Лилии понравилась ее жизнь в новом доме: ничего не делать, только отдавать приказания улыбающейся прислуге через преданного мужа, выполняющего роль толмача. Она послала миссис Герритон развязное письмо с описанием своего счастья. Ответила ей Генриетта: а) всякая переписка между ними впредь будет поддерживаться только через поверенных; б) не вернет ли Лилия шкатулку с инкрустацией, данную ей на время (а не подаренную) для платков и воротничков?
- Посмотри, чего я лишаюсь, выйдя за тебя замуж! - сказала Лилия Джино. Она никогда не пропускала возможности подчеркнуть, что снизошла до него.
Он думал, что она имеет в виду шкатулку, и посоветовал не отсылать ее обратно.
- Глупый, я говорю про жизнь. У Герритонов очень хорошие связи. Они занимают ведущее положение в состонском обществе. Но к чему мне все это, раз у меня есть мой глупенький мальчик!
Она обращалась с ним как с ребенком (а он и был ребенком) и как с несмышленышем, чего про него никак нельзя было сказать. Свое превосходство над ним она считала столь неоспоримым, что упускала случай за случаем утвердить свою власть. Раз он красив и ленив, значит, неумен, рассуждала она. Беден - значит, никогда не осмелится порицать свою благодетельницу. Страстно влюблен - следовательно, она вольна поступать, как захочет.
"Может, это и не райское блаженство, - думала она, - но все лучше, чем Чарлз".
А тем временем мальчик изучал ее и взрослел.
Чарлз напомнил о себе неприятным письмом от поверенного, где ей предлагалось выделить крупную сумму для Ирмы в соответствии с завещанием ее покойного мужа. Вполне в духе недоверчивого Чарлза было принять меры против вторичного замужества. Джино тоже возмутился, и они вместе сочинили язвительный ответ, который не возымел действия. Джино заявил, что Ирме лучше переехать к ним.
- Воздух здесь здоровый, пища тоже. Ей тут будет хорошо, и нам не придется отдавать деньги.
Но у Лилии не хватило смелости даже заикнуться об этом Герритонам, ее вдруг охватил ужас при мысли, что Ирме или любому другому английскому ребенку придется воспитываться в Монтериано.
Джино был необычайно удручен письмами поверенного, удручен больше, чем, по мнению Лилии, было уместно. В доме ему уже нечего было делать, и он целые дни проводил в лоджии, облокотясь на парапет или сидя на нем верхом с несчастным лицом.
- Ах ты, лодырь! - как-то воскликнула она, ущипнув его за мускулистую шею. - Пойди поиграй в паллоне.
- Я женат, - ответил он, не подняв лица. - Больше я в игры не играю.
- Пойди повидай друзей.
- Теперь у меня нет друзей.
- Глупый ты, глупый! Нельзя же сидеть взаперти весь день!
- Я никого, кроме тебя, не хочу видеть. - Он сплюнул на оливковое дерево.
- Перестань, Джино, не говори глупостей. Пойди повидайся с друзьями и приведи их в гости. Мы же с тобой любим общество.
Он озадаченно посмотрел на нее, но дал себя уговорить, ушел, обнаружил, что друзья не забыли его, и вернулся через несколько часов в приподнятом настроении. Лилия поздравила себя с умением обращаться с ним.
- Я уже готова принимать гостей, - сказала она. - Я намерена встряхнуть Монтериано, как встряхнула Состон. Приведи сколько хочешь мужчин, а они пусть берут с собой своих жен и сестер. Я собираюсь устраивать чай по-английски.
- Тут есть моя тетка с мужем. Но мне казалось, что тебе не хочется принимать моих родственников.
- Никогда ничего подобного я не…
- Да, но ты была бы права, - возразил он горячо. - Они тебе не компания. Многие занимаются торговлей, да и наша семья немногим лучше. Тебе нужны люди воспитанные и знатные.
"Бедняжка, - подумала Лилия, - как печально вдруг понять, что твоя родня вульгарна".
И она принялась уверять, что любит дурашку ради него самого. Он покраснел и стал щипать свои усики.
- Но, кроме твоих родственников, я хочу видеть и других людей. Ведь есть же у твоих приятелей жены и сестры?
- Да, конечно, но я едва знаю их.
- Не знаешь жен и сестер своих друзей?
- Ну да. Если они бедны и вынуждены где-то работать, то я еще могу их встретить, а так… Правда, бывали случаи… - Он спохватился и замолчал.
Был такой случай, что его познакомили с одной молодой особой в матримониальных целях. Приданое оказалось недостаточным, и знакомство тем и кончилось.
- Как забавно! Вот я и хочу все изменить. Ты приведешь к нам своих друзей, а я заставлю их привести своих родных.
Он с некоторой безнадежностью взглянул на нее.
- Вот скажи, кто у вас видные люди? Кто возглавляет общество?
Он полагал, что комендант тюрьмы и его помощники.
- Так, а они женаты?
- Да.
