– Ты права, завтра же начну бегать! – ответил он и, прикрыв полноту одеялом, как бы между прочим спросил:
– У тебя после жениха кто-нибудь был?
Она оторвала голову и быстро взглянула она на него:
– Почему ты спрашиваешь? Тебе что-то во мне не понравилось?
– Что ты, что ты! – заторопился он. – Более чувственной и безукоризненной женщины я не встречал! Ты само совершенство, правда!
Она отделилась и легла на спину.
– Кстати, ты знаешь, что у тебя на теле всего три родинки? Три маленькие, сладкие, бархатные родинки! – заискивающе сообщил он.
– Какие еще родинки? – помолчав, удивилась она.
– Разве тебе никто не говорил?
– Нет, никто… И где они?
Он заставил ее повернуться к нему спиной.
– Здесь, здесь и здесь! – дотронулся он до поясницы, до ягодицы и до плеча.
– Когда это ты успел разглядеть?
– Сегодня утром…
Она помолчала, словно собираясь с духом, а затем нехотя призналась:
– Да. Был один… дядечка… Но я не хочу о нем больше вспоминать!
И снова откинулась на спину. Он взял ее руку и приложил к губам:
– Ну и не будем больше об этом. Никогда!
– Ну, вот! Теперь ты знаешь обо мне все, что положено знать жениху! – насмешливо сказала она. – Неплохо бы и невесте знать о своем женихе! Давай, признавайся, сколько их у тебя было! Только без родинок на ягодицах, пожалуйста…
Так уклончиво и несерьезно вернулась она через полтора месяца к его предложению руки, сердца и состояния. Что ж, ему скрывать нечего. Почти нечего. И пользуясь уже проверенным методом отсечения, он принялся набрасывать историю своих любовных похождений, сочинив весьма причудливую и выгодную для себя композицию.
Всего их у него было шесть. Не так уж и много по нынешним меркам. При этом он скромно опустил еще девятерых, что не оставили заметный след на его пути, и чьи имена и лица были обречены на забвение с самого начала.
– Что было, то было, – подвел он мораль под свою басню. – И было так только потому, что я не знал тебя. Если бы я знал, что ты есть, то задушил бы твоего мужа и отбил бы тебя у твоего жениха!
– Ну, это вряд ли! – подала она голос.
Он подтянулся, поцеловал ее и, сунув руку под одеяло, дал ей волю. Она попросила:
– Давай отложим до вечера! Иначе я буду никакая, а нам еще по магазинам ходить! Хорошо? Ты не обидишься?
Он убрал руку и смущенно сказал:
– Наташенька, я не успел… Можно я сделаю так, что ты ничего не почувствуешь, иначе я до вечера не доживу!
Она покраснела, тихо рассмеялась и сказала:
– Противный мальчишка! Ладно, так уж и быть…
И он, уложив ее на бок, быстро добился желаемого. Она и в самом деле почти ничего не почувствовала. Однако какие полезные приемы он знает!
После этого он сомлевшим голубем пристроился у нее под боком, и около часа дня они встали. Перед тем как показаться ему на глаза она долго приводила себя в порядок…
42
День получился замечательный.
Они поехали в Гостиный двор и купили там, все что нужно и к этому еще два больших пакета хозяйственных вещей, до которых у нее раньше не доходили руки, а также те, что ей просто приглянулись. Он оказался большим знатоком семейных ценностей, будь это полуторная белорусская кровать или унитазы фирмы Gustavsberg, английский мягкий фарфор прозрачного сливочного тона или блендер фирмы Braun, универсальный перфоратор или итальянский боди-комбинезон. Они выбрали ему велюровый халат пятьдесят второго размера, серый, в темную полоску, с рукавом кимоно. Не забыли про одеяло: купили легкое, полуторное. После заехали в универсам, где он набрал полную тележку продуктов.
Вернулись домой, и он, повязав фартук, принялся готовить обед. Она, как когда-то Мишель, с интересом за ним наблюдала, только вот губы в отличие от француженки не подставляла. Он открыл вино и пока готовил, развлекал ее веселыми историями из своей жизни, на что имел теперь полное право. В числе прочих вспомнил курьезный случай, что произошел с ним в девяносто четвертом в Хельсинборге, где он со своими шведскими партнерами рыскал по складам подержанных товаров. А было так:
Днем они славно потрудились, и на вечер был назначен дружеский ужин, местом для которого выбрали паром, соединяющий Швецию с Данией. Преимущество плавучего ужина заключалось в том, что цены на пароме были освобождены от налогов, а потому ужин со скидкой был в почете у обоих берегов.
