Когда стало ясно, что на успех в области недвижимости, по крайней мере в Тенафлае, рассчитывать не приходится, Эстер Граймз начала предпринимать частые однодневные поездки в близлежащие городки и даже в Нью-Йорк, оставляя девочек на попечение разных соседей. Сара относилась к этому спокойно, а вот Эмили не выносила запахов чужих домов, теряла аппетит, не находила себе места, воображая какие-то чудовищные аварии на дорогах, и стоило Пуки опоздать к назначенному времени на час или два, как Эмили ударялась в рев, как малое дитя.
Как-то раз, осенью, их оставили в доме Кларков. Они прихватили с собой бумажных кукол на случай, если их предоставят самим себе, что казалось более чем вероятным, - у Кларков было трое мальчиков, - но миссис Кларк предупредила старшего сына, одиннадцатилетнего Майрона, что он должен выступить настоящим хозяином, и тот отнесся к своим обязанностям со всей серьезностью. Весь день он распускал перед ними хвост.
- Эй, гляньте! - кричал он. - Смотрите!
На задворках стоял турник, и Майрон выделывал на нем кульбиты. Разбежавшись так, что пузырилась рубашка, вылезшая из-под свитера, он подпрыгивал, хватался руками за железную перекладину и, продев между ними ноги, так что жердь оказывалась под коленками, повисал вниз головой; потом он снова дотягивался до перекладины и, сделав кувырок назад, соскакивал на землю, подняв столб пыли.
Позже он затеял во дворе хитроумную военную игру вместе с младшими братьями и сестрами Граймз. Потом они смотрели коллекцию марок, а когда снова вышли на крыльцо, то стали думать, чем бы еще себя занять.
- Слушайте, - сказал Майрон, - а ведь Сара чуть-чуть не достает макушкой до турника. - Он был прав: каких-то полдюйма. - Ты разбежишься и на полном ходу проскочишь под перекладиной. Здорово придумал?
Он отмерил метров тридцать и вместе с Эмили отошел в сторонку. И Сара помчалась с развевающимися на ветру волосами. В тот момент никому не пришло в голову, что бегущая Сара будет повыше стоящей Сары, а когда ее младшая сестра сообразила, было уже поздно. Железяка припечатала Сару аккурат над самым глазом - дзынь! (этот звук Эмили вовек не забудет), и в следующую секунду, залитая кровью, она уже с воплями каталась по земле.
Все, кто был этому свидетель, помчались в дом, а Эмили со страху надула в штаны. Миссис Кларк, увидев Сару, разахалась, потом завернула ее в одеяло (ей доводилось слышать, что с жертвами несчастных случаев иногда случается шок) и повезла в больницу, усадив Эмили и Майрона сзади. К тому времени Сара уже успокоилась - она вообще была не из плаксивых, - зато Эмили разревелась не на шутку. Она прорыдала всю дорогу и продолжала рыдать в приемном отделении неотложной помощи, куда три раза выходила миссис Кларк, чтобы сообщить им очередное известие: "Перелома нет"… "Контузии нет"… "Наложили семь швов".
Когда они вернулись домой ("Я никогда не видела, чтобы так героически переносили боль", - повторяла всем миссис Кларк), Сару уложили на диван в затемненной гостиной. Ее опухшее лицо сделалось багрово-синим; полголовы, вместе с пострадавшим глазом, было забинтовано, а поверх повязки положили лед, завернутый в полотенце. Мальчики ушли играть во двор, но Эмили наотрез отказалась покидать гостиную.
- Солнышко, иди поиграй с ними, - сказала ей миссис Кларк. - Твоей сестре нужен отдых.
- Ничего, - голос Сары звучал странно и как будто издалека, - пусть побудет здесь.
Словом, Эмили позволили остаться, и правильно сделали, потому что, если бы ее попытались увести насильно, она бы стала отбиваться руками и ногами. Она стояла возле дивана, на каком-то ужасном коврике, кусая мокрый кулак. Она уже не плакала, а просто молча смотрела в полутьме на распростертую сестру, и ощущение горькой потери накатывало на нее волнами.
- Все хорошо, Эмми, - снова откуда-то издалека донесся голос Сары. - Все хорошо. Не расстраивайся. Пуки скоро вернется.
Глаз не пострадал - Сарины большие темно-карие глаза особенно эффектно смотрелись на лице, которое со временем сделалось поистине красивым, - но навсегда останется тонкий голубоватый шрам от брови до века, как будто кто-то в нерешительности чиркнул карандашом, и всякий раз при виде его Эмили вспоминала, как стоически ее сестра переносила боль. А еще этот шрам напоминал ей снова и снова о ее собственной панике и необъяснимом страхе остаться одной.
Глава 2
Первые сведения о сексе Эмили получила от Сары. Посасывая апельсинные леденцы на палочке, они качались в сломанном гамаке во дворе своего дома в Ларчмонте, Нью-Йорк, - еще один из окрестных городков, где они успели пожить после Тенафлая, - Эмили слушала сестру, и ее воображение рисовало противоречивые, чтобы не сказать пугающие картины.
- Ты хочешь сказать, они вставляют его прямо вовнутрь?
- Ага. До самого конца. И это больно.
- А если он не войдет?
- Войдет, можешь не сомневаться. Они свое дело знают.
- А потом?
- А потом у тебя рождается ребеночек. Вот почему этим можно заниматься только после свадьбы. Хотя помнишь Элен Симко из восьмого класса? Она это проделала, и, когда у нее начал расти живот, ей пришлось уйти из школы. И где она сейчас, неизвестно.
- Элен Симко? Ты уверена?
- Точно тебе говорю.
- Но зачем она это сделала?
- Этот парень ее совратил.
- Что это значит?
Сара вдумчиво пососала свой леденец на палочке.
- Ты еще маленькая, не поймешь.
- Неправда… Сара, ты сама сказала, что это больно. Зачем же она тогда…
- Больно, да, но и приятно тоже. Например, когда ты моешься в ванне или просто потрешь себя в этом местечке, ты разве не чувствуешь?..
- Мм… - Эмили, смутившись, опустила глаза. - Понятно.
Она нередко говорила "понятно", когда ей многое было не до конца понятно, - как, собственно, и Сара. Например, они не могли взять в толк, зачем их мать так часто переезжает, - только успели обзавестись друзьями, как уже должны сниматься с места, - однако лишних вопросов не задавали.
Вообще понять Пуки было мудрено. "У меня от моих детей секретов нет", - с гордостью заявляла она другим взрослым… и тут же понижала голос, чтобы девочки не услышали того, что не было предназначено для их ушей.
В соответствии с условиями соглашения о расторжении брака Уолтер Граймз навещал дочерей два-три раза в год в том доме, который они на тот момент снимали, и, случалось, оставался ночевать на софе в гостиной. В рождественскую ночь, когда Эмили было десять лет, она никак не могла уснуть: снизу - редкий случай - доносились родительские голоса, никак не умолкавшие, и, так как ей хотелось понять, что же там происходит, она повела себя по-детски - стала звать маму.
- Что случилось, дорогая? - Пуки зажгла свет и склонилась над ней, обдав запахом джина.
- Живот болит.
- Дать тебе бикарбонат?
- Нет.
- Чего же ты хочешь?
- Не знаю.
- Давай без глупостей. Сейчас я тебя получше укрою, а ты вспомни, какие чудесные подарки ты получила на Рождество, и быстро уснешь. Больше меня не зови, договорились?
- Ладно.
- У нас с папой очень важный разговор. Мы с ним обсуждаем вещи, которые нам следовало обсудить давным-давно, зато теперь мы пришли к новому… пониманию.
Она смачно чмокнула дочь, щелкнула выключателем и поспешила вниз, где бесконечный разговор продолжился, а Эмили лежала без сна, накрытая волной сладкого счастья. Пришли к новому пониманию! Сразу за этими словами, если бы их произнесла в кино разведенная мать, зазвучали бы мощные финальные аккорды, предшествующие затемнению.
Но следующее утро ничем не отличалось от всех предыдущих: за завтраком папа держался тихо и вежливо, как посторонний человек, Пуки избегала встречаться с ним взглядом, а потом он вызвал такси, чтобы его отвезли на железнодорожную станцию. Вначале Эмили подумала, что он поехал в город за вещами, но ближайшие дни и недели развеяли эту надежду. Спросить у матери ей не хватило духу, и с Сарой на эту тему она не заговаривала.
У обеих девочек был неправильный прикус, или то, что на языке подростков называется "рот как у Бабы-яги", но у Сары с этим было совсем плохо: в четырнадцать лет у нее с трудом смыкались губы. Уолтер Граймз согласился оплатить врача-ортодонта, а это значило, что раз в неделю Сара теперь ездила поездом к отцу в Нью-Йорк, где ей корректировали скобки. Эмили ревновала и к ортодонтии, и к самим поездкам, и Пуки пришлось объяснять, что их обеих сразу отцу не потянуть, поэтому ее черед придет позже.
А между тем с Сариными скобками дела обстояли хуже некуда: после еды в них застревали отвратительные белые волокна и уже кто-то в школе прозвал ее ходячей помойкой. Кому захочется поцеловать такой рот? И вообще находиться с ней в непосредственной близости? Сара с особой осторожностью стирала кофточки, чтобы под мышками не полиняли, но все напрасно: голубенькая в контрольных местах делалась цвета перепелиного яйца, а красная - розовато-желтой. Едкий пот, так же как скобки во рту, был ее проклятьем.
Другое проклятье свалилось, когда Пуки объявила, что нашла чудный дом в чудном городке под названием Брэдли и что на осень намечен переезд. Девочки уже сбились со счета, сколько раз они переезжали.
- Все прошло хорошо? - поинтересовалась Пуки после их первого дня занятий в новой школе. - Ну-ка, расскажите.
Эмили, столкнувшаяся с молчаливой враждебностью, - в шестом классе их оказалось только две новеньких - ограничилась уклончивым "нормально".
Зато Сару, ставшую старшеклассницей, распирали впечатления.
- Нас приветствовали на собрании. Потом одна девочка села за пианино, а остальные стоя исполнили песню. Я запомнила: