Алена постояла за его спиной, наблюдая, как Сережка читает. Она поняла, что он не читает, а проглядывает. Это была его манера знакомиться с художественной литературой. Алена отошла от Сережки, она усилием воли заставила себя отойти, но ее неудержимо тянуло к этому очкарику. Если бы он знал, до чего она докатилась. "Микробами любуешься, б-р-р!" сказала она ему, а на другой день раздобыла точно такую же книгу о происхождении жизни и две недели, умирая от скуки, грызла химические формулы, мало что понимая в них, засыпая на каждой странице. Все же основную мысль Алена освоила, точнее, запомнила, что… "в основе зарождения жизни - прогрессивная эволюция все усложняющихся углеродистых соединений". А когда прочитала о возможности существования жизни, в основе которой лежит не углерод, а близкий ему по таблице Менделеева кремний, то прямо обрадовалась наступившей в ее сознании ясности. Она представила образно: кремень - камень. Человек - из камня. У всех прапрапрадедушка - Камень! Она чуть стихи на эту тему не написала: "Бушевал в мире пламень, с днем рождения, Камень!" Но дальше не пошло.
Алена покрутилась около колонок и снова приблизилась к Сережке. Она давно выбирала момент для разговора, к которому подготовилась. Сережка не участвовал в суете около проигрывателя, как бы отсутствовал. И Алена томилась. Это их объединяло.
- Сереж, как ты считаешь, - спросила она, - в основе жизни может быть кремний? Камень-прадедушка? - добавила она.
У Сережки взлетели над полукружьями очков брови, и вслед за этим он странно как-то, сначала удивленно, а затем насмешливо заулыбался.
- Давыдова? Ты что?
- Что? - смутилась Алена. - Следы на земле остались же? Крапива, папоротник… Колючки на крапиве - это же окислы кремния?
- Послушай, Давыдова… - Сережка рассмеялся. - Ой, Давыдова!..
- Что? - Алена почувствовала, что краснеет.
Заиграла музыка, все торопливо, торжественно расселись. Сережка отложил книгу, Алена отошла от него, села на стул у окна так, чтобы "академик" не мог видеть ее лица. Она не слышала музыку, чувствовала только, что продолжает краснеть. "Что я такого сказала? Может, я глупость сказала?" Она не была убеждена в твердости своих знаний. "Может, я что не так поняла?" Ее щеки пылали.
Глава шестая
Педсовет с родителями назначили на субботу, а в четверг приехала в школу журналистка. Алена узнала об этом на уроке от опоздавшей Раисы Русаковой. Она задержалась в комитете и уже успела поговорить с журналисткой.
- Модная, очки в пол-лица.
- Какая журналистка? - удивилась Алена.
- Лидия Князева Читала: "Девочка из горного аула"? Это она написала.
- А зачем она приехала?
- За огурцами.
- Слушай, серьезно, зачем она приехала?
- По письму.
- Мы же не послали. Я была против. Зачем вы послали?
- Тише, - сказала Раиса, глядя в парту.
- Вожак, зачем вы послали?
- Тише! Чего ты бесишься? Я сама не знала. Валера Куманин послал. Каждый человек имеет право послать письмо в газету.
- От себя послал?
- Не знаю. От себя и там еще какие-то подписи.
- Давыдова! Русакова! Опоздала и еще разговариваешь, - сказала Марь-Яна тем же ровным голосом, каким объясняла новую тему.
- Это не она, это я разговариваю, - сказала Алена. - Можно вопрос? Это я не понимаю. Русакова понимает, а я не понимаю.
- Все вопросы на классном часе.
- Я хочу сделать важное заявление. - Алена поднялась.
- Давыдова, выйди из класса. У нас школа, а не парламент.
- Пожалуйста, но я все равно скажу.
- Давыдова!
Марь-Яна не дала ей сказать. Алена вышла из класса. "Хорошо, мне затыкают рот, тогда я напишу". Алена оделась, выбежала на улицу, купила в киоске на углу конверт, стержень для шариковой ручки. Два квартала - от школы до кинотеатра "Мир" - шла, держа конверт в руке. Мысленно она сочиняла письмо-протест, которое собиралась вручить Марь-Яне. На рекламном щите кинотеатра был изображен человек с пистолетом: "Свой среди чужих, чужой среди своих". В кассе продавали билеты. "Она меня выгнала? Хорошо. Я пойду в кино, - решила Алена. - Письмо-протест потом напишу".
Полтора часа в кино пролетели незаметно. "Интересно, догадалась Раиса взять мою сумку с книжками?" - скучно подумала Алена, возвращаясь к будничным событиям. Конверт в кармане смялся. Она его мяла и комкала, забывшись, переживая судьбы героев. Конверт надо покупать новый. Нет, сначала она поговорит с Валерой Куманиным.
Мать Валеры Куманина пришла с работы с головной болью. Валера смотрел телевизор, зарубежную эстраду.
- Сделай потише, - сказала усталая женщина.
- Ладно, отстань.
- Отец где?
- Не знаю, отстань.
- Валера, у меня болит голова. Сделай потише, я тебя очень прошу. Что ты такой бессердечный?
- У тебя она всегда болит. Что мне теперь… не смотреть телевизор?
