4
Беззвездное, в тучах небо тяжелым непроницаемым панцирем накрыло Турмаган, и тот придавленно, оглушенно затих, еле сдерживая чугунную черноту небес на своих некрепких, деревянных плечах.
С темнотой замолкла вертолетная трескотня, утих рокот бульдозеров и автомашин. И человеческие голоса слышались все реже. Уработавшись за длинный еще световой день, те, что постарше, спешили выспаться, набраться свежих сил, чтоб завтра, встав чуть свет, снова бурить, качать нефть, строить дороги и дома, укладывать трубопроводы, тянуть провода. Ну, а молодым не спалось, и усталость не валила. Они сбивались в гурты, бренчали на гитаре, крутили магнитофоны, резались в карты либо в домино. А выпадал повод, сбрасывались и бежали в магазин за водкой. Развлекательно-увеселительных заведений в городе не было. Сам себя весели, сам себя развлекай.
Потухли прожектора на стройках, реже мелькали фары на бетонке, меньше и меньше светилось окон в домах, балках, насыпушках, чернее становилась ночь, и оттого все видней, все притягательней делался гигантский газовый факел на ближайшей дожимной станции. Обрамленное дегтярно-черным нимбом, живое трепетное пламя непрестанно меняло и очертание и цвет. Оно было то кроваво-красным, то оранжевым, а то наливалось вдруг белизной. Издали казалось - факел полыхал бесшумно, но стоило приблизиться к нему хотя бы на полкилометра, как становился слышен глухой устрашающий гул, который, по мере приближения к пламени, делался все грозней, в нем все отчетливей проступали какие-то неземные голоса, от которых впечатлительному человеку делалось зябко и горько. Да и всякому человеку больно было видеть, как дикое пламя пожирало так нужную людям земную энергию, превращая в черный дым бесценные богатства сибирских недр.
Покой и отдых несла ночь натруженным телам работяг - так называли здесь себя рабочие, вкладывая в это слово немалую дозу горделивого самосознания своей решающей значимости в происходящем.
Хмельной, вымученный разгул, бесстыдную потеху и даровую поживу сулила ночная чернота проходимцам. Они отовсюду слетались в разворошенный глухоманный край в надежде, что, пока там "закон - тайга, прокурор - медведь", можно будет пожить без прописки, пристроиться без трудовой книжки, схорониться при нужде, затаясь в какой-нибудь самодельной берлоге, у которой ни почтового адреса, ни постоянного хозяина, ни прав на существование.
Жажда подразвлечься, скоротать ночку, выманила на улицу Жору с Кудлатым и погнала на западную окраину, поближе к Оби, где подле лесной опушки, в самом конце кривой ломаной шеренги убогих строений, притулилась приземистая плоскокрышая хибара.
Приятели шли неторопко, гуськом, молча. Когда по жердочкам перебирались через невидимую в темноте лужу и Жора вдруг качнулся и еле удержался на скользких жердинах, Кудлатый беззлобно подковырнул:
- Торопыга ты, Жор.
- Ну, Машки нет дома? - не приметив подначки, засомневался Жора.
- И дома, и ждет, и хочет, - на молитвенный лад дурашливо прогнусавил Кудлатый.
- А что? Я бы…
В нескольких метрах от заветной двери нагнали высокую, неуклюже длиннорукую и кривоногую фигуру.
- Никак, Крот? - не то изумился, не то испугался Жора.
- Закрой рот, - не оборачиваясь, приказал тот, кого называли Кротом. Голос у него был сиплым, с каким-то пугающим звериным прононсом.
- Я думал, мы первые… - дурашливо прогнусавил Кудлатый.
- Машка подопьет… - и Жора такое завернул, что все трое заржали оглушительно и протяжно.
- Ша! - скомандовал Крот, подходя к двери.
Жора с Кудлатым прилипли носами к занавешенному оконцу.
- Никак, гости у Машки, - не громко, но четко проговорил Жора. - Не признаю по голосам.
- Гостей только ждут, а мы и тут, - Кудлатый хихикнул.
Вместе с белокурой, широколицей, курносой хозяйкой за столом пили чай две молоденькие девушки. Они испуганно привстали, когда Крот и его спутники переступили порог.
- Кто это у тебя? - на правах самого сильного бесцеремонно спросил Крот, испытующим взглядом ощупывая побледневшие молодые лица.
- На улице подобрала, - усмешливо ответила Машка.
Приняла из Жориных рук сумку с бутылками и банками. Проворно выставила все на стол, поставив туда же принесенную Кротом бутылку спирта. Придвинула лавку, пригласила нежданных гостей к столу. В голосе, во взгляде и на лице Маши было столько неподдельной радости, что лица девушек заметно посветлели, и они хоть настороженно, но без недавнего страха смотрели на рассаживающихся парней. Когда же те занялись откупориванием бутылок и распечатыванием консервных банок, девушки, выскользнув из-за стола, юркнули в закуток за печью, где стоял накрытый дешевеньким паласом топчан. Кроме него, грубо сколоченного стола и двух скамеек, в избенке не было никакой мебели. Да ее негде было бы и поставить. Между странным, неуклюжим сооружением из кирпича и железа, называемым печью, и столом оставался лишь крохотный, на два квадрата пятачок.
