он во все глаза вытаращился на меня. – Фил, – попросил он. – А теперь скажи что-нибудь хорошее.
Я растерялся.
– Ну, я же не пророк, Глебушка. Ты это зря. Но все равно думай о хорошем, и все у тебя будет хорошо.
И Глебушка облегченно вздохнул. А мы с Ричардом переместились за столик в самом углу с очередной порцией пива.
– М-да, – неопределенно прохрипел Ричард. – Бывает и так – одно неосторожное слово – и жизнь кувырком.
– Ты о чем, Ричард?
– Да так. Я тоже любитель поболтать, могу сунуть нос в чужие дела. Но ты мне почему-то нравишься, Фил. Поэтому по доброму советую – держись от всего в стороне. Ты честный парень. Но пуля, как правило, выбирает честных.
– А я под пулю пока не собираюсь, – усмехнулся я.
– А она, бывает, и не спрашивает.
Я откинулся на спинку стула и уже более внимательно оглядел это чучело с ног до головы. Не сварю, оно тоже мне чем-то приглянулось. Возможно, я просто люблю экзотику. А, возможно, от выпитого голова пошла кругом. Но Ричард не казался мне уж таким мерзким, каким я увидел его в первый раз. Напротив, гордый профиль. Ярко-оранжевая полоска на костюме. Круглые очки. Вполне интеллигентная птица.
– Я рад, что мы нашли с тобой общий язык, – прогнусавил попугай в ответ на мои охмелевшие мысли.
Бар постепенно заполнялся завсегдатаями. И никто из них даже глазом не моргнул, увидев полосатого Ричарда за кружкой пива. Что ж, возможно, они свыклись с мыслью, что наш заброшенный старый городок частенько посещают экзотические экземпляры.
Мне были хорошо знакомы физиономии этих яростных любителей пива с утра. Это был самый дешевый бар в городке. Его завсегдатаи, естественно, соответствовали его виду. Но я все равно предпочитал пить именно в этом месте, заполненном бродягами, ворами и проходимцами, чем посещать фешенебельные рестораны с плавно плывущими блестящими дамами и выхоленными красавчиками, напускающими на себя философский вид. Хотя ни ума, ни философии там не было ни на грош. Ума и философии в тысячу раз было больше здесь, в этом пропитом, прокуренном месте.
Поэтому, заметив в дверях маленького худощавого старичка с тросточкой в руках и беретике, я искренне удивился. Какое такое счастье мог искать здесь один из наших ведущих профессоров города?
– Да, – протянул я, кивнув на профессора, – его тут в одну секунду могут запросто облапошить.
Глебушка, как раз подскочивший к нашему столику с очередной порцией пива, испуганно огляделся.
– Кого облапошить?
– Да профессора! Как нечего делать сейчас обчистят карманы.
Профессор еще некоторое время в замешательстве топтался на месте и наконец приблизился к стойке.
– Пиво, – чуть заикаясь выдавил он, – и стал шарить по карманам. – Кошелек! Бог мой, где кошелек?
Я нахмурился. А Глебушка испуганно вытаращился на меня, словно это я был повинен в том, что профессора обокрали.