Он не мог устоять. Медленно, шаг за шагом, он подошел к ней сзади, совсем близко. Голос ее звучал прозрачным ручейком, но в нем нарастало сдерживаемое раздражение. Она просила позволения несколько минут поговорить с директором. Портье пытался отделаться вежливыми извинениями, поскольку, быстро оценив ее внешний вид, пришел к выводу, что особе, одетой подобным образом, нечего делать в этом отеле и надо ее поскорее выпроводить. Нет у него времени на всякие глупости, тем более что пришел наконец месье Андреу, источник поистине царских чаевых.
Ошеломленный Андреу тем временем не сводил глаз с посетительницы, недоумевая, как может обычная женщина обладать столь немыслимой красотой. Это существо с лицом печальной девочки - не иначе как ангел. Сколько ей, интересно, лет? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Не угадать. Ее лицо не носило отпечатка прожитых лет. Сколько он ни вглядывался, даже приблизительно не мог определить ее возраст.
Аврора его не видела. Упорно пытаясь добиться встречи с директором, она не замечала ничего вокруг. И только обернувшись, наткнулась на внимательный взгляд зеленых глаз.
- Здравствуй... - Андреу пустил в ход свой самый соблазнительный глубокий голос.
Узнав его, Аврора инстинктивно сделала шаг к выходу. Только встречи с этим ничтожеством ей тут не хватало!
- Не уходи, пожалуйста. - Он преградил ей путь, мягко удерживая за локоть. - Позволь поговорить с тобой, всего несколько минут...
О чем ей говорить с человеком, не способным похоронить родного отца?
- Простите, но я спешу.
- Ты очень скверно обо мне думаешь, да?
- Мое мнение вас никоим образом не касается.
- Позволь пригласить тебя на чашку кофе. По-моему, нас объединяет нечто чрезвычайно важное - смерть наших родителей.
Аврору сковывала неловкость. Этот человек. Странный разговор. Теплая рука, прожигающая ей рукав. Его элегантный костюм и дорогой одеколон. Этот отель, полный роскоши, какая ей и не снилась, - разве что в домах богатых детишек, где она давала уроки, встречалось нечто подобное. Здесь она чувствовала себя неуместной, бедной и заурядной. Один ее вид, казалось, оскорблял величие колонн, блестящий мрамор пола и сияющие хрусталем люстры. Да, здесь место таким, как он, и никому больше. Ей не терпелось уйти.
Но Андреу, словно угадывая ее мысли, заговорил снова:
- Не обращай внимания на эту мишуру. Она не более чем киношные декорации, фальшивка. А кто думает, что здесь настоящая жизнь, тому эта самая жизнь рано или поздно показывает, как глубоко он заблуждался. - Лицо Авроры несколько смягчилось. - Хуже того, иногда она показывает это весьма наглядно - молотом по голове. Я видел таких, кто лишался рассудка, не в силах усвоить ее урок. Знаешь, когда мне было шестнадцать, я служил посыльным в отеле. А еще ботинки чистил, и смотрели на меня как на пустое место. - Впервые в жизни он делился своей тайной. - Я хорошо знаю, каково это, когда они, - он указал глазами на портье, - ни во что тебя не ставят, когда ты для них невидимка. Порой внешность обманчива, так что чем раньше научишься видеть насквозь, тем лучше.
Зеленые глаза пронизывали насквозь. Поспешно отведя взгляд, она мягко отстранила его руку и повторила:
- Сожалею, но мне действительно пора.
- Прошу тебя! - взмолился Андреу. - Знаешь, почему я здесь? Из-за него, из-за отца. Пришел по его следам, чтобы понять многое, чего пока не понимаю.
Аврора встрепенулась. Надо же, он ищет то же, что и она, - умолкшие голоса погребенного прошлого. Жоан Дольгут тоже был в Каннах, как и ее мать... но когда? Где именно? В каком году? Одновременно с ней или?.. Если ее собеседник располагает какими-либо сведениями, она тоже желает их получить. А он тем временем не сдавался.
- Если мы не можем сейчас выпить кофе, - Андреу пошел ва-банк, - не согласишься ли ты поужинать со мной завтра?
Аврора подумала и, не слишком уверенная в правильности своего поступка, все-таки согласилась. Он, похоже, был искренен и, главное, явно знал что-то, что ей неизвестно. Они договорились на завтрашний вечер. Он заедет за ней в пансион "Бель-Эр", где она остановилась, - скромный отельчик с рваными простынями и потрескавшимися стенами, примостившийся на окраине города.
Андреу проводил Аврору к выходу, мысленно умоляя ее задержаться еще хоть на мгновение, отчаянно не желая с ней расставаться. Но прощание было неизбежно, и она будто бы ненароком уклонилась от рукопожатия, прикрывшись своим неотразимым жестом, - убрала за ухо прядь волос.
У Авроры путались мысли и леденели руки в его присутствии, и она не хотела, чтобы он это заметил. Ей требовалось время, чтобы справиться со смятением, которое вызвала в ней эта странная встреча. В горле у нее словно застряла пересохшая морская губка, не давая выдавить из себя даже простого "до свидания". Мраморные ступени убегали из-под ног, тяжелая занавесь у входа всколыхнулась от ее стремительной походки, как от порыва ветра.
