И она, как доктору, поведала ему без утайки перипетии ее отношений с женихом: и про американца, и про подлость Феноменко, и про измену жениха – все для него новое, свежее, удивительное. Но удивительней было другое: рассказывая историю своих несчастий, она словно перебирала сломанный механизм их с женихом совместной жизни, смазывая его болтики, винтики, колесики, пружинки и прочие незаметные ей ранее детальки каким-то новым, томительно-пунцовым, неведомым ей прежде чувством. Она собрала аккуратную, похожую на часы конструкцию и прислушалась к ее ходу: механизм молчал. В отчаянии она потрясла его над ухом – механизм не запускался. И тогда она, помедлив, вдруг торопливо и отчаянно осенила его заветным словом, и случилось удивительное: механизм, словно музыкальная шкатулка тихо и мелодично запел! И когда она, обрадованная и растроганная, спросила Яшу: "Скажи, что мне, по-твоему, делать?", она уже знала ответ, и все, что она теперь хотела знать (да и то в угоду вежливости) – совпадет ли ее ответ с Яшиным.
Между тем к Яше вернулась его профессиональная задумчивость и, поразмыслив, он сказал:
– Формально он виноват.
– Ну, это ясно… – нетерпеливо откликнулась Наташа.
– Морально тоже.
– Ну, понятно!
– Виноват теоретически, практически, исторически, диалектически и синтетически…
– Ну, так, так!
– А потому ты должна его простить. Если любишь, конечно. Ты его любишь?
– Ах, Яша! – качнулась она к нему, неожиданно обняла и поцеловала прямо в губы – протяжно и крепко, словно прощаясь навсегда. Потом откачнулась от него, изумленного, и сказала:
– Спасибо тебе, Яшенька! За все спасибо! Ты не представляешь, как ты мне помог!
И снова поцеловала его – целомудренно и нежно. Единственная благодарность за его долголетнюю любовь и верность, которую она могла себе позволить. Ироничной грубоватостью скрывая смятение, он спросил:
– Ну, хоть руку твою я могу напоследок подержать?
– Руку можешь, – милостиво протянула она ему руку.
Он бережно принял ее и принялся гладить, поднося к губам и покрывая поцелуями.
– Скажи, – задумчиво спросила Наташа, не обращая внимания на его манипуляции, – а как бы ты на его месте поступил?
– Хм, – задумался Яша. – Ну… если бы моя Юлька такое учудила – я имею в виду американца – я бы с ней развелся!
– А не слишком ли радикально? – усомнилась Наташа.
– В самый раз! Так что, считай, тебе повезло!
– Ну, хорошо… А если бы к тебе пришел человек и сказал, что он ее любовник?
– Я убил бы и его, и ее!
– Ладно, ладно, Яшенька, не преувеличивай!
– Ну, тогда только ее…
– Вот это другое дело! Только я бы все же начала с любовника!
С этими словами она забрала у него руку, быстро поцеловала в щеку, встала и сказала:
– Идем на кухню пить чай!
Прощаясь, он обратил на нее страдающий взгляд и сказал:
– Завидую твоему жениху, ты не представляешь, как завидую… Если вы вдруг расстанетесь, то знай, что есть я. Если вы все же сойдетесь – сделай так, чтобы он увез тебя отсюда куда-нибудь подальше от меня…
После его ухода она сняла со стены и спрятала Володину фотографию, освободила на пальце место для кольца жениха, разобрала узел и разложила его вещи. Затем пришла на кухню, принесла с собой листок с телефонным номером американца и сожгла его в пепельнице. После чего взяла на руки кошку, села за стол и, устремив невидящий взгляд вдаль, сидела так с тихой улыбкой и навернувшимися слезами, оглаживая кошку и повторяя шепотом:
– Противный мальчишка, ах, какой противный мальчишка!
Наутро она проснулась с ощущением близкой радости. Нет, нет, она не собиралась ему звонить, но знание того, что между ними больше нет проклятого препятствия, питало ее приподнятое настроение. Она включила прелюдии Шопена так громко, чтобы звуки проникали в самые отдаленные уголки квартиры, и с удовольствием занялась уборкой. Порхая и подпевая, она иногда подхватывала Катьку и, заглядывая в ее прижмуренные глаза, говорила с веселой строгостью:
– Нет, ты представляешь, какой противный мальчишка – не звонит! Обиделся, видите ли!
К трем часам дня она привела в порядок жилплощадь, изрядно запущенную за время страданий, приняла душ и уселась с телефоном на диван.
– Привет, Светуля!
– А, это ты… – кисло откликнулась Светка.
– Ты уж извини меня! – заторопилась Наташа. – Сама понимаешь, какие были обстоятельства…
– Да ладно, чего там! – отмахнулась Светка. – Ну, что у тебя нового? Изменила жениху?
