- Давай подождем с этим до завтра, - сказал Клайв, отводя глаза.
- Вот как? Что ж, тогда выпей.
- Морис, может, не будем сейчас выяснять отношения?
- Будем.
Клайв отодвинул стакан. Чему быть - того не миновать.
- Только не надо так со мной разговаривать, - промолвил он. - Мне и так нелегко.
- Я хочу выяснить отношения, и я их выясню. - Как в их лучшие времена, он подсел к Клайву и запустил пятерню ему в волосы. - Садись. Ну почему ты написал это письмо?
Клайв не ответил. С растущим страхом он смотрел в лицо, которое когда-то любил. Неприязнь к мужскому полу вернулась - не дай Бог, Морис сейчас попытается его обнять!
- Так почему? А? Сейчас ты поправился - говори!
- Слезь с моего стула, тогда скажу. - И он начал одну из своих подготовленных речей. С философским оттенком, нейтральную, чтобы как можно меньше обидеть Мориса. - Я стал нормальным мужчиной… Не знаю, как это произошло… ведь я же не знаю, как я родился. Это не поддается объяснению, так случилось помимо моей воли. Можешь задавать мне любые вопросы. Я приехал, чтобы ответить на них, потому что распространяться в письме просто не мог. Но я его написал, потому что это правда.
- Правда, говоришь?
- Была и есть.
- Значит, тебя теперь интересуют только женщины, а мужчины - нет?
- Мужчины меня интересуют в истинном смысле, Морис, и так будет всегда.
- Ну-ну.
Голос его тоже звучал нейтрально, но со стула он не слез. Не убрал и руку, и пальцы его касались повязки на голове Клайва, однако веселье улетучилось, его сменила сдержанная озабоченность. Он не был рассержен или испуган, он лишь хотел исцелить Клайва, и тот, терзаемый отвращением, понял: вот сейчас, на его глазах, рушится храм любви… какой сюрприз могут преподнести силы, которые правят человеком!
- Кто заставил тебя перемениться?
Постановка вопроса Клайву не понравилась.
- Никто. Перемена, что произошла во мне, - чисто физическая.
И он начал делиться своими ощущениями.
- Наверное, это сиделка, - задумчиво произнес Морис. - Жаль, что ты не сказал мне раньше… У меня было дурное предчувствие, и я кое-что заподозрил - но не это. Нельзя такие вещи держать в себе, от этого становится только хуже. Надо говорить, говорить, говорить - конечно, если есть с кем, как у нас с тобой. Сказал бы мне сразу - давно бы исцелился.
- Почему?
- Потому что я бы тебя исцелил.
- Как?
- Увидишь, как, - сказал Морис с улыбкой.
- Ничего не выйдет - я стал другим.
- Может ли барс переменить пятна свои? Клайв, у тебя в голове полная сумятица. Ты еще не вполне здоров. Я уже за тебя не волнуюсь, потому что в остальном ты в норме, даже вид у тебя счастливый, а все остальное придет. Понимаю, ты боялся мне об этом сказать, не хотел делать больно, но ложным образом щадить друг друга нам не следует. Ты должен был мне сказать. Зачем я у тебя есть? Кому еще ты можешь довериться? Ведь мы с тобой - два изгоя. Узнай кто-нибудь о нас, и всего этого, - он указал на буржуазный уют комнаты, - мы быстро лишимся.
Клайв застонал.
- Пойми, я изменился.
Человек способен руководствоваться только собственным опытом. Сумятица, разброд в мыслях - это Морису было понятно. Постичь перемену он был не в силах.
- Ты только думаешь, что изменился, - заверил он друга с улыбкой. - И я так думал, когда здесь была мисс Олкотт, но все стало на свои места, едва я вернулся к тебе.
- Я себя хорошо знаю. - В голосе Клайва появились теплые нотки, он поднялся со стула. - Таким, как ты, я не был никогда.
- Ты такой сейчас. Помнишь, как я притворялся…
- Конечно. Не будь ребенком.
- Мы любим друг друга, и ты это знаешь. Что же еще…
- Господи, Морис, ну попридержи язык. Если я кого и люблю, так это Аду. - Он тут же добавил: - Это я просто ради примера.
Но именно пример был доступен Морису.
- Аду? - переспросил он совершенно другим тоном.
- Просто чтобы попонятнее тебе объяснить.
- Ты Аду едва знаешь.
- А сиделку я знал больше? А вообще женщин, о которых я тут говорил? Пойми, дело не в какой-то конкретной женщине, дело в сути.
- Кто тебе открыл дверь, когда ты приехал?
- Китти.
- Но для примера ты приводишь Аду, а не Китти.
- Но это не значит… Что за глупости ты несешь!
- Что - не значит?
- Так или иначе, - сказал Клайв, пытаясь сохранить нейтральный тон и с облегчением переходя к завершающей части своего объяснения, - я изменился. И хочу, чтобы ты понял: все, что в нашей дружбе есть истинного, от этой перемены не пострадает. Ты мне безмерно нравишься, так мне не нравился ни один мужчина, - он почувствовал, что фальшивит, - я тебя безмерно уважаю и восхищаюсь тобой. И подлинная основа для отношений - это не страсть, а человеческие качества.
