Вот и все. Дело кончено. Отработка штурма отдельно стоящего здания завершена. Мысли понемногу возвращаются. Робко так, ощупкой - остыл кипяток в затылке? не ошпарит?..
Перед строем - Ромашов.
Потому что Карпов отбыл в Управление, сообщив напоследок, что ими лучше всего было бы сваи заколачивать. Или даже пополнить какое-нибудь родильное отделение. Если, конечно, там своих рожениц не хватает. Поскольку он уверен, что даже беременные бабы могли бы действовать слаженней и четче.
- Итак, товарищи бойцы, - со вздохом начинает Ромашов разбор действий группы.
И закатное солнце освещает его хмурое лицо…
* * *
В половине восьмого автобус привез группу назад в расположение. Переодеваясь, Плетнев чувствовал себя измочаленным. И, пожалуй, не он один. Во всяком случае, на те шуточки и подначки, что, как правило, звучат в раздевалке утром, вечером ни у кого запала не хватает. Все сидят молча, устало шевелят босыми пальцами. Если кто-нибудь балагурит и смеется, вернувшись с полигона, значит, он провел день в тамошнем медпункте. Или в столовой. Но, конечно, если не считать Зубова. Этот вечно гогочет и подначивает…
Астафьев сегодня почему-то никуда не спешил. Обычно он в раздевалке не задерживался. Покрутится перед зеркалом, пригладит свои пшеничные кудри, напоследок ручкой сделает - и только его и видели. Утром, если выдавалась минута, рассказывал, бывало, как и с кем провел вечер. Понятно - он москвич, школьных приятелей полно. И учился в Москве. А сразу после школы поступил, ясное дело, в Верховку - то есть в Московское командное пехотное училище имени Верховного совета. Так сказать, по стопам отца. Это и понятно. Династии ведь не только пекарей, токарей да слесарей бывают… В общем, друзей и подруг у него навалом, всегда есть с кем вечер скоротать. Так-то он симпатичный парень, особо не выпендривается и вовсе не дурак, вопреки тому, что в песенке поется: "…У папы три звезды и два просвета - устроил папа сына-дурака в Училище Верховного совета!.." Плетнев даже удивился, когда узнал, что он из генеральской семьи. И молодой еще, пацан во многом… Молодой-то молодой, а пару раз Плетневу довелось наблюдать, как Астафьев с девушками себя ведет. Такой становится томный, изящный… так смотрит васильковыми глазами! Фу ты, ну ты!.. Одно слово - золотая молодежь.
Сам Плетнев родился в Сочи, там и школу кончил. Потом Ташкентское танковое училище. Впрочем, оно только зовется Ташкентское, а дислоцируется на самом деле в Чирчике… Вышел офицером, два года отбухал в танковой дивизии под Оренбургом. Затем жизнь маленько повернулась, и следующие три он командовал учебной ротой в Голицынском высшем пограничном политическом училище. Училище не простое - при КГБ. Ну и вот: года нет, как здесь очутился. Даже еще, честно сказать, в Москве не вполне освоился. Суетно как-то.
- Не торопишься? - невзначай спросил он.
Надо было передать "спасибо" от Кузнецова, а здесь, в расположении, не хотелось лишнего говорить.
- Я-то? - Астафьев пожал плечами. - Не особо. Может, по пиву?
- По пиву? - Плетнев вообразил себе дымные внутренности пивнушки и помотал головой. - Ну его. Хотел вечерком английским позаниматься… Пошли просто пройдемся?
- Пошли, - согласился Астафьев. - А ты все долбишь?
Плетнев мельком глянул на него - не насмехается ли. Астафьев язык лучше знал. Спецшколу кончил. И репетиторы…
- Ну да.
- Дело хорошее, - Астафьев поднялся со скамьи, накинул куртку. Повернулся туда-сюда перед зеркалом. Удовлетворенно улыбнулся. - И впрямь, пошли. Погодка-то - видишь какая!
- Какая? - не понял Плетнев.
- Наркомовская, вот какая!..
- Ишь ты, наркомовская, - Плетнев невесело хмыкнул. - Скажешь тоже.
Но вечер и впрямь был замечательный - теплый и сухой. На бульваре царило состояние всеобщей беззаботности: стайки смеющихся девушек, пацанва на великах, старики хмурятся за шахматами, женщины судачат на скамьях…
Все это резко диссонировало с обстоятельствами собственной жизни Плетнева, и он, поглядывая по сторонам, невольно хмурился.
Некоторое время шагали молча.
- Здорово он тебя сегодня, - заметил в конце концов Астафьев. - По расширенной программе…
- Кто? - Плетнев так недоуменно сморщился, будто не понимал, о чем идет речь.
- Ну кто? Карпов.
- Эка невидаль! Если б впервые…
Плетнев независимо пожал плечами и сплюнул.
Астафьев хмыкнул.
