21
Через несколько дней стало ясно: гость вне опасности. Приступ хоть и начался бурно, оказался не таким серьезным, как предшествующий, и вскоре Клайву разрешили перебраться в Пендж. Выглядел он так себе, настроение отнюдь не было бодрым, но после гриппа это естественно, и никто, кроме Мориса, не испытывал ни малейшего беспокойства.
О болезнях и тем более о смерти Морис думал редко, а если все же думал, то с глубоким отвращением. Нельзя допускать болезни в свою жизнь, в жизнь друга, и весь свой молодой и пышущий здоровьем организм он снарядил в помощь Клайву. Постоянно возле него находился, без приглашения приезжал в Пендж на выходные или на праздники, пытаясь подбодрить его не нравоучениями, но личным примером. Клайв оставался безучастным. Он слегка оживлялся в компании и мог даже проявить интерес к спору, который возникал между Даремами и британской общественностью, но, когда они оставались наедине, мрачнел и погружался в себя, молчал, а если и говорил, то полушутя-полусерьезно - явное свидетельство психического истощения. Он принял решение поехать в Грецию. Это было единственным, в чем он проявлял волю. Поеду, настаивал он, хотя уже наступил сентябрь, поеду один. "Надо, - говорил он. - Это как поклонение святым местам. Каждый варвар должен хоть раз поклониться Акрополю".
Мориса Греция не привлекала совершенно. Его интерес к классике был вялым и вульгарным, да и тот исчез, когда он полюбил Клайва. Греческие комедии, басни Эзопа и Федра, фиванские отряды могли развлечь сердца, в которых зияли пустоты, но жизни они не заменяли. И Морис не мог взять в толк - зачем эта рухлядь Клайву? Италия в свое время ему более или менее понравилась, несмотря на еду и фрески, но пересечь Адриатику, чтобы попасть в еще более святые места, он наотрез отказался. "Там давно не делали ремонт, - таков был его довод. - Куча старых камней, с которых облезла краска. Вот это, - он указывал на библиотеку Сиенского собора, - хоть содержится в приличном виде, что ни говори". Клайв, радуясь как ребенок, скакал по плиткам Пикколомини, и хранитель смеялся вместе с ним, не думая их отчитывать. Италия оказалась неплохим развлечением - для этого достопримечательностей там больше чем достаточно, - но теперь снова всплыла Греция. Морис ненавидел само это слово, почему-то оно вызывало у него мысли о болезнях и смерти. Всякий раз, когда он хотел что-то обсудить, поиграть в теннис, просто подурачиться, на пути вставала Греция.
Клайв, видя эту антипатию, стал поддразнивать Мориса и особой добротой в такие минуты не отличался. Скорее, от него даже веяло чем-то недобрым, и для Мориса этот симптом был самым серьезным. Клайв то и дело позволял себе подковырки, применял какие-то свои тайные познания, явно намереваясь сделать ему больно. Бесполезно: познаний ему не хватало, иначе он понял бы, что физическая любовь устоит перед любыми насмешками. Иногда Морис давал отпор, но только внешне, просто надо было как-то ответить: он всегда был чужд христианского "подставь другую щеку". Но душа его оставалась безмятежной. Слишком сильна была в нем жажда единения - о каком недовольстве могла идти речь? Иногда, внутренне раскованный, он словно поддерживал параллельный разговор, время от времени давая Клайву понять, что помнит о его присутствии, но продолжая двигаться своим курсом к свету и надеясь увлечь за собой возлюбленного.
Их последний разговор был именно таким. На следующий день Клайв уезжал и, желая отплатить семье Холл за доброту, пригласил их на обед в "Савой" вместе с другими друзьями.
- Если опять заболеете, теперь мы будем точно знать, в чем причина! - воскликнула Ада, указывая на шампанское.
- Ваше здоровье! - откликнулся он. - Крепкого здоровья всем дамам! Морис, присоединяйся!
Ему нравилось быть слегка старомодным. Все выпили за здоровье, и только Морис уловил в его интонации легкую горечь.
После банкета Клайв спросил:
- Ночевать будешь дома?
- Нет.
- Я думал, ты захочешь проводить своих домой.
- Ну, нет, мистер Дарем, - вмешалась мать Мориса. - Среда - это для него святое, как бы я ни просила. Морис - чистейший старый холостяк.
- У меня все вверх дном, вещи не запакованы, - заметил Клайв. - Завтра утром сажусь в поезд - и прямо в Марсель.
