На прощанье она сказала:
"Если захочешь приехать, дай мне знать, я все устрою…"
Сначала он хотел. Целый месяц хотел и говорил ей об этом по телефону каждый день. Затем желание стало худеть, пока не обратилось в тень, а потом и вовсе исчезло. Тем не менее, он еще долго продолжал ей звонить, уже как друг, радуясь, что она там устроилась, и грустно вспоминая их согласное и радостное житье. Через год она вышла замуж и уехала в Штаты…
32
– Ну, хоть убей, не могу вспомнить! – сообщил Юрка, шлепая себя ладонью по лбу.
– Вот за это и выпьем! – взялся Дмитрий за рюмку, которая догнала его размашисто запрокинутую голову и влила в нее содержимое. Не закусывая, закурил и тоном, от которого невозможно было не насторожиться, продолжил: – Послушай, что я тебе скажу…
Юрка невольно уставился на друга. Тот выдержал многозначительную паузу.
– Задумал я тут резиденцию поменять…
– В смысле?
– А взять и уехать отсюда к чертовой матери!
– Ну, ты даешь! А чего вдруг?
– Надоело!
– Ничего не понимаю! Может, случилось что? – Юрка взял сигарету и закурил, что делал крайне редко. Дмитрий, напротив, затушил свою.
– Как бы тебе объяснить… Ну, понимаешь – как-то все здесь пакостно становится. Зреет стойкое ощущение, что все здесь идет не так, а изменить невозможно. Остается только от этого сбежать…
– Может, ты и прав, да только кому мы там нужны?
– Это здесь мы никому не нужны, а там очень даже нужны! – ответил он, не переставая жевать. – Я навел справки. Пожалуйста – Испания, Италия: купи дом, заяви бабки и живи на здоровье! А с их визой можешь разъезжать по всей Европе!
– Что-то больно просто!
– А когда отдельно взятая гнида продает здесь украденный завод, порт, месторождение и прочие активы – как ты думаешь, к чему он готовится? Вот именно – к тому же самому! Только между нами есть существенная разница: наши деньги трудовые, а его – ворованные!
– Ну, не знаю, Димыч, не знаю. Не готов я сейчас такие вещи решать…
– А ты думай, думай! Я тебе так скажу: мы, сорокалетние – последний оплот целомудренной России. После нас она станет совсем другой страной, и нам в ней места не будет!
– Люблю, Димыч, когда ты красиво выражаешься!
– Красиво выражаться – плохо. Важно выражаться правильно, – снова взялся Дмитрий за сигарету. – Знаешь, что меня смущает последнее время?
– Ну…
– Вот, вроде, сорок лет – что за славный возраст! Из болезней только похмелье, небо чистое, взор ясный, положение, женщины и прочие радости! Только у меня такое чувство, что взрослая жизнь меня так и не коснулась…
– Это как?
– Быть взрослым – это значит создавать события и участвовать в них. А я пока ничего не создал и ни в чем не участвовал…
– Ну, это ты зря. Посмотри на наши достижения. Можно подумать, у нас все такие обеспеченные!
– Все это шкурное, мой друг. Любой нищий, построивший церковь, дорогу, мост выше нас будет…
– Ах, вот ты о чем! Ну, не знаю, не знаю, может, ты и прав…
– Кстати, с эмиграцией у меня пока полный облом! – спокойно сообщил Дмитрий.
– Это как?
– Девушку тут одну встретил…
– И что?
– Пока не добьюсь ее, об отъезде нечего и думать…
– Вот странно! Насколько я помню, твои бабы – уж извини, я столько их перевидал, что серьезно относиться к ним не могу – так вот, твои многочисленные бабы никогда не мешали тебе делать то, что ты хотел!
– Здесь, Юрка, особый случай…
– У тебя случай всегда один и тот же!
– Э, нет, брат, все не так… Я ей предложение сделал… Никому не делал, а ей сделал…
– Да! Ты! Что! – охнул Юрка, уставившись на друга круглыми глазами. – Ушам своим не верю! Да кто же она такая?
– Э, брат… Королева, вот кто… Три дня назад в парке встретил…
– И сразу предложение сделал? Ты, Димыч, часом, не того?
– Того, точно, того… – мечтательно улыбнулся он. – Только ты матери про предложение не говори…
– Да-а-а! Ну, ты даешь! А она что?
– Отказала, конечно! – продолжал улыбаться Дмитрий.
– И что теперь?
– Согласится, куда она денется… Иначе мне не жить!
– Нет, ну, точно, стареешь! – не унимался Юрка.
– Не говори, брат, не говори, старею. И это хорошо!
– Да ты не представляешь, как я за тебя рад! Ты уж постарайся! Пора, наконец, о наследниках подумать!
– Обязательно, Юрка, обязательно! Вот женюсь и увезу ее отсюда к чертовой матери вместе с движимым и недвижимым имуществом, чтобы даже духу нашего здесь не было!