– Что за глупости! С какой стати?!
– Ну, ты же, вроде, собиралась…
– Мало ли что я сгоряча собиралась!
– То-то же, подруга! Я же сказала – не горячись!
– Хорошо, хорошо! Слушай, хочу тебя попросить…
– Ну…
– Не могла бы ты ему позвонить и пощупать его настроение?
– А самой-то что – лень?
– Ты понимаешь… Вначале он звонил – три раза в день звонил, а потом как обрезало, и я даже не знаю, что думать… Ведь я же его фактически прогнала… Может, он опять с кем-то спутался, а тут я со своим звонком. Не хочу унижаться…
– Гордая, значит?
– Гордая…
– Ну, ладно, черт с тобой, жди!
Через десять минут Светка перезвонила и сообщила, что говорила с женихом, который сказал, что сейчас едет в поезде, но обещал дать знать, как только вернется.
– А как он по голосу? – жадно поинтересовалась Наташа.
– Да вроде нормально – вежливо так, культурно, без злости…
– Про меня не спросил?
– Нет, подруга, про тебя не спросил! Да ты сама позвони – он тебе все и скажет!
– Нет, сама звонить не буду! Это же он мне изменил, а не я ему!
– Ну, и дура! – заключила Светка. – В общем, жди!
И Наташа принялась ждать.
Только ведь бесплодное ожидание, как температура при лихорадке – сколько ее не сбивай, она возвращается вновь. Да и сбивать-то особо нечем – ну, может, если только работая за троих. И она, давно имея планы по реорганизации фирмы, принялась их осуществлять. Грандиозные планы требовали поддержки нужных людей, и она моталась по городу, оживляя старые связи и укрепляя существующие. Оказалось, что она многого могла бы достичь, обнадежь она некоторых важных людей, заинтересованных кроме соучастия в деле в ее теле. Таких она попросту вычеркивала из списка будущих партнеров.
Вечером она возвращалась домой, чтобы кое-как поужинав, забраться с ногами на диван и обратиться мыслями к необъяснимому молчанию жениха. С той же силой, с какой ее отшвырнуло от него, ее теперь тянуло к нему и, думая о нем, она с всё возрастающим изумлением, стыдом и ужасом вспоминала свою нелепую попытку изменить ему. Отвратительные подробности, состоящие из преступной темноты, вороватых шорохов, нескромного чавканья и телесных ожогов приходили ей на память, заставляя краснеть и содрогаться. Сослагательное воображение рисовало ей омерзительное продолжение, где Феноменко, опережая ее нерасторопность, силой овладевает ею и, невзирая на ее запоздалые мольбы и вопли, доводит дело до конца; где ее душа вместо того чтобы наполниться сытой местью обращается в выжженную, оскорбленную пустыню. И дальше, дальше – туда, где она покоряется ему, становится его помощницей, а на самом деле – личной, безропотной шлюхой, и так живет, опускаясь в беспросветное, скотское одиночество, не имея ни сил, ни воли восстать. От такой перспективы ее бросало в жар, и она снова и снова неистово благодарила кого-то невидимого и бесконечно милосердного за то, что образумил ее за секунду до бесчестья.
Каждый вечер она с заискивающим замиранием спрашивала Светку одно и то же: "Ну?..", и та сочувственно отвечала:
– Нет, не звонил…
Она подхватывала кошку, прижимала к груди и говорила:
– Почему, ну почему он молчит?!
Перед сном она тихо плакала и заклинала судьбу: "Господи, только бы он не наделал глупостей!"
Засыпая, испытывала неизменное облегчение: "И все же это так прекрасно, так необыкновенно радостно, что я ему не изменила!"
Кажется, что проще – позвонить ему и прекратить мучения! Но она мучилась, потому что утром надежда на его звонок возвращалась к ней, и она снова носилась по городу, плетя деловую паутину, питаясь как попало и желая оказаться дома, как можно позже. Однажды в одном бюро ей встретился человек, лицом весьма напоминавший Володю. Это было так неожиданно и вызывающе, что сердце ее поначалу дрогнуло и забилось, однако затем успокоилось и покинуло волнение ровным размеренным шагом.
"Еще один майский жук… – вяло подумала она. – Где же ты был раньше…"
Подходила к концу третья неделя ее одиночества. Девятнадцатого апреля вечером, разочаровав в очередной раз, Светка обронила:
– Кстати, когда мы с ним говорили, он сказал, что не откажется от тебя, даже если ты ему изменишь…
– Ты… ты… ты, Светка, знаешь кто после этого? – разволновалась Наташа. – Почему сразу не сказала?
– Он даже сказал, что ты имеешь право ему изменить… Ну и чудаки же вы с ним оба! – хихикнула в ответ Светка.