* * *
Усталый, злой и несчастный, он шагал к дому, пытаясь припомнить, что его ждет в холодильнике. И ничего особенного не вспомнил. Черствая горбушка да объедок колбасы. Даже на завтрак не хватит…
Зашел в магазин, пропахший одновременно хлоркой и какой-то тухлятиной. Со стороны молочного отдела его встретили гвардейские ряды сырков "Дружба", со стороны рыбного - столь же стройные шеренги консервных банок "Завтрак туриста". Зато в мясном выкинули пельмени, и Плетнев встал в конец длинной и неспокойной очереди в кассу.
Тупо переминаясь за какой-то теткой в болоньевом плаще, он так погрузился в свои тоскливые размышления о том, выгонит Карпов или не выгонит, а если выгонит, то как сложится его пропащая жизнь дальше, что не услышал истошного крика продавщицы, шваркнувшей о прилавок последней пачкой:
- Зина! Пельмени не пробивай!
И поэтому, бессмысленно отстояв свое, протянул деньги со словами:
- Две пачки пельменей, пожалуйста.
Кассирша посмотрела с возмущением и ненавистью, а потом глумливо сказала:
- А кило икры не надо?! Совсем обалдели! Не слышите? - кончились!
Чертыхнувшись, он прошел полквартала до овощного.
Свеклы (двухкилограммовыми головами) и клубней турнепса размером чуть меньше снаряда к стапятидесятидвухмиллиметровой гаубице хватило бы для разгрома бронетанковой бригады. Зато картошки не наблюдалось вовсе. Однако в зале переминался народ, явно чего-то дожидаясь.
- Картошка будет?
- Ждите, - буркнула кассирша.
И точно - не прошло и десяти минут, как пьяный грузчик в синем халате вывез железный контейнер.
Вокруг него тут же началась общая свалка. Отталкивая друг друга и бранясь, женщины норовили влезть в контейнер с головой.
Счастливицы уже спешили к кассе, крепко прижимая к груди добычу.
Когда плотное кольцо жаждущих несколько поредело, Плетнев тоже заглянул внутрь. Обнаружил несколько мокрых, рваных и полупустых бумажных пакетов. Взял два, в каждом из которых было меньше половины.
- Рубль двадцать восемь, - устало сказала кассирша.
- Почему рубль двадцать восемь?
- Что значит - почему?! Вы два пакета взяли! По шестьдесят четыре!
- Так а картошки-то в них всего на один! Взвесить можно?
- Нет, ну честное слово! Что взвесить?! У нас картошка фасованная! Вы, гражданин, глаза-то разуйте!
Плетневу от ее слов прямо тошно стало. Карпов требует, чтоб он глаза разул, теперь эта еще!..
- Да ведь в каждом только половина веса! Если пакетов два, сколько в сумме?!
Тут она и вовсе зашлась.
- Вы что мне нервы мотаете?! Не нравится - не берите!..
Конечно, он тоже мог бы взвиться, пройти к заведующему, сунуть в нос удостоверение, и тот как миленький снабдил бы его всем необходимым - даже если бы пришлось картошку из собственного дома притаранить!.. Но не было куража. Да и вообще - как-то не умел Плетнев своим бронебойным удостоверением пользоваться. Вот Зубов, например, тот - да!.. Короче говоря, он только махнул рукой, отдал деньги и получил пахнущую землей сдачу. Вынул из заднего кармана брюк сетчатую авоську, какую всякий разумный человек всегда таскает с собой на случай, если вдруг подвернется какая-нибудь жратва, и положил в нее пакеты.
Впрочем, общая безотрадность окружающего все же немного развеялась в булочной, где Плетнев совершенно без очереди приобрел батон "Столичный" - мягкий, пахучий и еще теплый!
* * *
Не успел он щелкнуть выключателем, как из глубины коридора навстречу ему поспешил Кузнецов.
Одет он был по-домашнему: форменные брюки коротковаты, босые ступни в домашних тапочках, рукава армейской рубашки с полковничьими погонами подвернуты, а галстук-регат болтается на зажиме.
Но сам Кузнецов сиял и лучился, а кухонное полотенце в руках свидетельствовало, что Николай Петрович предается каким-то кулинарным радостям.
- Саша! - воскликнул он. - Ну наконец-то!
- Добрый вечер, Николай Петрович, - сказал Плетнев, захлопывая дверь.
- Ты что такой? - обеспокоенно спросил Кузнецов.
- Какой?
- Как в воду опущенный… Что-нибудь неладно?
- Нет, - Плетнев пожал плечами. - Я не опущенный. Нормальный я. Все в порядке…
- Ну, пойдем тогда, пойдем что покажу! - оживился сосед, и его круглая физиономия сорокапятилетнего крепыша снова просияла. - Пойдем!
Кузнецов энергично прошагал к двери своей комнаты, успев даже нетерпеливо оглянуться - мол, ну где же ты?! - резко распахнул ее и ликующе выдохнул:
- Прошу!