- И сними эту майку, увидит отец, прибьет.
Валера убавил громкость. Он стоял у телевизора, держась за ручку громкости и заглядывая в экран, кривлялся в ритме зарубежной эстрады. Мать смотрела на его толстенький, обтянутый джинсами зад, на эту ужасную майку и не могла понять, куда же девался ее сын. Был Валерик, мальчик, сыночек, а теперь нету, одни джинсы и майка.
Ей трудно было понять, как в их рабочей семье вырос такой "обалдуй". Отец своими руками домик на садовом участке построил, на заводе уважаемый человек, списанную "Волгу" ему выделили. Сама она с утра до вечера в больнице. Лариса Викторовна работала сестрой-хозяйкой в детской инфекционной больнице.
За ритмами зарубежной эстрады Валера не услышал звонка. Алене открыла мать. Она кивнула девочке и, оставив ее одну в прихожей, пошла в комнату, где орал телевизор.
- К тебе пришли.
- Чего? Кто?
Валера поднялся с кресла, провел машинально руками по ремню, проверяя, хорошо ли заправлена майка.
Поворачивая к шестиэтажному панельному дому, Алена еще точно не знала, что скажет Валере. Она его спросит: "Ты учишь уроки? Не учишь, ну и сиди, молчи! Сережка Жуков может посылать письма в газету про плохих училок, а ты не имеешь права. Для того чтобы говорить правду другим, дистанция нужна, понял? Надо правду на себе сначала проверять, как врачи. Сначала на себе болезнь проверяют, а потом лечат других".
Но, войдя в прихожую и поздоровавшись с неприветливой, усталой женщиной, матерью Валеры, Алена решила: все глупо про дистанцию, он не поймет. Она ему скажет просто: "Рыба такой же человек, как твоя мать".
Появился вихляющей походочкой Валера, и Алену в его облике что-то так поразило, оттолкнуло, что она забыла все приготовленные слова. "Попрошу у него книжку, - лихорадочно подумала она, - учебник по геометрии, скажу, что свой в школе забыла".
- Привет! - растерянно проговорил Валера. Он не ожидал увидеть Алену. В следующую секунду Валера поспешно сложил руки на груди, переплел их и крепко прижал к себе, как будто ему сделалось холодно, а на самом деле загораживая надпись на майке. Но Алена успела уже прочитать. Надпись ее ошеломила.
- Привет! - сказала Алена. - Ты разве здесь живешь?
- А где же?
- А Григорьевы где живут?
- Какие Григорьевы?
- Цветоводы.
Алена говорила первое, что приходило ей в голову, а сама неотрывно смотрела на руки Валеры, из-под которых торчали кончики букв, сдвинутые близко друг к другу вместе со складками майки. Она уже сомневалась: правильно ли прочитала?
- Какие цветоводы? - спросил Валера.
- Григорьевы. Кактусы разводят. Ну, если не знаешь, извини.
Она вышла и быстро захлопнула за собой дверь. "Неужели я сама это придумала? Но зачем он тогда закрыл надпись руками?"
Марь-Яна перехватила Алену на лестнице.
- Давыдова, ты что о себе думаешь? Если я тебя выгнала из класса, это не значит, что ты можешь уходить и с других уроков.
- Это - вам!
Алена достала из-за спины и протянула запечатанный конверт. Марь-Яна взяла письмо, девчонка, громко топая и размахивая сумкой, побежала в класс.
Марь-Яна распечатала письмо. На двойном листе, вырванном из тетради в клеточку, был нарисован кулак. У Марь-Яны от неожиданности дрогнули пальцы. Она подумала, что Алена посылает ей этот кулак, но оказалось, что через нее - Куманину. Это было официальное уведомление о начале военных действий против Валеры Куманина.
Алена вспомнила существующую в этой школе в младших классах традицию. Ее начал искоренять еще старый директор, но так и не искоренил. Девчонки, второклашки и третьеклашки, своеобразно выясняли между собой отношения - на дуэлях.
Алена была заядлой дуэлянткой. Она долю оставалась маленькой, не росла И ее дразнили "лилипуткой". Но всем, кто ее так называл, Алена посылала ультиматум. "Ты презираемая Дылда, - писала она, - я тебе рисую кулак и вызываю на дуэль".
Дуэли происходили под лестницей. Обидчица и обиженная надевали рукавички на правые руки, затем по сигналу секундантов девчонки сходились и ударяли друг друга в лицо. Кто первый плакал, тот проигрывал. Часто такие дуэли заканчивались миром. Но Алена была непримирима, она дралась до своих или чужих слез и всем, кто ее называл "лилипуткой", посылала ультиматумы.
- Какие они еще дети, - сказала Марь-Яна, входя в учительскую.
Марь-Яна решила: Алена, рисуя кулак, играет в детскую игру. Но и тогда и теперь, рисуя кулак, Алена не играла. Конечно, кулак - язык игры. Но Алена и книжки не любила читать, в которых от всех сложностей жизни оставался один язык игры. Под лестницей тоже было не просто. Она шла туда, собрав все душевные силы, чтобы не отступить, не зажмуриться, не заплакать. И тогда, и теперь она все делала всерьез.