Техпомощь
Отец Георгий из села Горянина - человек благочестивый. Его храм возвышается над селом и отражается в пруду. Не ходит народ на службы - не беда. Бывало, напечет батюшка сам просфор, поставит матушку петь на клиросе и служит себе, молится. Господь ему внемлет: дома семья - Божий дар - шестеро детишек. С маленькими было тяжело, а сейчас… Кто замужем, кто учится, кто в армии. Дома один Давид - ему шесть лет.
В тот день отец Георгий по обыкновению служил. Давид хозяйничал дома - запалил керогаз и варил у крыльца поросячью тюрю в ведерном чугуне. Помощник все-таки. Он уже погасил фитиль и оставил чугунок остывать, когда услышал на улице за забором красноречивые проклятия. Злой рыболов-любитель, похожий на городского, пинал свой новый мотоцикл и плевал на него.
- Вот ведь делают! Главное, знак качества есть, а он глохнет, зараза, посреди улицы!
Рыбак плюнул и, почесав затылок, полез в инструментальный ящик за ключами. Маленький Давид немного постоял у калитки, посмотрел, как горожанин неумело обращается с пассатижами. Когда же рыбак уткнулся в схему двигателя, мальчику стало скучно и он пошел кормить своих любимых поросят. Ему нравилось смотреть, как те, учуяв завтрак, визжат и толкаются, а потом накрываются ушами и чавкают, уткнувшись в корыто. Когда Давид отправился в дом ставить чайник, с крыльца он увидел, что к мотоциклисту подошел их сосед - дед Лукич. Мальчуган наспех глотал горячий чай - очень уж хотелось посмотреть, чем кончится история с мотоциклом. Техника ему нравилась.
Лукич уже выкрутил свечи и ласково матерился на них.
- Главное, ёлки, искра есть. Свечки-то новые.
- Конечно, новые, я этот "ижак" месяц назад взял.
- Вот, ёлки!
Давид подкрался к ним сзади и затаив дыхание наблюдал, как Лукич разбирает новый мотоцикл "по болтикам".
- И бобина, ёлки, хорошая, и провода все новые…
- Ну да, новые.
- Вот, блин…
Лукич заставил рыбака нажимать на стартер, а сам смотрел на фыркающий двигатель и чесал затылок. Наконец он выпалил:
- Щас карбюратор разберем, если не поможет, ты эту технику вон, в пруду, ёлки, утопи.
Мотоциклист напрягся - жалко новую вещь. На пыльную землю ложились части карбюратора. Лукич разобрал его весь, вывалял в пыли, покурил и вздыхая начал собирать обратно:
- Вроде все рабочее, новое, ёлки…
Старик Лукич - мотоциклист бывалый, многим соседям он был единственной в селе техпомощью. Пять минут - и весь движок снова в сборе.
- Ну-ка, заводи!
Рыбак принялся раз за разом жать на стартер, прыгать на него. Затем вдвоем с Лукичом они толкали новый "ижак" по улице взад-вперед. Мотоцикл фыркал и не заводился. Наконец Лукич не выдержал:
- Тьфу на твой мотоцикл! У меня самого, ёлки, свиньи не кормлены, а я тут с тобой вожусь!
- Ну, как же… - возразил было городской, но дед его оборвал:
- Вон, видишь, пруд у церкви? Там его утопи.
Хозяин затосковал. Подкатил мотоцикл к изгороди Лукича и уселся на лавочку у его калитки. Затем закурил и принялся плевать в землю.
- Слышь, Лукич! - позвал он не поднимая головы.
- Чё? - отозвался тот из-за забора.
- А когда от вас автобус до города?
- По воскресеньям!
Рыболов ужаснулся:
- Сегодня же пятница!
- Ага, ёлки, пятница! - уже из сарая прошумел Лукич.
Давиду стало жалко несчастного мотоциклиста-рыбачка, и он подсел к нему на скамейку.
- Эхе-хе… - вздыхал тот и курил.
Мальчишка не выдержал:
- Хотите, я вам помогу?
Несчастный повернулся к нему:
-Ты?
-Да.
- А ты разве разбираешься?
- Нет, просто помогу, и все.
- Лукич! - позвал мотоциклист деда, - чё это за пацан тут? Он чё, соображает в технике?
- Ага, соображает, - съязвил тот, - это поповский сын, он щас тебя молиться заставит. Он, как и отец его. Всех, ёлки, задолбал: молись да молись.
Мотоциклист, уцепившийся было за соломинку, ощутил падение зыбких надежд.
- Хотите, заведется? - не унимался мальчик. Несчастный молчал.
- Ну, давайте помолимся, и заведется! Ну, давайте! Я же знаю, я пробовал. В разных вещах помогает.
Мотоциклист упорно молчал и начинал злиться.
- Я вот один раз помолился, так у меня поросенок выздоровел, а мама думала, что помрет.
Мотоциклист заиграл желваками:
- Уйди, пацан, уйди от греха…
Мальчуган не унимался:
- Ну, давайте помолимся, Бог поможет, Он все умеет.
- Щас по башке тресну! Чё тебе надо, чтоб ты ушел? - не на шутку рассердился мотоциклист.