Если не считать того, что сейчас стены приятно золотило позднее закатное солнце, это была самая обыкновенная комната. Плетнев бывал в ней неоднократно. Обстановка примерно такая же, как у него самого. Телевизор, правда, больше. И холодильник не "Саратов", а солидный семейный "ЗИЛ". Полковничий уровень, понятно. На подоконнике горшки с растениями. Жена любит. Плющи. Дома сестра Валя такие же разводит. И кактусы.
Но зато стол, в обычное время украшенный только хрустальной вазой да парой газет, был накрыт. И как накрыт! Маслянистые ломти разделанной селедки выглядывали из-под усыпавшего ее зеленого лука, а изо рта несчастной рыбки торчал стебель петрушки! В плошке - малосольные огурцы! На тарелке - штук пять пахучих свежих, а также три помидора, редиска и зелень. В соломенной хлебнице - ломти "Бородинского". Колбаса "Молодежная". Сало. Хрустальные рюмки - явно только что тщательно вымытые. С самого краю - интригующе укутанная кастрюля.
То есть, короче говоря, сервировочка. Примерно как для дня рождения. Но день рождения у Кузнецова, помнится, был зимой. В конце декабря.
- А?! - торжествующе спросил он.
- Да-а-а, - протянул Плетнев. - Красота… А что случилось?
- Праздник у нас сегодня, Саша! Праздник! - воскликнул Николай Петрович, приобнимая его за плечи и встряхивая. - Давай! Руки иди мой! Садимся, а то стынет!
И тут же шагнул к холодильнику, чтобы извлечь бутылку армянского коньяку и прокричать, потрясая ею, как гранатой:
- За границу еду, Саша! В Афганистан! Начальником поликлиники Советского посольства! Спасибо тебе, Саша! Спасибо!..
- Да ладно, - отмахнулся Плетнев. - Мне-то за что?
- Перестань! - снова закричал Кузнецов. - Я тебе вот как благодарен! Вот как!
И стал пилить бутылкой по горлу, чтобы показать, как он благодарен.
- Да ладно! Что вы, в самом деле… Это Сереге Астафьеву спасибо надо сказать. И отцу его, главным-то образом…
А дело, собственно говоря, было так.
Кузнецов трубил всю жизнь. И до пенсии ему оставалось совсем немного. Армейские люди рано выходят на пенсию. Если до генеральских чинов не дослужился, то отбухал свой четвертак - и на покой. И никому дела нет, что ты, возможно, мужик в самом соку. С другой стороны, в соку-то ты, может, и в соку, а все равно начинать гражданскую жизнь с чистого листа поздновато. Надо на гражданку не просто так выйти, а хоть с каким багажом. Хотя бы с квартирой. Вот здесь и была закавыка - промотался Кузнецов по гарнизонам, квартиры не нажил и теперь, в преддверии пенсии, очень об этом волновался. Потому что жена, трое детей, и жить с ними где-нибудь на дальнем пограничье ему на старости лет ой как не хотелось.
Не раз и не два они по-соседски об этом толковали. Кузнецов вообще мужик очень славный - честный, открытый, прямой, врач хороший… И вот такая по жизни нескладуха.
А между тем отец Сереги Астафьева - генерал-лейтенант Астафьев - служит в Генштабе, в Главном оперативном управлении - ГОУ. Направленец - отвечает за оперативную обстановку в Афганистане. Ну, может быть, не один отвечает. Но по кое-каким Серегиным обмолвкам можно сделать вывод, что он там не самый последний из ответчиков. Ну и все. Плетнев Сереге удочку закинул насчет Кузнецова, Серега с батей переговорил. И вот надо же - сработало!
- Поздравляю! - сказал Плетнев, чувствуя искреннюю радость. Ну и, конечно, затаенную гордость: как ни крути, а это он Кузнецову такую везуху устроил. - Здорово!
Людям вообще приятно помогать. А приятным людям, таким как Кузнецов, вдвойне приятно. Даже втройне.
Они долго сидели. Уже и стемнело давно… Николай Петрович все подначивал Плетнева рюмочку выпить. Сколько раз тот ни объяснял, что позволяет себе разве что полстакана сухого вина за новогодним столом, а ему по-прежнему неймется. Зато съели все с большим удовольствием. Совершенно, можно сказать, разорили стол. Кузнецов, естественно, и бутылку ополовинил.
- В общем, - все толкует об одном и том же. - И тебе спасибо, и другу твоему вот какое спасибо передай! - и вилкой с куском селедки снова по горлу пилит: вот, мол, какое спасибо. Плетнев сидит, слушает. - На будущий год Вовке поступать. Хочет в Москву, на медицинский… Если мне в Муром придется вернуться, то ему, значит, в общежитие…
Машет рукой - дескать, полная ерунда получается. Плетнев кивает. И впрямь ерунда.
- Конечно, курица не птица, Гавнистан не заграница. Но на квартиру я оттуда точно привезу… Мне до пенсии осталось - с гулькин нос. Ну, ты знаешь… Всю службу - по коммуналкам. И неизвестно, когда своей дождусь. А так через год-два кооператив возьму…
Наливает на донышко.
- Давай. За тебя.
Плетнев ответно поднял чашку с остывшим чаем.
- Вот ты мне скажи, почему у нас так неразумно устроено? - начинает вдруг горячиться Николай Петрович. - Пока за бугор не попадешь, ни черта не заработаешь!..