- Вот видишь. Ты их знаешь?
- Да… в каком-то смысле…
- Понятно! - негодующе воскликнула она. - Они относятся к тебе свысока, не так ли? - (Он кивнул.) - Бедняжка! Но подожди! Я скоро положу этому конец. Ну, еще кто?
- Иногда наезжает маркиз. Потом каноники коллегиальной церкви.
- Женаты?
- Каноники… - начал он, и в глазах его заиграли лукавые огоньки.
- Ах да, я забыла про ваш ужасный обет безбрачия. А в Англии священники стоят в центре всей жизни. Но все равно, отчего бы мне с ними не познакомиться? Может быть, будет проще, если я нанесу всем визиты? Разве не так у вас делается?
Он выразил сомнение в том, что так будет проще.
- Но должна же я быть с кем-то знакома! Что это за люди, с которыми ты сегодня разговаривал?
Люди низкого происхождения. Он и имен-то их не помнит.
- Джино, милый, зачем же ты тогда с ними разговариваешь? Разве тебя не заботит твое общественное положение?
Но Джино теперь заботился только о карманных деньгах и о том, чтобы проводить время в праздности. Выразил он это следующим образом:
- Уф! До чего жарко. Дышать нечем. Я весь вспотел. Умираю. Надо освежиться, а то мне сегодня будет не заснуть.
И, оборвав таким образом разговор, он выбежал в лоджию, растянулся на парапете под безмолвным звездным небом и принялся курить и сплевывать.
Лилия все-таки сделала вывод, что общество на континенте совсем не так свободно от предрассудков, как она воображала. Да она, собственно, пока и не видела никакого общества. Италия - восхитительная страна, если ты родился мужчиной. Тогда можешь наслаждаться такой утонченной роскошью, как социализм - тот социализм, который основан не на равенстве дохода или репутации, а на равенстве образа жизни. Демократия кафе и улиц разрешила величайший вопрос нашего времени, и братство сделалось реальностью. Но касается это только братства мужского, и достигнуто оно за счет братства женщин. Почему бы не познакомиться и не подружиться с соседом в театре, со спутником в поезде, если знаешь, что между вами не встанет ни женское осуждение, ни женская интуиция, ни женское предубеждение? Да подружись вы, как Давид и Ионафан, - все равно вам незачем ходить друг к другу в дом. Всю жизнь вы будете встречаться под открытым небом, единственной крышей на юге, и ваш друг будет плевать куда попало и божиться, а вы - неправильно произносить трудные слова, но хуже вы относиться друг к другу не станете.
Что же касается женщин, то у них, конечно, есть дом, церковь с прекраснейшими богослужениями, туда они могут ходить сколько душе угодно, и сопровождает их служанка. Вообще же они редко выходят на улицу, ибо ходить пешком неблаговоспитанно, а держать экипаж вы не в состоянии. Изредка вы ведете их в кафе или в театр, и тогда все ваши прежние знакомые бегут от вас, как от чумы, - все, кроме тех немногих, кто рассчитывает жениться с вашего согласия на ком-нибудь из вашей семьи. Все это довольно невесело. Но остается одно утешение: для мужчины жизнь в Италии - сплошное удовольствие.
До сих пор Джино не мешал Лилии поступать, как она хочет. Она была настолько старше его и богаче, что он смотрел на нее как на существо высшее, подчиняющееся совсем иным законам. Он не особенно удивлялся ее привычкам, так как в Италию через Альпы уже доносились чудные слухи о странах, где у мужчин и у женщин одинаковые развлечения и интересы, и он часто встречал привилегированных маньячек - туристок, совершающих одинокие прогулки. Лилия тоже совершала прогулки в одиночестве, и как раз на этой неделе какой-то бродяга отнял у нее часы. Хотя подобный эпизод считается неотъемлемой принадлежностью Италии, на самом деле это случается в Италии реже, чем на Бонд-стрит. По мере того как Джино узнавал Лилию лучше, он неизбежно утрачивал благоговение перед ней. Надо же быть до такой степени глупой, чтобы дать украсть у себя золотые часы с цепочкой! Сейчас, лежа на парапете, Джино впервые задумался о той ответственности, какую налагает семейная жизнь. Он обязан оберегать жену от опасностей как физических, так и нравственных - в конце концов, она всего только женщина.
"А я, - размышлял он, - хоть и молод, но мужчина и знаю, что правильно".
Она все еще сидела в их общей комнате и расчесывала волосы (по природе своей неряшливая, она не считала нужным стесняться Джино).
- Ты не должна гулять одна, - сказал он мягко. - Это опасно. Захочешь погулять - с тобой пойдет Перфетта.
Перфетта, смиренная родственница, вдова без малейших честолюбивых замыслов, жила с ними в качестве доверенной служанки.
- Ну, хорошо, хорошо, - улыбнулась Лилия, как будто обращалась к котенку, вдруг проявившему заботливость. И все же, за одним исключением, она до самой своей смерти больше никогда не гуляла в одиночестве.