Морис пропустил это мимо ушей и пошел к другу. В ожидании лифта они стояли и позевывали, потом вознеслись наверх, еще один пролет прошли пешком и оказались в коридоре, напоминавшем подход к комнатам Рисли в Тринити. Квартира Клайва, небольшая, мрачная и заспанная, находилась в конце. Как и сказал Клайв, в ней царил беспорядок, но домохозяйка, как всегда, приготовила Морису постель, поставила выпить.
- Тебе есть чем подкрепиться, - заметил Клайв.
Морис любил выпить, но голова его всегда оставалась свежей.
- Я иду спать. Ты уже нашел чем себя потешить.
- Ты там поосторожней. Не слишком увлекайся развалинами. Кстати… - Морис достал из кармана пузырек. - Я знал, что ты забудешь. Хлородин.
- Хлородин! Твой вклад!
Морис кивнул.
- Хлородин для Греции. Ада мне сказала, ты боялся, что я умру. И что ты так печешься о моем здоровье? Нечего панику разводить. Такое чистое и возвышенное явление, как смерть, мне познать не суждено.
- А вот я знаю, что когда-нибудь умру, и мне этого совсем не хочется - тебе тоже. Если один из нас уйдет, обоим ничего не останется. И это ты называешь чистым и возвышенным?
- Да.
- Тогда я предпочитаю грязь, - после паузы сказал Морис.
Клайв поежился.
- Не согласен?
- Ты начинаешь рассуждать как все. Скоро у тебя появится своя теория. Люди не могут спокойно жить, им надо обязательно строить планы - хотя все планы идут насмарку. "Грязь любой ценой" - вот будет твое кредо. Некоторые забираются в грязь по самые уши. А потом река Лета - если такая, конечно, есть - всю грязь смывает. А вдруг этой реки нет? Греки не отличались большой фантазией, но кое в чем перегибали палку. А вдруг по ту сторону могилы ничего не забывается? И все убогое остается убогим? Тогда по ту сторону могилы тебя ждет чистый ад.
- Что за чушь!
Обычно Клайв пускался в метафизические рассуждения с удовольствием. На сей раз он опроверг себя сам.
- А если все забывается - даже счастье? Счастье! Его словно не было! А что же было? Кто-то мимолетно прижимался к тебе, кто-то или что-то - вот и все! И мы с тобой никогда не были возлюбленными. Так стоит ли, Морис? Может, лучше было пребывать в прострации? Спали бы мирным сном, не дразнили бы царей и законотворцев, которые строят для себя уединенные замки и там творят что вздумается…
- Что такое ты несешь?
- …все могло быть иначе, родись мы не тогда и не там, жили бы, как дети, никогда не видевшие света. А ты - увы… Что ты скорчил такую серьезную мину?
- Не надо выламываться, - сказал Морис. - О твоих речах я никогда не был высокого мнения.
- Слова нужны для того, чтобы скрывать мысли. Ты об этом?
- Слова - всего лишь дурацкие звуки. И твои мысли меня мало волнуют.
- Хоть что-нибудь во мне тебя волнует?
Услышав этот вопрос, Морис заулыбался. На душе сделалось хорошо, но отвечать он не стал.
- Моя красота? - резвился Клайв. - Эти увядающие чары? Между прочим, у меня начали выпадать волосы. Заметил?
- К тридцати будет не череп, а яйцо.
- К тому же протухшее. Наверное, тебя волнует мой интеллект. Правда, во время болезни он здорово сдал, так до сих пор и не очухается.
Морис смотрел на него с нежностью. Он внимательно изучал друга, как в первые дни их знакомства. Но тогда важно было понять, что он такое, а сейчас - что же с ним произошло? Что-то произошло - в этом сомнений не было. Хворь в нем все еще побулькивала, изводила мозг, заставляя порождать мысли мрачные и извращенные, и тут Морис не обижался: он должен победить там, где доктор расписался в бессилии. Свои возможности он знал. Всю свою силу он перельет в любовь - и излечит друга. Но пока он вел наблюдение.
- Да, тебя волнует мой интеллект - вернее, его слабость. Ты же всегда знал, что я слабее тебя. Но ты удивительно заботливый - никогда не подчеркиваешь это свое превосходство, никогда не тычешь меня носом, как, к примеру, ткнул за обедом собственное семейство.
Он явно провоцировал Мориса.
- Время от времени ты увлекаешь меня за собой… - Он ущипнул друга, как бы заигрывая с ним. Морис вздрогнул. - Что с тобой? Устал?
- Иду спать.
- Значит, устал. Неужели нельзя ответить на вопрос? Я же не спросил: "Устал от меня?", хотя мог бы.
- Ты заказал себе такси на девять часов?
- Нет, и билета у меня нет. И вообще нечего мне делать в этой Греции. Боюсь, как и в Англии, там будет невыносимо.
- Что ж, старина, спокойной ночи.