Миновав весьма условную, почти потешную пограничную службу и попав на паром, они вчетвером обосновались в питейно-закусочном отделении и сразу же приступили. Поскольку процесс потребления спиртного в нейтральных водах хоть и дешевле, но скоротечнее, чем на берегу, то и пьют его там больше и быстрее. Через сорок минут паром пристал к датской земле, они вышли на палубу, и сильно повеселевшие шведы указали на старинный замок справа от пристани, утверждая, что это и есть тот самый замок, в котором жил и страдал Гамлет. Он им не поверил, поскольку всегда представлял себе Эльсинор, как нечто тяжелокаменное, угрюмое и гнетущее, расположенное среди грозовых, мрачных, скальных пород, а эта безобидная, глянцевая, несколько вычурная достопримечательность могла в лучшем случае быть приютом спящей красавицы, а в худшем – служить декорацией сказкам Андерсена. Словом, замок, на который указывали шведы, ни размером, ни заплесневелым пряничным видом не тянул на арену клокочущих страстей. Его спутники настаивали на своем и в доказательство предложили спуститься на берег и посетить замок. Не зная, как объяснить сынам свободной Европы, что тогда он со своей шведской визой нелегально проникнет на датскую территорию, и обнаружься этот факт, его никто никуда больше не пустит, и в первую очередь свои, он нашел предлог и дипломатично отказался.
Подкрепив свежим морским воздухом прокуренные легкие, компания вернулась в зал, где уже вовсю гремело раскатистое веселье. Плавучий кабак дрожал от разнузданного интернационального хора, объединившего всех посетителей без разбора. Мужчины колотили в невидимые барабаны и выдували немыслимые гласные, женщины хулиганили и лезли целоваться. Наверное, так и происходили древние пиршества викингов. Он с друзьями присоединился к разгулу и даже оказался в объятиях одной сильно загрунтованной дамочки. Захваченные гипнозом коллективной попойки, они не заметили, как вернулись в Швецию, где паром подхватил свежую партию бузотеров, после чего вернулся в Данию. Там они опять вышли на палубу, и шведы вновь предложили посетить датское королевство.
По-прежнему считая, что замок липовый, он в этот раз сослался на поздний для экскурсий час, с чем шведы, взглянув на нетрезвые часы, нехотя согласились. Пока курили, он дал волю изрядно захмелевшему воображению, которое розовый благоухающий вечер и теплый сизый ветер перенесли вдруг через бездну дней и опустили посреди квадратной площади рядом с неспокойным молодым человеком. "Ну, так что, быть или не быть?" – спросил его Дмитрий, и чудной человек, удивленно на него взглянув, ответил: "Что за вопрос! Конечно, быть! Ведь жизнь так молода и прекрасна!"
Вернувшись в Швецию, они сошли на берег и там продолжили веселье.
Пикантность же прогулки, как он потом сообразил, заключалась в том, что если он и не ступал на землю датского королевства, это не помешало ему дважды незаконно пересечь его водную границу, за что, будь это в России, его непременно бы посадили. Но и это не все. Приехав домой, он разобрался с географией, и оказалось, что город в Дании, к которому они дважды причаливали, называется Хельсингёр, или в упрощенной русской транскрипции Эльсинор, а это означало, что он действительно был рядом с замком Гамлета!..
– Почему бы нам однажды не побывать там вдвоем? – заключил он.
Тут ей позвонила Светка Садовникова, и она ушла с трубкой в самую дальнюю и необитаемую комнату, оставив его наедине с кошкой.
– Давай-ка я тебе кое-что дам, пока хозяйка не видит! – сказал он кошке и подал ей мелко нарезанную буженину, чем навсегда покорил кошачье сердце.
Через десять минут он постучал в дверь дальней комнаты и сообщил, что все готово. Она вышла и сказала:
– Светка Садовникова, подруга моя, тебе привет передает. Очень хочет познакомиться!
На золотом крыльце к тому времени сидели: суп из шпината с чесноком и вареным яйцом, салат из помидоров и огурцов с мелко нарезанной антоновкой, натертым корнем сельдерея, заправленный лимоном и карри и посыпанный укропом и кинзой. Отдельно остывали жареные свекла, морковь и лук. Мелкий отварной картофель с каплями пота на сухих блестящих боках ждал очереди в кастрюле. На маленьком огне, на купленной сегодня массивной сковородке доходили отбивные из куриного филе, залитые тонким слоем взбитого яйца. Среди этого изобилия затерялись любимая им буженина, семга, сыр, так подходящий случайному движению рассеянной сытой руки, и зерновой хлеб самой последней свежести. Соус чесночный, к сожалению, покупной. Будет время, он обязательно сделает сам.
– Тебя еще ждут твои любимые миндальные пирожные, – скромно сообщил он, выслушав поток восхищенных слов. Она не удержалась и поцеловала его в щеку, а затем побежала переодеваться.
Через пятнадцать минут она возникла в легком вечернем платье. Играя плиссированными сиреневыми складками от талии до колен и бледнея по мере того, как подбиралось к бюсту, оно держалось на тоненьких бретельках, цепляясь ими за самые кончики прямых ровных плеч и оставляя достаточно места, чтобы оценить красоту груди. У него перехватило дыхание.
– Ты сногсшибательная! Ты умопомрачительная! – восхитился он, пожирая ее глазами. – Наташенька, у меня нет слов!