А тому уже поднаскучил этот затянувшийся разговор о каких-то кустах. Целые дни только и слышишь: "буровые… лежневки… бетонки… трубы… краны" - обалдеть можно! Ни одного живого слова - сплошной металлолом. "Так на редкость отменно начался день, и черт принес этого… Никакого приличия. Приперся без зову в выходной, сел за стол, поел, выпил да еще разглагольствует будто на партийно-хозяйственном активе. Ишь как разошелся. Посуду чуть не под стол, кулак на виду. "Где выход?" Хрен с ним, с выходом. Пускай думают, кому положено. Не редактору газеты решать, где тот выход…"
Еле сдержал Ивась зевок. Длинно выдохнул. Глаза его стали наполняться тоской… К чему такой головокружительный темп? Сумасшедшая гонка. Галоп! Аллюр!.. А тылы - ползком. Железную дорогу не проектируют. Речного порта - нет. Взлетная аэродрома как полоса препятствий… Никогда Ивась не обременял себя запоминанием цифр, фактов, имен, и все-таки в памяти их скопилось немало, и теперь они застрочили по тылам, искромсали их, изрешетили мигом, и потрясенный Ивась с испуганным изумлением воззрился на дела рук своих, не понимая, как это произошло…
По-иному отнеслась к вопросу гостя Клара Викториновна. Она никогда не сталкивалась с бурением, ничего в том не смыслила, но во время строительства больницы ей довелось собственноручно рассечь не один такой вот, казалось бы, неразвязываемый узелок. Оттого и задела ее за живое атакующая речь Данилы Жоха, возбудив неуемное желание найти выход из кризиса, в котором оказались буровики не только бригады Фомина. "Выход есть. Узлы вяжутся, чтоб их разрубали. Чем запутанней, сложней и крепче, тем желанней победа. Она нужна. Иногда и любой ценой…" Потому Клара Викториновна первой откликнулась на вопрос Данилы: "Где выход?.. Есть ли он вообще?.."
- Есть! - воскликнула она. - Непременно! Безвыходных положений - не бывает!
- Точно! - обрадовался Данила. - Это вы верно. Прямо в глаз. И Фомин нашел выход: куст! Кустовое бурение, значит. Все очень просто. - Снова схватил ложку. Очертил черенком эллипсоподобный пятачок. - Не махонький островок надо готовить нам под буровую зимой, а вот такой остров. В два ряда настил из бревен, сверху грунт. На том острове одним станком мы пробурим сколько вы думаете? Шестнадцать скважин! Через три метра скважина. Восемь штук подряд. Потом пятьдесят метров разрыв - и еще восемь. Целое лето на таком островке будет вкалывать бригада…
- Что же это даст? - с ненаигранным, живым интересом спросила Клара Викториновна.
- Как что? - подскочил Данила. - Вот тебе на! На шестнадцать буровых теперь надо шестнадцать площадок, к ним шестнадцать дорог, шестнадцать вышек смонтировать. Улавливаете? А тут одна площадка и вышка одна. Это же… Ну, как вы не понимаете?
- Извините мое невежество, - улыбчиво попросила хозяйка, - но какой смысл через три метра сверлить дыры в одном и том же пласте?
- А-а! - возликовал Данила, только и ожидавший этого вопроса. - Стало быть, понимаете! Все понимаете. В том-то и штука, что не в одном пласте. Скважины будут наклонные. Вот так. - Прочертил ложкой воображаемые стволы скважин. - С удалением от главной вертикальной до двух километров и под углом в сорок пять градусов от нее. Эта сюда на два километра, а эта - сюда. Целый пук, веник скважин. Потому и называется кустом.
- Отлично! - восхитилась Клара Викториновна.
- М-да, - не вдумываясь в услышанное, Ивась тоже счел нужным поддакнуть. - Очень занятно. И по-моему, экономично.
- Именно! - ликовал Данила. - Ясно ведь? Каждому ясно. А Гизятуллов против.
- Это из УБР? - уточнила Клара Викториновна.
- Ну да. Начальник УБР, - как бы мимоходом, с чуть приметным оттенком превосходства пояснил Ивась. - Наш главный буровик.
- Разве он не понимает…
- Все понимает! - бесцеремонно перебил разгоряченный Данила.
- Так почему тогда? - загневалась Клара Викториновна.
- Нужна санкция главка, видите ли. Только это отговорка. С кустами все наши планы на дыбы. А сколько дополнительных хлопот, пока обкатаем. Вот и валит на главк, резину тянет. "Не опробовано. Не испытано. Получится ли…" Понимаете? Зима пришла. Надо готовить площадки под кустовое бурение, но… - развел руками - Фомин с Гизятулловым чуть не подрался. Не разрешает тот без санкции свыше попробовать наклонную. И кустовой метод задавил на корню…
Тут и взвилась Клара Викториновна. Пошла костерить Гизятуллова. Перестраховщик! Чинодрал! Бюрократ! Перерожденец! Потом перекинула огонь на Черкасова. Куда горком смотрит? Новое надо по-новому. И с ходу взяла под прицел Ивася. Газета существует, чтобы бороться за передовое, революционное. Под носом редактора душат прогрессивный метод… Немедленно вникнуть, разобраться, помочь Фомину. Защитить его в газете, наподдавать Гизятуллову, и главку, и прочим перестраховщикам, чтоб родную маму не узнали…
Обрадованный Данила поддакивал, пристукивал ладонью по столу, размахивая кулаками, дивясь и радуясь нежданной поддержке, и под конец азартно протянул женщине руку. Широко размахнувшись, та звонко и сильно шлепнула ладонью о ладонь парня, и оба, обрадованные, захохотали.
