- Добро… - пошёл было странник, но обернулся: - А кто там спит, под стеной-то? Псоглавцы?
Ключник, запирая ворота, глянул искоса, помедлил:
- Головы у их, как у всех добрых людей. Отужинали и спать легли. А кто, откуда, куда путь держат, - про то не ведаю.
* * *
Приезжий лёг на солому, шапку - под голову. Рядом богатырски храпели странники.
Когда взошла луна и выглянула в прорезь тягучих облаков, словно щурясь, - далеко, в лесу послышался одинокий волчий вой.
Странник поднялся. Тенью заскользил от одного спящего к другому. Наклонялся - и шёл дальше.
Вошёл и в конюшню - неслышно, как кошка. После конюшни заглянул и в клети, а после в кельи вошёл. Входил в каждую - и быстро выходил. Будто и не было никаких замков и запоров.
* * *
Утро занялось - и крик поднялся.
И у амбара, и в амбаре, и в конюшне, и в кельях - везде лежали мёртвые люди, зарезанные во сне. Да зарезанные страшно: с порванными глотками, с почти откушенными головами.
А странник пропал, хотя и не выезжал со двора. Пропал вместе с лошадью.
Братия и послушники попрятались по кельям. Потом игумен Михаил велел запереть ворота.
Монахи за конюшней стали копать глубокую яму. Игумен стоял рядом, надзирал, хмурясь и кусая губы.
А потом вдруг всем велел разойтись по кельям и усердно молиться. Кельи запер собственноручно, перекрестился:
- Борони Бог, дойдёт до Москвы - не сносить нам голов.
Он подумал.
- А ведь дойдёт до Москвы-то, дойдёт… Странники и донесут.
Заперевшись в собственной келье, игумен споро разделся до исподнего, достал из сундука - из потайного отделения, - крестьянский кафтан, шапку, кушак, переоделся. Большими ножницами наспех, кое-как, клочьями подстриг бороду; побросал в дорожный мешок книги, золочёную утварь, золотой крест, в кушак затянул золотые монеты. Выглянул из окошка, огляделся. Кряхтя, пролез в узкий проём, засеменил к каменной ограде, неловкий в кафтане - словно ряса мешала…
* * *
- Странно, - заметил Неклюд Рукавов . - Монастырь есть, а монасей не видно.
Отряд конных опричников остановился на дороге. Впереди возвышались монастырские постройки; над ними кружилось вороньё. Ни на дороге, ни на огородах не видно было ни единого человека. И ворота монастыря были сиротливо распахнуты.
- Ступай вперед, - велел Генрих Штаден . - Разведай.
Неклюд кивком подозвал двоих, тронул коня.
Они неспешым шагом подъехали к воротам. Неклюд крикнул:
- Эй, святые отцы! Есть тут кто живой?
Хриплое карканье было ответом: в небо взмыло столько воронья, что в воздухе потемнело.
Неклюд вытащил из-за пояса ливонский пистоль.
И въехал в распахнутые ворота.
Спустя немного времени Неклюд и оба его товарища во весь опор мчались назад. Штаден привстал в стременах.
- Что такое?
- Мёртвые! Мёртвые там все! Валяются, где спали. И во дворе, и в кельях. Головы оторваны, как будто зверь лютовал.
Штаден подумал. Обернулся к отряду:
- А что, водятся в ваших старых лесах вервольфы… оборотни?
Не дождался ответа и спросил громче, но уже с другим смыслом:
- А в сказках ваших - водятся?..
Ещё подождал, не дождался ответа, и молча поскакал к монастырю. Чёрные всадники сначала нехотя, потом всё быстрее, понеслись следом.
Первое, что бросилось Штадену в глаза - изуродованные, с выклеванными глазами трупы, валявшиеся под стенами. Над трупами вились чёрные рои мух, а запекшаяся кровь, вытекшая из разорванных глоток, была тёмной, с блестящим вороновым отливом.
Генрих остановил коня. Нагнулся, разглядывая труп.
- А ведь это наши, опричные, - сказал вдруг Неклюд, тревожно косясь по сторонам. - Кажись, Фёдора Кошкина ватага.
- Вижу, что наши, - сказал Штаден. И повернулся к отряду:
- Обыщите все кельи, все закоулки. Найдите хоть единого живого человечка!
Сам выехал за ворота, спешился, сел под деревом. Рядом пристроился дьяк Коромыслов, приданный Штадену в качестве толмача и "для доброго совета". Якобы хорошо умевший, как шепнули Штадену в приказе, "вины еретические и иные говорить" . "Для советов? Как же!.. Нет, такой говорун только для доносов и годится!", - правильно понял Штаден, едва увидев дьяка. Почти безбородый, длинноносый, тёмнолицый дьяк, - правильно и точно говорят русские, "для ча ещё такую харю держать"?