- Да ладно тебе, не переживай, - сказал он. - Не уволят. Вообще, он к тебе не по делу пристает. Другие тоже иногда опаздывают, и ничего. Просто ты независимость свою демонстрируешь.
Плетнев опять поморщился. Нужны ему эти утешения!..
- Ничего я не демонстрирую, - буркнул он. - Приказы исполняю. Что еще надо?
- Ты сам не замечаешь. Как бы сказать… ну, понимаешь, ты внутренне слишком независим. А он нутром чует. Ты ведь ему подчиняться должен беспрекословно. И самым умным считать. Я начальник - ты дурак…
Плетнев молча посмотрел на Астафьева.
- А ты внутренне зависим?
- Не знаю, - Сергей пожал плечами. - Наверное, я внутренне более зависим, так я скажу…
- И я не знаю, - мрачно сказал Плетнев. - Зависим, не зависим… Я себя веду, как устав предписывает! Подчиняюсь старшему. Что еще? - не наизнанку же вывернуться!
Навстречу им чинно шагали три пигалицы в похожих светлых плащиках. Миновав, дружно прыснули. Астафьев посмотрел вслед, потом спросил, подмигнув:
- Видал?
- Видал, видал, - хмуро отозвался Плетнев.
- Эх, девчонки-то, девчонки что делают!.. - вздохнул Астафьев. И вдруг заявил: - Жениться тебе нужно, вот что я скажу!
Кое-какие мысли на этот счет, касавшиеся Лизы Голиковой, с которой дружила его младшая сестра Валька, Плетнева когда-то посещали, но он совершенно не собирался ни с кем ими делиться.
- Думаешь? - спросил он тоном, в котором звучала если не угроза, то как минимум предостережение.
- Я же знаю, чего ты хочешь, - пояснил Сергей.
- И чего же?
- Да перестань, - отмахнулся он.
Чего Плетнев хотел, он и в самом деле знал. Потому что сам хотел того же. И все в подразделении… ну или почти все - те, во всяком случае, кому возраст еще позволял, - хотели этого. А именно - попасть в ПГУ. То есть в Первое главное управление КГБ. Потому что разведчиками становились именно там.
- А времена сам знаешь какие, - вздохнул Астафьев. - Без поддержки ничего не выйдет. К тому же, понимаешь… Вот отец всю жизнь учил восточные языки. Штук восемь знает. Персидский, дари, пушту, пехлеви… еще диалекты какие-то. И судьба его - Афганистан. А мне этот Афганистан совершенно не интересен. И восточные языки не интересны. Я английский, французский, немецкий, итальянский с большим интересом учу. Не знаю, как ты, а я хочу работать по Европе. Или по Канаде. Понимаешь?
- Понимаю, - отозвался Плетнев.
- Только, говорю, времена такие, что без соответствующей поддержки ни Канады, ни Европы не видать, как своих ушей. А если, например, жениться, - сказал Астафьев, усмехаясь и понижая голос, - и если, например, ее папа член ЦК, то… Разве он для единственной дочки чего-нибудь пожалеет?
Плетнев и раньше от их разговора был не в восторге, а теперь он ему совсем разонравился. Конечно, он понимал, что Сергей шутит. И немного подначивает. Но ведь в каждой шутке есть только доля шутки, верно? И, с другой стороны, шутки шутками, а у Астафьева-то отец генерал-лейтенант, а потому и шансов больше. В общем, с его стороны это выглядело как-то несолидно.
- Проехали, - сухо сказал он. - Замнем для ясности.
Астафьев рассмеялся.
- Да ладно тебе! Шуток юмора не понимаешь. Просто обидно, что такие таланты пропадают… У тебя язык - раз. Спортивная подготовка - два. Боевое мастерство - три. Короче говоря, ты - гармоничная советская личность. Если б еще ментов на досуге не метелил, цены бы тебе не было! - Он снова рассмеялся. - Но все равно: если таких выгонять, кто останется?
- Не знаю, - буркнул Плетнев. - У нас незаменимых людей нет.
- Ладно тебе! Можно ведь что-то придумать…
- Можно, да, - Плетнев саркастически фыркнул и добавил, копируя интонацию Карпова: - С волчьим билетом метлой махать.
Они молча дошли до метро.
- Слушай, чуть не забыл, - спохватился Плетнев. - Я зачем тебя прогуливать повел: Кузнецов просил свою горячую благодарность передать.
- Какой Кузнецов?
- Не помнишь? Ну врач-то…
- А, врач!..
- Все в порядке. Твоими молитвами в Афганистан едет…
- Ну, здорово! Значит, батя замолвил словечко.
- Спасибо ему скажи.
- Скажу, - кивнул Сергей. - Только не сегодня. Он сейчас в Кабуле.
Гератские писцы
Красный свет упорно не желал меняться на зеленый. Скопившиеся у перекрестка машины отчаянно сигналили. Их дружный вой не вызывал ни малейшего беспокойства регулировщика.