31
Весна шла на убыль, и он решил обратиться к доктору. К этому решению - в высшей степени для него чуждому - его подтолкнула кошмарная история, приключившаяся с ним в поезде. Он сидел в мрачной задумчивости, одолеваемый черными мыслями, и вид его пробудил подозрения и надежды у единственного другого пассажира в купе. Человек этот, тучный и жирнолицый, сделал похотливый жест, и Морис, ничего подобного не ждавший, машинально на эту удочку клюнул. В следующую секунду оба поднялись на ноги. Человек осклабился в улыбке, и тут Морис съездил ему по физиономии и сбил с ног. Тому здорово досталось - он был не первой молодости, кровь из разбитого носа залила сиденье. К тому же он здорово струхнул - вдруг Морис дернет за шнур и вызовет кондуктора? Толстяк стал захлебываться в извинениях, предлагать деньги. Морис стоял над ним, насупив черные брови, и видел в этой отвратительной и недостойной старости свою собственную.
Мысль о докторе претила ему, но убить похоть самолично не удавалось. Как и в отроческие годы, она была яростной, но стала много крепче и вовсю кипела, заполнив пустой котел его души. Его наивное решение "держаться от молодых людей подальше" было выполнимо, но куда деться от их образов? И ежечасно он совершал грех в своем сердце. Любое наказание сулило хоть какой-то выход, и за наказанием он предпочел обратиться к доктору. Он согласен на любой курс лечения, лишь бы исцелиться, и даже если исцеление не предвидится, по крайней мере он будет это знать и для мрачных раздумий останется не так много времени.
Но к кому обратиться? Он хорошо знал только молодого Джоуитта и на следующий день после истории в поезде спросил его как бы между прочим: "А вам часто попадаются пациенты с заболеваниями, о которых неловко говорить, как у Оскара Уайлда?" На что Джоуитт ответил: "Слава Богу, нет, это работа для психиатров", - чем обескуражил Мориса… хотя, может, и лучше обратиться к тому, кого видишь в первый и последний раз. Тут нужны специалисты… но лечит ли кто-нибудь такую болезнь? А если да, стоит ли им довериться? Он мог проконсультироваться по любому вопросу, но этот, терзавший его ежедневно, цивилизация обходила молчанием.
В конце концов он отважился нанести визит доктору Барри. Морис знал, что ему придется тяжело: старик не отличался мягким нравом, мог подпустить шпильку, однако на него, без сомнения, можно положиться; к тому же последнее время он явно потеплел к Морису, был благодарен за Дики. Морис ни в каком смысле не числил доктора Барри другом, и это к лучшему; собственно, он бывал в его доме так редко, что, если и придется вообще забыть туда дорогу, это ничего не изменит.
Он отправился на прием холодным майским вечером. Весна обернулась сплошным издевательством, поговаривали, что и от лета не стоит ждать ничего хорошего. Прошлый раз он приезжал сюда ровно три года назад - под благоухающими небесами, - чтобы выслушать лекцию о Кембридже… старик тогда здорово его пропесочил, и сердце Мориса при воспоминании об этом заколотилось быстрее. Но теперь он застал его в миролюбивом настроении, доктор Барри играл с дочерью и женой в бридж и стал упрашивать Мориса вступить в игру четвертым и составить партию.
- Знаете, сэр, мне нужно с вами поговорить, - сказал Морис голосом столь напряженным, что сам испугался - так ему вообще не удастся выдавить из себя правду.
- Валяй, слушаю.
- Как с врачом.
- Боже, милый ты мой, я уже шесть лет не практикую. Езжай к Джерихо или Джоуитту. Садись, Морис. Рад тебя видеть, я и представить не мог, что дела твои так плохи. Полли! Налей виски этому увядающему цветку.
Морис остался стоять, потом отвернулся и дернул плечами так странно, что доктор Барри проследовал за ним в вестибюль, где спросил:
- Эй, Морис, я и вправду могу тебе чем-то помочь?
- Надеюсь!
- У меня даже нет врачебного кабинета.
- Мое заболевание для Джоуитта слишком интимно… поэтому я и приехал к вам… с другим доктором я просто не осмелюсь этим поделиться. Когда-то я сказал вам: надеюсь, что научусь говорить то, что у меня на уме. Вот время и пришло - никуда не деться.
- Тайный недуг, да? Что ж, я готов тебя выслушать.
Они прошли в столовую, на столе красовались остатки десерта. На каминной полке стояла бронзовая Венера Медичи, со стен смотрели копии Греза. Морис открыл было рот, но слова застряли в горле… он налил себе воды, но язык упорно не развязывался. Вдруг Мориса стали душить рыдания.
- Не торопись, - успокоил его старик. - И помни - ты на приеме у врача. Что бы ты ни сказал, твоя мама об этом не узнает.
