Пока ее супруг раздавал указания служащим отеля, Соледад Мальярино заставила дочь и племянницу выслушать тысячу и одно наставление. Им запрещалось: разговаривать с посторонними, далеко заплывать в море, гулять по пляжу в купальных костюмах после полудня, знакомиться с курящими девушками, слишком пристально смотреть на окружающих, злоупотреблять булочками и пирожными с заварным кремом, шоколадом или сливками (от этого портится цвет лица!), а также, разумеется, ложиться спать позже девяти часов вечера.
Затем она подозвала официанта и велела ровно в двенадцать принести легкого бульона в комнату ее дочери. Жоан поспешил на кухню передать заказ.
Ближе к вечеру Соледад и Пубенса вышли прогуляться по бульвару Ла-Круазетт. Повсюду им попадались на глаза афиши, объявлявшие о первом международном кинофестивале, который состоится в сентябре. Впервые выйдет на экран фильм "Волшебник из страны Оз". Управляющий отеля уже рассказывал им, что многие голливудские актеры приедут в Канны поддержать премьеру: Гэри Купер, Мэй Уэст, Дуглас Фэрбенкс и другие.
Пубенса была на седьмом небе от счастья. В прежней жизни самым увлекательным ее путешествием была поездка на кофейную плантацию в Киндио к одному из своих многочисленных дядюшек, где ей целыми днями приходилось сбивать сыр из свеженадоенного молока. А теперь, впервые в жизни, она купалась в роскоши. Девушка свыклась с ролью бедной родственницы семьи Урданета. Оставшись сиротой в раннем детстве, она тем не менее сохранила врожденную жизнерадостность, которая помогала ей стойко переносить любые испытания. Все приходилось ей по душе, во всем она видела светлую сторону. Она не делила людей на богатых и бедных, и уж тем более детей - на хороших и плохих. Для нее человек всегда оставался человеком, а ребенок - ребенком. Хорошим вещам, по ее мнению, следовало радоваться, если они есть, а если нет - то и бог с ними. Благодаря дяде Бенхамину она получила безупречное воспитание в монастыре Святого Сердца, а затем и прочие привилегии, выпадающие дальним родственникам богачей.
Пережив несколько серьезных разочарований в любви, последнее из которых оставило особенно горький след, она решила залечивать сердечные раны под одеянием послушницы и чуть было не ушла в монастырь насовсем. Но в последний момент монахини мудро постановили, что доля Христовой невесты будет ей в тягость, и вызвали чету Урданета на разговор. Те согласились принять девушку под свою опеку. Несколько раз они пытались подыскать ей жениха среди знакомых молодых людей, но Пубенса и слышать больше не желала о любви. Никакими силами не удавалось склонить ее к браку, и постепенно супруги Урданета пришли к убеждению, что она так и останется старой девой - приживалкой.
В последние месяцы, сама того не замечая, Пубенса сделалась кем-то вроде дуэньи при обожаемой кузине. Радости и печали Соледад она воспринимала как свои собственные, - впрочем, печали случались редко и развеивались почти мгновенно. Вот и первые секреты двоюродной сестренки тоже стали ее секретами, и она не выдала бы их никому и ни при каких обстоятельствах. Обменявшись взглядами за завтраком, девушки принесли клятву молчания. Отныне они будут всегда заодно.
Веселые и беззаботные, они вернулись с прогулки как раз вовремя - носильщик уже спустил в вестибюль чемодан. Бенхамин Урданета и Соледад Мальярино собирались отбыть на нанятом "ягуаре", шофер терпеливо ждал их у дверей.
Пубенса еще раз успокоила их, пообещав непременно звонить и обо всем докладывать.
- Береги свою кузину. И не забывайте, что я вам говорила.
- Ни о чем не волнуйтесь, тетушка. Мы будем предельно осторожны.
Прощаясь, родители не переставали сыпать напутствиями, а девушки охотно и поспешно отвечали "да, сударь" и "да, сударыня". Наконец машина тронулась с места, и супруги Урданета, отбросив все тревоги, приготовились наслаждаться путешествием.
Жоан Дольгут уговаривал кондитера позволить ему приготовить пирожное, украшенное фигуркой ангела, чтобы оставить его в подарок в апартаментах прелестной колумбийки, как вдруг его позвали. Из номера 601 был получен заказ: клубника со сливками и дынное мороженое.
У Жоана задрожали колени и поднос в руках, когда дверь ему открыла сама Соледад. Краснея и не находя слов, они молча смотрели друг на друга, пока положение не спасла подошедшая Пубенса.
- Спасибо, поставьте вот сюда. - Она указала на стол. - Как вас зовут?
- Жоан, сеньорита. К вашим услугам. - Он не сводил глаз с Соледад, смотрящей на него с робким любопытством.
- Вы замечательно играете на рояле. Мы всю ночь вас слушали - верно, кузина?
- Чудесно. И произведения вы играли прекрасные, - еле слышно откликнулась Соледад. - Шопен...
