- Ты, Морис, сейчас превращаешься в мужчину. Поэтому я обо всем этом и рассказываю. Мама тебе не расскажет, да и ты не должен касаться этой темы в беседе с ней или с другой дамой, а если об этом с тобой заговорят ребята в новой школе, прекрати разговор. Скажи, что ты уже все знаешь. Ты слышал об этом раньше?
- Нет, сэр.
- Ни слова?
- Нет, сэр.
Продолжая попыхивать трубкой, мистер Даси поднялся и тростью стал что-то рисовать на гладкой поверхности песка.
- Так тебе будет понятнее, - пояснил он мальчику, на лице которого отражалась скука: личного опыта в этом деле у него не было.
Морис старался слушать внимательно, ведь лекция предназначалась ему одному, к тому же он понимал: вопрос серьезный и имеет отношение к его собственному телу. Но соотнести все услышанное с собой он не мог; как ни старался мистер Даси, целого из составляющих не получалось. Старался и мальчик, но тоже впустую. Его мозг еще пребывал в состоянии дремы. Половое созревание уже наступило, а интеллект отставал, и мужское начало, как и полагается, входило в него крадучись, незаметно. Бесполезно пытаться совершить этот переход одним махом. Бесполезно пытаться его описать, даже если проявить максимум такта и строго придерживаться научного подхода. Мальчишеский мозг неподатлив, его тянет назад, в летаргию, и пробуждается он не раньше назначенного часа.
Мистер Даси соблюдал и ученость, и такт. Возможно, он вел беседу чересчур деликатно, пытался сыграть на возвышенных чувствах, не понимая, что Морис либо останется полностью безучастным, либо чувственность захлестнет его ураганом. "Конечно, это докучает, - говорил мистер Даси. - Но с этим надо справиться и, главное, развеять тайну. Тогда тебе и откроется величие любви и жизни". Речь его была уверенной, он не раз проводил подобную беседу и знал, каких вопросов можно ожидать. Но Морис ничего не спрашивал, только согласно кивал: "Понятно, понятно", и поначалу мистер Даси усомнился - так ли уж все понятно? Стал спрашивать ученика - хорошо ли усвоен материал? Ответы были вполне вразумительными. Мальчик отличался хорошей памятью и даже - удивительное существо человек! - как-то подладился под эти вопросы, так поверхность воды легким мерцанием отражает сигнальный свет маяка. В конце концов он и сам задал пару вопросов насчет секса, вопросов вполне здравых. Мистер Даси был очень доволен.
- Молодец, - похвалил он. - Больше эта тема не будет тебе докучать.
Но оставались еще любовь и жизнь. Они не спеша брели вдоль бесцветного моря, и мистер Даси коснулся этих извечных ценностей. Сначала он охарактеризовал мужчину как некую абстракцию - эдакий целомудренный аскет. Потом восславил женщину. Сам он был обручен, и, воспевая женские достоинства, как-то помягчел, глаза за толстыми стеклами очков зажглись, на щеках появился румянец. Любить благородную женщину, защищать ее и служить ей - вот венец жизни, сказал он четырнадцатилетнему мальчику.
- Сейчас тебе этого не понять, но придет день, и ты все поймешь - вспомни тогда старого учителя, который тебя просветил. Мужчина и женщина - и все сразу встает на свои места, все! Ты чувствуешь, что на небе есть Бог, что в мире есть гармония. Мужчина и женщина! Как это прекрасно!
- Я, наверное, никогда не женюсь, - возразил Морис.
- Ровно через десять лет я приглашу тебя и твою жену отобедать с моей женой и со мной. Примешь приглашение?
- О-о, сэр!
Глаза мальчика засветились от восторга.
- Значит, договорились!
Закончить разговор доброй шуткой - что может быть лучше? Морис был польщен и даже стал думать о женитьбе. Но внезапно мистер Даси остановился и приложил руку к щеке, словно у него заныли зубы. Обернувшись, он взглянул на оставшуюся позади длинную полосу песка.
- Я не стер эти адские рисунки, - медленно произнес он.
С дальнего конца бухты следом за ними вдоль берега шли какие-то люди. Вскоре они должны были подойти к тому самому месту, где мистер Даси иллюстрировал свой урок секса. Среди них была женщина. Учитель, вспотев от страха, кинулся назад.
- Сэр, там уже ничего не осталось! - крикнул Морис. - Волны наверняка все смыли.
- Господи… слава Богу… да, сейчас ведь прилив.
И вдруг на долю секунды в мальчике вспыхнуло презрение к учителю. Да он обманщик, подумал Морис. Обманщик и трус, он мне так ничего и не сказал… И все снова ушло во тьму, тьму первобытную, хотя отнюдь не вечную, на смену которой обязательно приходит болезненный рассвет.
2
Мама Мориса жила неподалеку от Лондона, на комфортабельной вилле, стоящей в окружении редких сосен. Здесь родился он и его сестры, отец каждый день уезжал отсюда на работу, сюда и возвращался. Они едва не переехали, когда поблизости построили церковь, но со временем привыкли к ней, как привыкаешь ко всему, и даже обнаружили в таком соседстве некоторые выгоды. Церковь была единственным местом, куда миссис Холл доводилось ходить, - магазины доставляли товары на дом. Станция тоже располагалась неподалеку, равно как и школа для девочек, вполне сносная. Жизнь была полностью обустроена, стремиться было не к чему, и между успехом и неудачей вполне мог стоять знак равенства.