Какое нелепое, постыдное признание ему предстоит сделать! Он словно опять оказался в том злополучном поезде. В какую жуткую ловушку он попал! Мог ли он предположить, что будет говорить об этом с кем-то, кроме Клайва? Слезы не унимались. Не в силах подобрать нужные слова, он выдавил из себя:
- Дело в женщинах…
Женщины… что ж, подумал доктор Барри, ничто не ново под солнцем… собственно, он понял, в чем дело, еще в вестибюле. В молодости у него самого были нелады по женской линии, и к этой проблеме он относился с пониманием.
- Ну, это мы быстро исправим, - участливо произнес он.
Морису наконец удалось перекрыть поток слез, но он чувствовал, что горячая влага, оказавшись закупоренной, вот-вот зальет мозг.
- Исправьте, ради Бога, поскорее, - вымолвил он, рухнул в кресло и свесил руки с подлокотников. - По-моему, я едва держусь.
- Ах, женщины! Помню, как ты разглагольствовал со школьной трибуны, очень хорошо помню… в тот год скончался мой бедный брат… как ты пялился на жену какого-то учителя… Я еще тогда подумал: сколько ему предстоит познать… школа жизни - вещь нелегкая… Научить нас могут только женщины, но далеко не все они хорошие, есть и плохие… Э-хе-хе! - Он откашлялся. - Ладно, мальчик мой, меня не стесняйся. Говори правду, и все будет хорошо. Где ты подхватил эту мерзость? В Кембридже?
Сначала Морис не понял. Потом его бросило в пот.
- Грязь не имеет ко мне никакого отношения, - вспыльчиво заявил он. - При всем моем сраме я чист.
Доктор Барри обиженно поджал губы. Он запер дверь и не без отвращения спросил:
- Импотенция? Ну, давай посмотрим.
Морис разоблачился, яростно раскидывая одежду. Душа его была оскорблена - так в свое время он сам оскорбил Аду.
- У тебя все хорошо, - последовало заключение.
- Что значит "все хорошо", сэр?
- Что все хорошо. Ты полноценный мужчина. И беспокоиться не о чем.
Морис сел возле камина, и хотя доктор Барри был пресыщен впечатлениями, от него не ускользнула поза Мориса. В ней не было артистизма, но она вполне заслуживала эпитета "превосходная". Он сидел, как обычно, развернувшись к огню, неукротимо пожирая его и взглядом, и всем телом. Такой своего не уступит, не сдаст завоеванных позиций - так по крайней мере казалось. Пусть он вяловат и неповоротлив, но, если получит желаемое, у него это нипочем не отнять - пока не вспыхнут малиновым заревом и земля, и небо.
- У тебя все хорошо, - повторил доктор. - Можешь жениться хоть завтра, и если тебя интересует совет старика - не откладывай с этим делом. Прикройся, тут гуляют сквозняки. И с чего это втемяшилось тебе в голову?
- Вы так и не догадались, - обронил Морис, охваченный ужасом, но в голосе все равно слышались нотки презрения. - У меня заболевание, о котором неловко говорить, - как у Оскара Уайлда.
Глаза его закрылись; придавив их стиснутыми кулаками, он сидел без движения и ждал - какое решение теперь вынесет Цезарь?
Наконец приговор прозвучал. Морис едва поверил собственным ушам. До них донеслось: "Чушь! Чушь!" Много чего он ожидал услышать, но только не это. Ибо если его слова - чушь, значит, вся его жизнь - дурной сон.
- Доктор Барри, я еще ничего не…
- Вот что, Морис, никогда впредь не пускай в свою жизнь эту сатанинскую фантазию, это искушение, которому тебя подвергает дьявол.
Голос звучал более чем убедительно - уж не сама ли наука говорила устами старого доктора?
- Кто втемяшил тебе в голову эту ложь? Ведь я знаю, что ты достойный и приличный молодой человек! Не будем больше об этом вспоминать. Нет, я отказываюсь это обсуждать. Отказываюсь, иначе я просто окажу тебе медвежью услугу.
- Мне нужен ваш совет, - настойчиво произнес Морис, не желая поддаваться столь откровенному нажиму. - Для меня это не чушь, а моя жизнь.
- Чушь, - властно отрезал доктор Барри.
- Я даже не могу вспомнить, с каких пор я такой. Что это? Болезнь? Если болезнь, я хочу излечиться, я на стенку лезу от одиночества, особенно последние полгода. Сделаю все, что вы мне скажете. Выполню безоговорочно. Вы должны мне помочь.
И он снова развернулся к огню, снова принялся пожирать его душой и телом.
- Хватит. Одевайся.
- Извините, - пробормотал он, подчиняясь. И тут же доктор Барри отпер дверь и крикнул:
- Полли! Виски!
Прием был окончен.