- Вы знаете Шопена? - неловко вырвалось у Жоана.
- Конечно. И Бетховена, и Моцарта - все их сонаты. Фортепиано - как дождь, утоляющий жажду сердца. Разве можно жить на свете без музыки?
Жоану казалось: подлинная музыка - та, что раздается сейчас из ее уст. Вот эти слова и есть тот самый дождь, о котором она говорит.
- Мне хотелось бы послушать еще, - произнесла Соледад почти шепотом.
- Я буду счастлив сыграть для вас, сеньорита. - Жоан едва сумел ответить, таких усилий стоило ему совладать с бешеным стуком сердца.
Пубенса, угадывая причины их замешательства, снова поспешила на выручку:
- Откуда вы родом? - непринужденно спросила она Жоана.
- Из Барселоны, сеньорита.
Начатую беседу прервал телефонный звонок. Звонили с кухни - узнать, доставлен ли заказ.
- Про вас спрашивали, - сказала Пубенса, кладя трубку.
- Мне пора. С вашего позволения. - Жоан снова взглянул на Соледад в надежде получить улыбку на прощание, но она вместо этого остановила его вопросом.
- Шопен? - Видя, что он не понимает, она пояснила:- Сыграете Tristesseв следующий раз?
- Из Шопена - все, что пожелаете.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, Жоан удалился, но мысли и душа его остались в номере 601. Продолжая выполнять повседневные обязанности, он действовал машинально, снова и снова вызывая в памяти каждое слово, каждый красноречивый взгляд, ее нежный румянец. Ему во что бы то ни стало нужен был рояль.
В кладовой он столкнулся с месье Филиппом, и тот сразу же заметил, что юноша как-то возбужден.
- Что с тобой, эспаньолито? Ты прямо сам не свой... Уж не вскружила ли тебе голову какая-нибудь красотка, а?
Внимательные глаза месье Филиппа, казалось, пронизывали его насквозь. Жоан покаянно опустил голову.
- Впрочем, я и сам вижу: попал в яблочко. Ты влюблен. Не грусти, парень, дело житейское. Тут нечего стыдиться.
Но Жоана мучил вовсе не стыд, а тихий, всепоглощающий ужас. Он посмел мечтать о запретном и понимал это, но отступиться уже не мог. Была не была - он собрался с духом и доверился старику, рассказал ему все без утайки.
- Да ты с ума сошел, парень! Не вздумай заглядываться на дочь постояльца! Нет, ты все-таки окончательно спятил. Ищи себе ровню: горничную там, судомойку - простую девушку. И выброси из головы эти безумные фантазии, пока не поздно.
- Не могу, сударь. Моя жизнь без нее потеряет всякий смысл, - упрямо ответил Жоан.
- Но ты же ее всего два дня знаешь, сынок.
- Да, но только эти два дня я и живу. До того я был никем, меня попросту не существовало.
Месье Филипп смотрел на него с невольным умилением. Похоже, этот бесприютный мальчишка только что познал сладкую муку, именуемую любовью.
- А она... отвечает тебе взаимностью?
- Она сущий ангел, сударь. Она смотрела на меня с такой нежностью...
- Этого мало. Она что-нибудь тебе сказала?
- Просила еще раз сыграть для нее.
- Час от часу не легче! И где ты возьмешь пианино? - Он пристально изучал лицо Жоана. - Постой-ка... нечего так на меня смотреть! Отвечай, где возьмешь инструмент?
С неистовой мольбой во взгляде, Жоан тихо признался:
- Я подумал про рояль в большом зале... После ужина там пусто...
И месье Филипп решил ему помочь. В конце концов, стены толстые, все спят далеко - кому помешают эти сонаты? Можно не запирать дверь... Да и кто не шел в юности на безрассудство во имя любви? Прогоняя последние сомнения, он тяжко вздохнул про себя: "Эх, молодость... вернуть бы хоть на миг эти волшебные, горько-сладкие грезы!"
Жоан Дольгут вихрем взлетел по лестнице на шестой этаж, надеясь никого не встретить по пути. Кровь стучала у него в висках. Дрожащей рукой он просунул записку под дверь номера 601. Пубенса и Соледад, сидевшие на балконе, услышали шелест бумаги и на цыпочках подбежали к двери забрать конверт.
Надпись на нем гласила: "Для сеньориты Соледад". Пубенса вручила его кузине, та густо покраснела и попыталась распечатать послание, но пальцы не слушались ее. Понимая, что так она еще долго провозится, Пубенса вскрыла конверт сама, чувствуя, как возбуждение Соледад передается и ей. Оставшиеся в прошлом восторги и треволнения влюбленного сердца внезапно ожили в ее памяти.
Жоан назначал Соледад встречу в час ночи в большом зале, чтобы дать концерт в ее честь. Он подробно объяснял, почему вынужден предложить ей столь неурочный час, и просил прощения за то, что не может обставить свое выступление подобающим образом, как ему бы хотелось и как она того, несомненно, заслуживает.