Кудлатый перескочил его одним прыжком, встал перед девушками, раскрылился, медвяно запел:
- Куда вы, красавицы, засобирались? Не съедим. Не надкусим даже. Давайте знакомиться. Вадим. - Поочередно пожал растерянным, перепуганным девчонкам руки. - Это Леша. - Крот тоже подошел, потискал холодные пальчики. - А это мой кореш Жора. - И Жора мигом подлетел поручкаться с незнакомками.
Трое парней бесцеремонно подхватили девчат под руки и водворили на прежнее место.
- Маша, - Кудлатый коснулся белой полной руки хозяйки. - Они у тебя, никак, немые?
- С тобой, чертом, ненароком встретишься - онемеешь, - беззлобно огрызнулась хозяйка. - Эта, черненькая, Люся, а эта - Даша. Сидите, сидите, девочки. Не бойтесь, не тронут. Только с виду страхолюдные, а на деле - ничего мальчики. Познакомитесь, еще влюбитесь. Да сидите же! - прикрикнула уже недовольно.
Узкоглазая, смуглолицая, с приметной родинкой на правой щеке Люся, настороженно сверкнув глазом, наконец-то прочно уселась на прежнее место. Она была легка, подобранна и совсем молода, где-нибудь возле семнадцати. Даша выглядела немного старше, вероятно, потому, что была плотней и шире подруги, и лицо круглое, с ямочками на щеках и еле приметными скулами, и рот крупный, полногубый, и глаза большие. Она опасливо прижалась к Люсе и замерла.
- Мы не пьем, - за обеих сказала Люся, отодвигая протянутый Кудлатым стакан с водкой.
- На Севере не пить нельзя, - тут же вмешался Кудлатый. - Кровь загустеет с холоду - и конец.
- Потерпим до холодов, там видно будет, - нашлась с ответом Люся, решительно отставляя стакан в сторону.
- Не неволим, - расплылся в ухмылке Крот, а глазами пригрозил: - Можно и на сухую. - Осклабился, нехорошо подмигнул: - Так даже интересней…
- Ну-ну! - сердито прикрикнула хозяйка. - Ты моих пташек не пугай. Они совсем необстрелянные. Только-только из-под маминого крылышка.
- Где подловила? - с ноткой недовольства спросил Крот.
- Да на улице же, - весело откликнулась Маша, подняв и вертя перед глазами стакан, до половины наполненный водкой. - Приехали за романтикой в Турмаганнефтестрой. С записочкой к какой-то тетечке, а та вчера уволилась, и будь здоров. Пока тетечкины следы искали, рабочий день кончился. Сторожиха их из конторы помела. В Доме заезжих все коридоры битком…
То ли от запаха водки, то ли еще от чего-то, но только Маша говорила все громче и громче и руками размахивала все энергичней. Парням хоть и явно не терпелось поскорее выпить, однако слушали ее с интересом, скалились довольно и весело, подмигивали, ахали. Рассказчица, как видно, наделена была от природы и острой наблюдательностью, и даром слова.
- … Иду, смотрю. Сидят на тротуарчике, на чемоданчике, две пташки залетные. Лапки поджали, носики повесили. Когда-то и я вот так же… Вспомнила, дрогнуло сердце. "Айда, девки, ко мне". Ну, за ваше здоровье, девочки!
Она опьянела сразу. Черты лица обмякли, и оно вдруг стало очевидно нездоровым, одутловатым и неприятно залоснилось. К полураскрытому рту прикипела жалкая беспомощная улыбка. Приметив, что хозяйка захмелела, Люся забеспокоилась. Улучив момент, шепнула подружке: "Бежим". Даша скользнула с краешка скамьи, но не успела, не посмела встать, попав под прицел широко расставленных, липких и похотливых глаз Крота.
- Айда ко мне, - властно позвал Крот и потянулся лапищей.
Даша испуганно прилипла к скамье, сдвинулась на прежнее место, прижалась к Люсе. Та обожгла Крота дерзким взглядом и звонко прикрикнула:
- Не смейте!
- Ха-ха-ха… Ха-ха-ха! - зашелся в самодовольном всесильном хохоте Крот, раскачиваясь, сотрясаясь огромным телом.
Казалось, не только стол, заставленный бутылками и банками, но пол и стены - вся эта бог весть из чего слепленная избенка на курьих ножках закачалась, вот-вот перекувыркнется.
Жора с Кудлатым в два голоса подхватили смех повелителя и с деланным приохиванием, перекрывая друг друга, залились:
- Хе-хе-хе… Ох-хо-хо-хо… Ах-ха-ха-ха!!
Вцепилась Люся в податливое, мягкое плечо хозяйки, встряхнула ее, крикнула:
- Тетя Маша!
И разом стало тихо. Женщина встрепенулась, скинула оцепенение. С трудом выговорила заплетающимся языком:
- Не троньте их. Они мои гости. Слы…
- Кончай! - прикрикнул Крот и не больно, но звонко шлепнул Машку по щеке. И снова обварил, раздел, растерзал Дашу бесстыдно похотливым жестким взглядом. - Не надо гоношиться, девочки. Отсюда еще никто не уходил поперек моей воли. Таких выносили. В мешок и в реку. До зимы не всплывет…
- А и всплывет, спишут за неопознанием личности, - подхватил Кудлатый.