Коромыслов, не глядя на Штадена, сказал:
- Прошлой ночью всё это случилось.
- Откуда знаешь? - спросил Штаден.
- А по запаху чую. Кровь - она запашистая…
Штаден промолчал. Видно, дьяк не только в "еретических винах" был осведомлён, но и в практической анатомии.
Убийца. Того гляди, пырнёт ночью ножом ни с того, ни с сего…
Опричные стали возвращаться. Неклюд, зелёный лицом, доложил:
- В монастыре монахов нет. Одни опричные слуги. Все - перерезаны. Иные, видно, сопротивлялись: лежат странно. У кого птицами глаза не выклеваны, - смотрят так, будто черта увидели.
- А кони?
- Коней нет. У коновязи только мётла да собачьи головы остались. Сёдел, оружия тоже нет.
- В подвал монастырский спускались? - спросил Штаден.
- Борони Господь! - испуганно перекрестился Рукавов.
Штаден хлопнул себя по колену.
- Вы, русские, дикий народ! В подвалах-то кто-нибудь живой и схоронился. А кроме того, где монастырское добро? Или покойники его попрятали? Или оборотень унёс?..
Он встал и пошёл к воротам.
Неклюд посмотрел ему вслед мученическими глазами, потом, обернувшись к товарищам, снова кивнул и со вздохом поспешил за Штаденом.
* * *
Дверь в закрома была тоже распахнута. Добротная дверь с кованой перевязью: в замке торчал обломок железного ключа.
Штаден велел свернуть факел, зажёг, и начал спускаться по древним каменным ступеням.
- Хорошо строили, крепко, - как в Литве. Может, пленные ливонцы? - елейным голосом сказал сзади Коромыслов.
Неклюд хмыкнул, но промолчал.
Штаден прошел низким сводчатым коридором, вошёл в кладовую. Из-под его ног прыснули с шорохом мыши.
И тут же откуда-то раздался неосторожный звон.
- Проверь! - приказал Штаден Неклюду. - Да не бойся: видишь, покойников тут нет. А вот живой, я думаю, есть.
Он нагнулся, рассматривая залитые воском - вместо пробок - глиняные сосуды. Постукивал по ним, по каменным стенам. Приговаривал:
- Maus, maus! Komm heraus!.. .
Опричные с факелами, грохоча сапогами, побежали по подвалу, заглядывая во все кладовые. И точно: вскоре раздался чей-то не голос даже - голосок.
- Дяденьки! Ой, дяденьки! Только не убивайте!..
И через минуту перед Штаденом оказался совсем молодой монашек, почти мальчик. Светловолосый, с перепуганным насмерть лицом.
- Ты тут один? - строго спросил Штаден. - Никого больше нет?
- Никого! Один я живой.
Мальчишку выволокли на свет.
- Ну, рассказывай! - приказал Штаден.
- Не видел! Христом Богом, как на духу - ничего не видел! Меня настоятель с вечера в подвал посадил. Я только слышал - ночью кони сильно ржали, да по временам вроде вскрикивал кто-то…
- А что, много странных приехали?
- Ой, много! Коновязи коням не хватило! А люди спали даже на земле.
- А чьи они?
- Люди-то? Опричные, а то чьи же? Не в чёрном, как вы, но с собачьими головами при сёдлах!
Штаден кивнул. Шустрый малец. Хорошо. Многое приметил.
Он нагнулся ниже и спросил:
- А за что ж тебя так наказали, в подвал посадили - к мышам сунули?
- Да… - зарделся юнец. - Я к Маланьке бегал…
- Кто это - "Маланька"?
Юнец зарделся ещё пуще, до багровости, и Неклюд невольно хохотнул:
- "Маланька" - это баба! Небось, в ближней деревне живёт, а?
- Ну… - подтвердил юнец; его даже слеза прошибла.
- И что? Настоятель тебя выследил?
- Не… Монахи донесли. Они к ей тоже бегали, да меня там, на огородах, и пымали. Сначала мужикам отдали - ой, больно дерутся мужики-то! Чуть до смерти не убили. А потом отняли и к игумену привели. А он строгий - страсть! И велел меня бросить в подвал. Народу был - полон двор, как раз странники приехали; игумен хотел после со мной разобраться…
Штаден задумчиво потёр массивный бритый подбородок.
- Значит, повезло тебе. А то ведь зарезать могли, как других…
Он оглянулся на Неклюда, на Коромыслова.
- Как думаете, правду говорит?
- А кто его знает, - проворчал Неклюд.
- Ноги ему подпалить. Огонь - он завсегда правду отворяет, - деловито подсказал Коромыслов.