Андреу смотрел ей вслед. Невесомый шаг, прямая спина, всегда решительно удаляющаяся от него, - эта картина намертво врезалась ему в память, ведь всякий раз, когда она уходила после занятий с Борхой, он наблюдал за ней из окна спальни. Уж не обречен ли он вечно смотреть, как она уходит?.. Когда она скрылась из виду, он остался наедине с вопросом, который потом весь день не шел у него из головы: а что, собственно, Аврора делает в Каннах?
Во время последнего визита к Клеменсии, пока та с наслаждением поглощала сливочный десерт, Аврора поделилась с ней важным наблюдением, почерпнутым из дедушкиных путевых заметок. Поначалу, читая взахлеб, она проглядела этот момент, но теперь видела как нельзя более отчетливо. Во-первых, неоконченное путешествие в Канны, обрывающееся в пустоту пожелтевших от времени страниц. Во-вторых...
Заодно она принесла Клеменсии и мамин фотоальбом - вдруг какой-то снимок всколыхнет забытые образы? Аврора переворачивала страницы и показывала примолкшей старушке грустное лицо юной Соледад. Снимки разворачивались траурной цепью, демонстрируя один за другим смертную тоску в пустых глазах. И так с четырнадцати лет. Аврора неделями изучала альбом вдоль и поперек, пока не убедилась окончательно: последняя фотография, на которой мама сияла счастьем, была сделана в Каннах 14 июля 1939 года, в четырнадцатый день ее рождения. Моментальный снимок редкой красоты излучал почти волшебную гармонию веселья и утонченности. Отец, мать, дочь и племянница в залитом светом зале олицетворяли торжество жизни и любви. И все. Дальше на девичьем личике неизменно лежала мрачная тень, не отступившая даже в день венчания. Когда Клеменсия рассказала, что мать выдали замуж насильно, Аврора внимательнее вгляделась в свадебный альбом родителей и пришла к выводу, что такой унылой и равнодушной невесты она в жизни не видела.
Итак, между фотографией смеющейся именинницы и дневником Бенхамина Урданеты существовала очевидная взаимосвязь - Канны. Там, на Французской Ривьере, дедушка утратил дар повествования, а мама - свою жизнерадостную улыбку.
- Езжай в Канны, дочка.
Вот и все, что под сладким наркозом сливочного десерта ответила ей в тот день давняя подруга матери.
И Аврора поехала.
Внутренний голос, прилежно цитирующий пророчество ведьмы с Рамблы, и лаконичный совет Клеменсии подстегивали ее и обещали, что в этой поездке она непременно что-то найдет. Конечно, решающую роль сыграли не разглагольствования уличной шарлатанки, а ее собственная интуиция, шестое чувство, которое твердило: вот он, драгоценный след, его нельзя упустить. Речь шла уже не только об истории матери и Жоана Дольгута, но и об истории самой Авроры, ее корней, ее прошлого. И для начала она хотела знать, где Соледад Урданета потеряла свой беззаботный смех.
Приготовления к отъезду прошли молниеносно. Если уж Аврора что-то задумала, то ничто не могло сбить ее с пути, и она не успокаивалась, пока не доводила дело до конца.
За одно утро она наготовила еды на целую неделю и до отказа забила холодильник, попутно объяснив мужу и дочери: она не намерена задерживаться больше пяти дней, но в случае чего неделю их желудки продержатся без нее спокойно. На дверцу морозильной камеры она прикрепила лист бумаги со списком дел и меню на каждый день для Мариано и Map. Затем отменила ближайшие несколько уроков фортепиано и на свои скудные сбережения купила самый дешевый билет на междугородный автобус. В маленький чемоданчик свободно поместились три простенькие смены одежды, дедушкин дневник, семейные фотографии в Каннах и записная книжка, куда она заносила свои гипотезы.
Когда Аврора добралась до места, день клонился к закату. Обойдя с десяток жуткого вида клоповников, она наконец набрела на небольшой отель, предлагающий более или менее приличные условия по доступной цене. В номере она быстро разобрала вещи и вышла прогуляться. Поиски пляжа нечаянно завели ее в самую престижную часть города, на бульвар Ла-Круазетт. Прежде ей не доводилось бывать на Французской Ривьере, и созерцание помпезной роскоши вокруг несколько выбило ее из колеи. Иностранка, да еще бедная, она была здесь дважды чужой. А потому Аврора тихонько присела на скамеечку на террасе над морем - понаблюдать за наступлением сумерек. Живописные закаты всегда были ей по карману: душа, чувствительная к красоте, служила проходным билетом на великолепный бал, не требующий ни вечерних туалетов, ни соблюдения протокола. Ничто не могло сравниться с этим буйством цветов и оттенков. Солнце, заходящее над морем, - это самый древний на земле спектакль, величественная опера, где сопрано сливается с тенором и рояль подхватывает рыдание скрипок.
Пока Аврора предавалась размышлениям, Андреу стоял у нее за спиной, веря и не веря собственным глазам, узнавая и не желая узнавать.