Заглянула Вера Васильевна и обвела взглядом плоские лица тарелок с неаккуратно стертым гримом из соуса, горчицы и кетчупа, испачканную табачной перхотью пепельницу, наполовину пустой флакон с неспокойным желтоватым эллипсом внутри, обнажившиеся ладони десертных тарелок с остатками замшевой буженины, лацканов голландского сыра и тусклого рыбьего перламутра, пустые салатницы, помятую физиономию лимона и надорванный кусок хлеба рядом с засаленной бумажной салфеткой – изъеденный разговором стол, как побитая молью времени жизнь.
33
День он провел в ожидании ее звонка, не решаясь нарушить уговор: вчера она сказала, что позвонит сама. Маясь нетерпением, он так и сяк пристраивал себя к совершенному с его точки зрения уравнению со многими неизвестными, каким на сегодняшний день она ему представлялась. Что знал он о ней, кроме того, что она прекрасна? Почти ничего, за исключением глухой, смутной, исходящей из глубины сердечных недр уверенности в ее непогрешимости. Но как узнать, кем она была до него, чувствовала ли себя счастливой или несчастной и чего хотела теперь? Как узнать, какие секреты хранят тайные подвалы ее душевной канцелярии, какими трещинами чреваты неплотно пригнанные кирпичи ее биографии? Каков ресурс ее чувств и хватит ли их на него? Вот вопросы, ответы на которые он хотел знать, если мы вообще способны что-то знать о себе и о других.
Она позвонила около пяти вечера.
– Я освободилась и готова встретиться с вами через полчаса… Во дворе, возле моей машины…
– Бегу!
Счастливое возбуждение сделало облачный мир за окном ярким и возвышенным. Он бросился чистить зубы, затем перебрал гардероб, надел французскую, в синюю полоску рубашку, мягкий бежевый английский свитер, выпустив и расправив воротник рубашки так, чтобы не стеснял горла. Затем влез в темно-серые брюки и подтянул полнеющие бедра черным ремнем. "Толстею, надо что-то делать!" – подумал он, устремляясь в прихожую. Довершив там одевание, он за отсутствием матери поставил квартиру на сигнализацию и, игнорируя по привычке лифт, сорокалетним кубарем скатился по лестнице. Добежав до метро, он купил красную, с реквизиторскими шипами розу, проверив предварительно, пахнет ли она. Роза выглядела свежо, аппетитно и пахла конвейером – совсем как современная, красивая, глупая женщина. За пять минут до назначенного времени он был на месте и после этого ждал еще пятнадцать минут. Она неожиданно вынырнула из-за угла, увидела его, подобралась и легко зашагала к нему на высоких каблуках. Светло-коричневое в широких складках пальто и девичья ломкость лодыжек делали ее проход похожим на парение. Подойдя, она с улыбкой протянула ему руку в перчатке:
– Здравствуйте, Дима!
Он подхватил ее руку, наклонился и приложился губами к тонкой коже, ощутив на миг ее запах – гладкий, черный, настоянный на духах, после чего вручил целлофановую розу.
– Спасибо… – поблагодарила она и, открыв автомобиль, уложила ее, как в прошлый раз, на заднее сидение.
Она думала о нем. Думала со вчерашнего вечера и до того момента, когда шагнув из-за угла увидела, как он при виде ее встрепенулся, а затем, улыбаясь и переминаясь, ждал с розой в руке, пока она шла к нему, отводя взгляд и готовясь вновь ступить на тонкий лед случайного знакомства.
Уже знакомым маршрутом они двинулись в кофейную. Он достал сигарету и закурил.
– И давно вы курите? – по возможности безразлично спросила она, вспомнив почему-то прокуренные Мишкины поцелуи.
– Лет с восемнадцати… – смутился он.
– Бросать не пробовали?
– Не приходилось…
– И что, всем вашим… знакомым девушкам это нравилось? – разбавила она насмешку малой дозой неприязни.
– Ну, вообще-то, знакомых девушек у меня было не так и много, – осторожно начал он. – И я даже не знаю, нравилось им это или нет… Во всяком случае, никто не жаловался.
– Наверное, они вас очень любили, раз не жаловались. С женщинами такое случается! – невозмутимо расставила она ему ловушку.
– Вижу, Наташенька, вы хотите знать, были ли у меня романы и любил ли я кого-то до нашей встречи… – спокойно и немного грустно начал он. – Отвечу вам словами классика: "У меня было много женщин, одни меня любили, другие ненавидели, но та, которую любил я, не испытывала ко мне ничего…"
– Дима, меня не интересует число ваших мужских побед. Все, что я хотела – это знать, собираетесь ли вы когда-нибудь бросить курить! – как можно равнодушнее сказала она.
– Раз вы этого хотите, я обязательно брошу! Нет, не брошу – уже бросил! Вот, смотрите! – и, опережая ее протесты, он вытащил из кармана пачку сигарет и смял ее. Найдя глазами урну, он быстрым шагом достиг ее, выбросил смятый комок, вернулся обратно и взглянул на свою спутницу. Даже в сумерках Наташа разглядела в его глазах победный блеск. Разглядела, остановилась и воскликнула:
– Но от вас никто не требовал такого подвига! Представьте, что завтра мы расстанемся, а вы уже бросили курить!
– Если мы расстанемся, я снова начну курить, – ответил он. – Так что мое здоровье в ваших руках!