Морис любил свой дом и безоговорочно почитал маму верховной жрицей. Без нее не было бы мягких кресел, хорошей еды, веселых игр, за все это он испытывал к ней благодарность и одаривал ее своей любовью. Любил он и сестер. Когда он приехал, они выбежали с радостными криками, стянули с него пальто и бросили на пол в прихожей - подберут слуги. Приятно было оказаться в центре внимания, хвастаться успехами в школе. Домашние с восторгом оглядели марки Гватемалы, "Те священные поля" и фотографию школы, которую ему подарил мистер Даси. После чая небо расчистилось, и миссис Холл, надев галоши, вышла прогуляться с ним вокруг усадьбы. Они то и дело целовались и безобидно щебетали.
- Морри…
- Мамочка…
- Уж теперь Морри у меня отдохнет на славу…
- А где Джордж?
- Мистер Абрахамс дал тебе просто чудесную рекомендацию. Пишет, что ты напоминаешь ему твоего бедного отца… Ну, чем хочешь заняться на каникулах?
- Я бы остался здесь…
- Ах ты, моя радость…
Она обняла его, еще нежнее, чем обычно.
- В гостях хорошо, а дома лучше, это всякий знает. Да… Помидоры… - она любила перечислять, проходя мимо грядок, названия овощей. - Помидоры, редис, брокколи, лук…
- Помидоры, брокколи, лук, розовый картофель, белый картофель, - подхватил мальчик.
- Репа…
- Мама, а где Джордж?
- Ушел на прошлой неделе.
- Почему?
- Взрослый стал. Хауэлл меняет садовников каждые два года.
- А-а…
- Репа, - продолжала она, - снова картофель, свекла… Морри, давай навестим дедушку и тетю Аиду, если они нас пригласят? Я хочу, милый, чтобы эти каникулы ты провел, как душе угодно, - ты ведь оказался таким молодцом, да и мистеру Абрахамсу большое спасибо, ведь твой отец ходил в ту же школу, а потом он учился в Саннингтоне, куда и ты теперь поедешь - будешь во всем повторять путь нашего любимого папочки… - Она умолкла. Морис всхлипнул. - Морри, милый…
Из глаз мальчика текли слезы.
- Сладенький мой, что с тобой?
- Не знаю… сам не знаю…
- Что ты, Морис…
Он только покачал головой. А ей так хотелось, чтобы ребенок был счастлив… Она тоже заплакала. Из дома выбежали девочки и закричали:
- Мама, что с Морисом?
- Отстаньте, - простонал он. - Уйди, Китти…
- Он переутомился… - Обычно этой фразой миссис Холл объясняла все.
- Я переутомился.
- Иди в свою комнату, Морри, миленький мой, я тебя понимаю, это так ужасно.
- Ничего, все в порядке. - Он стиснул зубы, и волна печали, охватившая все его существо, выплеснувшись наружу, начала спадать. Утекла по сосудам в его сердце и там исчезла. - Все в порядке. - Он свирепо зыркнул по сторонам и вытер глаза. - Я, пожалуй, поиграю в халму.
Пока расставляли фигурки, он повеселел и уже болтал как прежде. Вспышка детской слабости погасла.
Он обыграл Аду, которая его боготворила, и Китти, относившуюся к нему спокойно, и снова выбежал в сад - поговорить с кучером.
- Здравствуйте, Хауэлл. Как поживает миссис Хауэлл? Здравствуйте, миссис Хауэлл! - И так далее; в голосе его звучали покровительственные нотки, с людьми родовитыми и знатными он говорил совсем не так. Потом вернулся к интересующей его теме: - У нас новый садовник?
- Да, господин Морис.
- А Джордж стал слишком взрослый?
- Нет, господин Морис. Просто нашел место получше.
- Значит, сам пожелал уйти.
- Точно так.
- А мама сказала, что он стал слишком взрослый и вы предложили ему уйти.
- Нет, господин Морис.
- Вот уж мои поленницы передохнут, - сказала миссис Хауэлл. Морис с прежним садовником любили играть среди дров.
- Это мамины поленницы, а не ваши, - возразил Морис и ушел в дом. Хауэллы кисло переглянулись. Впрочем, они ничуть не обиделись. Проведя в услужении всю свою жизнь, пара считала, что джентльмену положено быть снобом.
- Уже нос задирает, - объяснили они поварихе. - В папочку пошел.
Того же мнения были и мистер и миссис Барри, прибывшие к обеду. Доктор Барри был старым другом, а если точнее, соседом семьи и проявлял к ней умеренный интерес. Разве могут эти Холлы кого-то интересовать глубоко и по-настоящему? Китти ему нравилась - у нее неплохие задатки, девчонка явно с характером, - но сестры уже спали, и позднее доктор Барри сказал жене: лучше бы Морис присоединился к сестрам. "И провел бы в спячке всю свою жизнь. А ведь так и проспит всю жизнь. Как его отец. Какой толк от таких людей?"