- Ты о чем-нибудь говорил с Адой, когда я приехал? Ты не слышал, как подъехала моя машина? Почему меня встретили мама и Китти, а не ты? Ты не мог не слышать шум. И ведь знал: ради тебя я умчался с работы. Ты ни разу не позвонил мне. Не написал, тем более не приехал из Греции, когда я тебя звал. А раньше ты с ней часто встречался?
- Слушай, старина, не устраивай мне допрос.
- Ты сам сказал, что готов ответить на мои вопросы.
- Только не о твоей сестре.
- Почему?
- Хватит, прошу тебя. Я говорил о человеческих качествах, именно они лежат в основе отношений между людьми. Дом нельзя строить на песке, а страсть - это и есть песок. Нам нужен каменный грунт…
- Ада! - позвал Морис, вдруг обретя хладнокровие.
- Зачем? - в ужасе воскликнул Клайв.
- Ада! Ада!
Клайв кинулся к двери и запер ее.
- Морис, это не должно закончиться вот так - скандалом, - взмолился он. Морис, однако, приблизился к нему, и Клайв выдернул ключ из скважины и сжал в кулаке - в нем наконец заговорил рыцарь. - Не смей втягивать сюда женщину, - выдохнул он. - Я этого не потерплю!
- Отдай ключ.
- Не отдам. Хочешь окончательно все испортить? Не надо!
Морис навалился на него, но Клайв выскользнул. Они стали бегать вокруг большого кресла, шепотом ругаясь из-за ключа.
Полное враждебности прикосновение - и они расстались навсегда, между ними лежал выпавший ключ.
- Клайв, я тебя не ударил?
- Нет.
- Дорогой мой, прости, я не хотел.
- Все в порядке.
Они окинули друг друга прощальным взглядом - им предстояло начинать новую жизнь.
- Какая развязка, - всхлипнул Морис. - Какая развязка!
- Наверное, я люблю ее, - признался Клайв, сильно побледнев.
- Что же будет? - простонал Морис, он сел и вытер рот. - Действуй сам… У меня нет сил.
Ада была в коридоре, и Клайв вышел к ней: первым делом облегчить участь женщины. Он, как мог, успокоил ее, пробормотав что-то невнятное, и удалился в курительную, от Мориса его отделяла запертая дверь. Он слышал, как Морис выключил свет и бухнулся в кресло.
- Только не будь идиотом! - нервничая, выкрикнул Клайв. Ответа не последовало. Клайв едва осознавал, что происходит. Во всяком случае, на ночь он здесь не останется. Воспользовавшись правом мужчины, он объявил, что ночевать будет в городе, и женщинам пришлось безмолвно согласиться. Он покинул тьму, что воцарилась внутри, и вышел во тьму, царившую вовне. Дорогу к станции устилали опавшие листья, на деревьях ухали совы, ватой клубился туман. Было поздно, фонари уже погасили, и ночь, не ведая сомнений, навалилась на него всем своим грузом, как и на его друга. Его тоже переполняли страдания, он тоже воскликнул: "Какая развязка!" Но перед ним по крайней мере брезжил рассвет. Любовь женщины, подобно солнцу, обязательно взойдет на горизонте, и выжжет все, что осталось в нем незрелого, и поведет его навстречу дню, полному человеческих радостей, - Клайв знал это, хотя и был снедаем болью. Он не свяжет судьбу с Адой, ибо она всего лишь мостик, по которому он перейдет из одного состояния в другое, он женится на какой-нибудь богине новой Вселенной, открывшейся ему в Лондоне, и у этой богини не будет ничего общего с Морисом Холлом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
26
Три года Морис был настолько бодр и счастлив, что машинально продлил это состояние еще на один день. Он проснулся с ощущением, что скоро все уладится. Клайв вернется, попросит прощения, если захочет, а он попросит прощения у Клайва. Клайв не может его не любить, ведь от этого зависит вся жизнь Мориса, и она не может не войти в прежнюю колею. Да он ночью глаз не сомкнет, ни о чем думать не сможет, если у него не будет друга. Он вернулся из города - никаких новостей. Какое-то время он продолжал хранить спокойствие, позволил семье порассуждать по поводу отъезда Клайва. А сам поглядывал на Аду. Она была грустна, это заметила даже мама. Прикрыв рукой глаза, Морис наблюдал за сестрой. При других обстоятельствах он не стал бы принимать весь эпизод всерьез: "Клайв любитель произносить речи на отвлеченные темы". Но в последней речи Клайв в качестве примера привел Аду, а это меняло дело. Интересно, почему она грустит?
- Давай поговорим, - начал он, когда они остались наедине; он совершенно не представлял, что скажет в следующую секунду, и даже мелькнувшая на ее лице тень не помогла ему взять верный тон. Она что-то ответила, но он не расслышал. - Что с тобой? - спросил он, пытаясь унять дрожь.
- Ничего.
- Я вижу. Меня не проведешь.
- Нет, Морис, правда ничего.
- А почему… что он сказал?
- Ничего.
- Кто не сказал ничего? - заорал он, грохнув двумя кулаками по столу. Он поймал ее.
- Клайв…