- Вы помолитесь, и я уйду, сразу уйду, - залепетал мальчик чуть не плача.
- Ну ладно, что делать нужно? - сжалился рыболов.
- Просто перекреститесь и скажите: "Господи, помилуй и помоги мне, пожалуйста".
- И все?
-Да.
- И отстанешь?
- Отстану.
- Ну, ладно.
Мотоциклист выбросил окурок, махнул крестное знамение слева направо и произнес: "Господи, помилуй и помоги мне, пожалуйста. Всё?"
- Всё, - Давид улыбнулся.
- Ну, теперь проваливай.
- Ладно, я буду проваливать, а вы тоже не задерживайтесь тут и уезжайте.
- Как же я уеду, автобус только в воскресенье.
- А вы на своем "Юпитере", его Бог починил. Вот попробуйте.
Мотоциклист, чтоб отвязаться от прилипучего пацана, встал, "тыркнул" стартер, и… мотоцикл завелся. Не дожидаясь, пока заглохнет, рыбачок вскочил в седло и умчал из села.
Когда осела пыль, Лукич вышел из сарая, посмотрел вдаль, на большак. Почесал затылок и плюнул:
- Тьфу, ёлки, чертовщина какая-то.
Зимнее тепло
За окошком - холодрыга. Завывает вьюга. Декабрь громоздит в селе сугробы. Забор под окном почти весь утонул в снегу, только несколько кривых штакетин гордо торчат над бескрайней белизной. Временами сельская жизнь полна романтики: в печи полыхают дрова, в трубе поет ветер…
Сижу у окна, соскреб иней со стекла и любуюсь стихией. На моем столе миска со скользкими опятами - соседка угостила. Долго ловлю вилкой упрямый опенок. Скрипит миска, гудит печь…
Признаться, дареные грибы всегда уступают во вкусе и, главное, в настроении своим, добытым в лесных походах. Мой приятель все прошлое лето регулярно звонил мне, предлагал выбраться в лес. Я все ссылался на "недосуг", а сам втихую завидовал соседу, который то и дело вечерами выгружал из машины ведра с грибами. Повстречавшись с ним, я частенько пытал:
- Михалыч, какая добыча на этот раз?
- Да вот, грузди пошли.
Позднее снова интересовался:
- Теперь что, Михалыч?
- Да вот, успенские начались.
Лето уже заканчивается, если успенские опята начались. Вот уже и Успение на носу. Не за горами и осень.
Вскоре зажелтели листья, зарядили дожди… А Михалычу - новое удовольствие: "осенние поперли!"
Прошедшее лето выдалось хлопотным, но "погрибничать" (или, как придумал мой знакомый, - поучаствовать в "погрибении") однажды случаем улыбнулось. У знакомого как-то осенью лопнуло терпение, к моему счастью. Он не стал звонить, а просто приехал за мной и после службы усадил меня в свою машину. Уже там объявил мне, что корзинки для грибов он захватил, взял пару грибных ножичков, словом, упаковался за двоих. Заканчивался октябрь. Михалыч, одетый по-осеннему, сидел на своей лавочке и крутил пальцем у виска, глядя, как мы отчаливаем.
Дивный осенний лес! Мы добрались до дальнего кордона, углубились по дорожке к квартальному столбу. Там бросили машину и пошли бродить. Мой знакомый сразу честно признался, что Михалыч был прав, когда определил нас в дураки. Время грибное прошло, все, что успело вырасти, уже давно собрали. Но дело вовсе не в грибах. Просто если за весь сезон ни разу не выбраться в лес, то целый год потом можно будет вычеркнуть из жизни, как прожитый порожняком. Я его поддержал. Мы бродили среди старых разлапистых сосен, как будто бы в поисках маслят. Маслят, конечно, не нашли, но нашли много-много интересного. Видели белку. Она скакала высоко-высоко в сосновых макушках. Казалось, что где-то под облаками. Осеннее солнышко золотило ей шубку. Видели веселого ежа. Он прогуливался меж пней, что-то вынюхивал и задорно улыбался. В рифму ежу повстречали ужа. Он, полусонный, что-то искал. А мы уже не искали. Мы уселись на поваленную сосну и разом выдохнули: "Благодать-то… а тишина-то…" Ежик вертелся под ногами и заглядывал в глаза своими бусинками.
- Век бы отсюда не уезжал! - выдал я, и мой знакомый эту мысль поддержал.
Зимой такие воспоминания согревают - куда твои валенки! У своего дома, напротив, по колено в снегу топчется Михалыч. Он укутался шарфом и дымит папиросой. Его заметает пурга. Лица не разглядеть сквозь метель и густой папиросный дым. Задумался о Михалыче и вдруг понял, что его лица я не могу вспомнить. Нет, его образ перед глазами, конечно, но он неотделим от фуфайки, валенок и папирос так, что случись повстречать его без этих атрибутов, то я его и не узнаю, наверное, и примет особых не смогу назвать. Так, ушанка, валенки, "Беломор", фуфайка… Зато осеннего ежика помню, как родного. И ужа с белкой. Хоть портреты пиши…