Ивась тоже улыбался, но на душе у него было сумеречно и студено. Теперь Клара не отвязнет, каждый вечер будет зудеть: сделал ли, встретил ли, написал ли? Господи, только этого не хватало… Защитить. Зацепить, а как? Сперва самому надо досконально разобраться в проклятом кустовом методе. Перепроверить, пересчитать, пережевать пуд соли со сторонниками и противниками, может, даже в главк стукнуться. Сколько времени. Сил! И ради чего? Будут они кустом бурить либо по старинке - что изменится? План все равно дадут. Ни главк, ни обком провала не допустят. А коли всерьез припрет, живехонько признают и кустовое, и наклонное, и еще черт-те что… Годом раньше, годом позже - какая разница? Не Фомин, так Шорин станет зачинателем нового метода. Из-за чего ж драчка?..
Однако даже намекнуть на подобное Ивась не посмел. И не потому, что не хотелось в присутствии Данилы быть битым собственной супругой, а и еще по одной подспудной причине, которую сам до конца не осознал, лишь чувствовал, как чувствуют еще не развившуюся, но уже зародившуюся болезнь. Именно эта, пока неосознанная, не имеющая названия, причина и заставила Ивася изобразить на лице боевой задор и, энергично потирая руки, сказать:
- Не беспокойся, Жохов. Благодари судьбу, что надоумила постучаться в эту дверь, и мою супругу за дельную мысль. Мы напечатаем открытое письмо Фомина и так бабахнем по ретроградам - зачешутся…
3
Не любил Ивась обещать: всякое обещание - дополнительный груз на свои плечи. И без того забот выше головы. Уж как тогда хотелось ему закончить разговор с Жоховым неопределенно-расплывчатым - посмотрим… подумаем… посоветуемся. "Ах, Клара, Клара…" Едва захлопнулась дверь за Данилой Жохом, как данное ему обещание тут же повисло веригами на Ивасе. И чем ближе он подступал к этой затее с кустовым бурением, тем больше убеждался в том, что предчувствие его не обмануло. Только на поглядку все было так просто да ясно: колупни - сковырнешь, а на деле… не то что сколупнуть, а и пошатнуть, сшевелить оказалось непосильным.
Начальник УБР Гизятуллов сперва прочел Ивасю целую лекцию о важности и неотложности поиска новых путей разбуривания затонувшего в болотах Турмаганского месторождения. Расхвалил Фомина: "Большой мастер, работает с заглядом, всегда в поиске". И о наклонном, и о кустовом бурении откровенно сочувственно и одобрительно высказался Гизятуллов и не сомневался в том, что справится Фомин, сделает. "И не по шаблону. Задумал направление и угол наклона от кондуктора. Новое слово…"
Не уяснив толком, что за наклон от кондуктора, но уловив явственно проступающую симпатию в голосе Гизятуллова и желая поскорее добиться нужного результата, Ивась перебил начальника УБР.
- Тогда вам только руки пожать друг другу. Против конвенции Гизятуллов - Фомин ни один консерватор не устоит…
Перед глазами Ивася уже маячила пахнущая краской свежая газетная полоса с заголовком "Первая наклонная Фомина" или "Первый куст на Турмагане". Радовался Ивась скорой и легкой победе, которую швырнет сегодня вечером Кларе - небрежно и великодушно - знай, мол, наших!..
Но Гизятуллов пустил по круглому блестящему лицу блудливую улыбочку, промокнул носовым платком лоб и щеки и, не выпуская скомканного платка из рук, улыбчиво проговорил:
- Неспелый плод не упадет, сколько ни тряси.
- Да почему неспелый? - потерял терпение Ивась.
Вздыбил Гизятуллов округлые полные плечи, причмокнул, и круглые его глаза за толстыми стеклами превратились в щелочки.
Уж очень хотелось Ивасю поскорей завершить этот тягостный разговор, и он принялся улещать Гизятуллова. Раз, мол, начальник согласен, кто ж еще поперек встанет? В конце концов, есть право на эксперимент… И так далее в том же духе наговорил бог знает чего.
А Гизятуллов все молчал. Щурился, будто на солнышко глядя, гонял по румяному лицу лукавые морщиночки, гнул в улыбке полные красные губы и молчал. Когда же Ивась спросил жестковато и прямо: "Так вы против, что ли?", лукавые морщинки на масленом гизятулловском лице, разом затвердев, обернулись острыми ежовыми иглами, а из глаз брызнули ледяные осколки. Еле шевеля дрожащими от сдерживаемого смеха губами, Гизятуллов заговорил наконец-то лениво и откровенно назидательно: