Однажды я столкнулся у ворот с выходившей от Амелио Линдой. Она окинула меня быстрым взглядом и прошла мимо. Я стал медленно подниматься по лестнице, чтобы войти, когда он уже успокоится. Мелькнула мысль: "Если бы я пришел немного раньше, то застал бы их вместе". В то время я еще мало что знал о девушках, хотя и рассуждал о них, как опытный мужчина. По вечерам я встречал девушек в кино, днем, когда они катались на лодке, видел их на танцульках и когда они приходили в наш магазин. Но этого мало, чтобы знать девушек. Я был еще желторотым птенцом. Поднявшись по лестнице, я громко постучал в дверь, чтобы Амелио услышал, потом вошел. Амелио полулежал на подушке, окурок сигареты словно приклеился к губе. На этот раз я спросил у него, когда он рассчитывает подняться с постели. В комнате еще пахло духами Линды, и я понял, почему окно было распахнуто. Я не расслышал, что он ответил: искал глазами тот букетик цветов, но его не было.
- Тебе что, больше не приносят цветов?
На стуле стояли грязная чашка и блюдце. На кровати среди газет валялся плащ. И вообще, в это утро в комнате царил страшный беспорядок. Как всегда, было холодно. Ночью прошел дождь, но на улице уже светило солнце. Доносились голоса прохожих и крики рыночных торговцев.
- Ничего, что я прихожу так рано? - спросил я.
Амелио пожал плечами и выплюнул окурок.
- Пойди возьми на кухне стакан, - сказал он.
Когда я вернулся, он налил в чашку коньяку из стоявшей на полу бутылки, потом протянул мне стакан.
- Вместо цветов тебе, вижу, принесли коньяк. Хорошо ли начинать утро с коньяка? - сказал я.
Он залпом осушил чашку, потом ответил:
- Ведь мне ходить-то не надо.
Коньяк был отменный; я уже тогда любил пропустить утром рюмочку.
- Не пей много, - добавил я. Вынул тихонько сигареты, но, так и не дождавшись подходящего момента, положил их прямо на блюдце. Амелио скользнул по ним взглядом и поставил чашку. Он даже и не подумал закурить.
- Выбор один: тележка или костыли. Паралич ног, - резко сказал он.
Я с первого дня ждал и боялся этой минуты. Все прочие разговоры были пустой болтовней. "А ведь он не побрился даже ради нее", - подумал я. Я промолчал, только недоверчиво усмехнулся, словно не принял всерьез его слов. Подумал еще: "А на улице светит солнце". Потом посмотрел на его прикрытые одеялом ноги.
- А что говорят врачи?
- Для них… - Напрягшись, он сбросил одеяло и приподнялся на локте.
Я увидел волосатые, худые как палки ноги. Они казались совсем безжизненными, две тоненькие засохшие ветки, толщиной в руку, не больше. Фуфайка закрывала только верх живота. Но я сделал вид, будто разглядываю его ноги.
Он не произнес ни слова, я тоже. Он повернулся, опираясь на руку, но ноги его лежали неподвижно, как плети. Я поглядел на открытое окно.
- Тебе холодно?
Он отрицательно покачал головой и бросил на меня злой взгляд. Я поднялся и подошел закрыть окно.
В этот вечер Линда пришла ко мне в магазин и спросила, нет ли у меня новостей от Амелио.
- Разве вы не виделись? - удивился я.
- Знаю только, что ему сняли гипс, - сказала она. - Ну и дела.
В магазине были Ларио и Келино, которые внимательно слушали и глядели на нее во все глаза. Немного погодя она спросила, когда я собираюсь его навестить.
Тут вмешался Келино и начал нести несусветную чушь.
- Амелио предпочитает, чтобы его навещали девушки…
Я этого Келино и раньше терпеть не мог, он один из тех, что ходят за тобой и бубнят: "Давай повеселимся сегодня вечером". Я приношу гитару, все пьют, распевают песни, а на следующий день он тебе говорит, что гитару ты купил на последние материнские гроши и сигаретами угощал всех, чтобы не платить за вино, а с Амелио дружишь потому, что тот смутьян, а сам ты подонок. Но Линда только посмотрела на него с улыбкой, и ясно было, что улыбалась она, чтобы ничего не отвечать.
Потом спросила, не хочу ли я навестить Амелио вместе с нею. Когда мы вышли на улицу, она оглянулась и замедлила шаг.
- Плохи дела у Амелио, - сказала она. - Он никогда больше не сможет ходить. А что он говорит вам, своим приятелям, когда вы его навещаете?
- Только я один к нему и захожу…
- Нет, к нему много друзей заходит, - ответила Линда.
- Я их никого не знаю.
- Ну, не будь таким сердитым, Пабло, - улыбаясь, проговорила Линда и взяла меня под руку. - Пройдемся немножко. Я не хочу идти к Амелио. Знаешь, с друзьями я на "ты".
В тот вечер мы долго гуляли, болтали обо всем. Вечером я чувствую себя в форме, если успеваю принарядиться, мне нравятся яркие галстуки, но Линда сказала, что я выбрал неудачную расцветку.
- Я вышел в чем был, чтобы пойти к Амелио, так ведь?
- Ну ничего. Давай лучше сегодня походим, поболтаем.
Когда я сказал, что этим утром видел, как она выходила от Амелио, Линда ничего не ответила. Она не хотела об этом говорить. Помолчала и, улыбнувшись, перевела разговор на другое. Стала рассказывать, как они с Амелио носились по дорогам, как свалились в кювет и она порвала платье.
- Но почему мы гуляем вдвоем сегодня вечером? - внезапно спросила она.
Мы пересекали маленькую площадь, где прежде я никогда не бывал.
- Куда мы идем?
- Ах, да, я хотела тебя спросить, нельзя ли помочь Амелио?
Она говорила возбужденно, перескакивая с одной темы на другую, словно выпила лишнего. Но она была совсем не глупа, нет. Мне трудно было уследить за ее мыслями. Я вел ее под руку и старался поддерживать разговор. Все время путал "ты" и "вы". От напряжения я даже взмок.
- Хочу, чтобы Амелио поправился и смог ходить, - обиженным тоном проговорила она.
- И ездить на мотоцикле?
- А почему у тебя нет мотоцикла?
Тогда я сказал, что каждому свое. Амелио куда толковее меня, я умею только торговать сигаретами в магазине на Корсо да разъезжать на велосипеде.
- Разве у тебя нет никакого другого занятия?
Я об этом не подумал, но она мне напомнила, что я играю на гитаре.
- Ты хорошо играешь?
- Кто его знает.
- Мне хотелось бы тебя послушать как-нибудь вечерком.
- Тогда нам нужно снова встретиться, - смеясь, сказал я.
- Конечно, - ответила она.
Мы зашли в кафе, и теперь я смог хорошенько рассмотреть ее лицо. Когда я говорил, она глядела мне прямо в глаза. А я думал об искалеченных ногах Амелио. Мне хотелось понять, видела ли она эти тоненькие ноги, и я рассказал ей об утренней сцене. Она сделала гримаску и зажмурила глаза, но не прерывала меня. Не успел я договорить, как она положила мне руку на плечо и торопливо сказала:
- Мы должны помочь ему. Он ведь больше не сможет работать.
- Я и сам по-настоящему не работаю. Живу у матери.
- Почему ты не играешь в оркестре?
Вот что ей взбрело в голову в этот вечер. Сам я над этим никогда не задумывался. Моя гитара была к месту в остерии, на тихой улочке. Но ведь это же не работа. И потом, я любил играть в одиночестве.
- А на танцы ты ходишь?
Мы договорились, что пойдем вместе на танцы. Я проводил ее до самых ворот. Жила она на пьяцца Кастелло.