- Предстоит еще сезон перелетных птиц, - сказала вдруг Габриэлла с неожиданной живостью. - Бекасов, куропаток. - Она надула губы. - Но вы ведь должны сначала побывать на сборе винограда.
Мы снова заговорили о том, что стояло у Ореста костью в горле. С его отцом было условлено, что мы приедем на сбор винограда в Сан-Грато. Всякий раз, когда упоминалось об этом, Орест мрачнел. Так было и теперь.
- Жаль, что на виноградниках Греппо виноград собирают только дрозды, - сказал Поли, исподтишка поглядывая на него. - Ну ничего, Орест. Ты съездишь туда, а мы тебя подождем.
Но странное дело, именно оттого, что всем было не по себе, во взглядах не сквозило обычного лукавства. В воцарившейся тишине раздался автомобильный гудок. Внезапно в стекла брызнул свет, и Габриэлла вскочила, восклицая: "Это они! Они опять приехали". Послышались громкие голоса.
Клаксон ревел, как Орест в ту ночь, на холме. Поли нехотя встал. Пинотта прошмыгнула через комнату в кухню. В какой-то момент мы с Орестом остались одни, и, помню, я, уже стоя, зачем-то налил себе вина, а снаружи тем временем усиливался шум и смех. Я положил руку на плечо Оресту и сказал ему: "Крепись".
Так началась эта ночь, которой суждено было стать последней. Я вышел наружу. Небо было звездное, в мягком воздухе стоял запах сосен и прели. Резкий свет фар двух машин придавал сказочную эффектность гравию, черным стволам деревьев, провалу равнины. Со всех сторон показывались миланцы. Габриэлла наскоро представляла мне то одного, то другого; я, обалдев от всей этой кутерьмы, только пожимал руки, Пьеретто тоже; когда мы вошли в помещение, я никого не помнил.
Наш ужин полетел вверх дном. Пинотта, которая обычно прислуживала нам просто в фартучке, появилась в наколке. Распахнули бар. Девушки и мужчины бросились в кресла, смеясь и прося не беспокоиться - кто-то уже поел, кто-то выпил, а из машин между тем принесли корзины - пропасть всякой снеди, бутылок, сластей; захлопали пробки. Я насчитал трех женщин и пятерых мужчин.
Женщины были по-дорожному повязаны косынками, но щеголяли пестрыми платьями и голыми ногами. Ни одна не могла сравниться с Габриэллой. Они галдели, просили огня, беззастенчиво разглядывали нас. Из имен, которыми они называли друг друга, я разобрал только одно - Мара. Среди мужчин был один - молодой, тощий, с подергивающимся, как у бесноватого, лицом, в странной курточке, доходившей ему только до пояса. Его звали Чилли. Войдя, он так вытаращил глаза на Пинотту, что все покатились со смеху. Другой взял Габриэллу под руку, и они опустились на диван. Еще один, вылощенный, стоял в сторонке и кричал, что счастлив приветствовать хозяев и друзей дома.
Пока они бурно выражали свою радость по поводу встречи, было невозможно говорить ни о чем другом. Упоминания о Милане, словесная перепалка, общее возбуждение преобразили и Поли, который отпускал комплименты женщинам, подмигивал то одному, то другому, словоохотливо отвечал тем, кто к нему обращался. Раскрасневшаяся Габриэлла отбивалась от осаждавших ее остряков. Все хором осуждали уединенную жизнь, которую вели Поли и Габриэлла, аморальный эгоизм любви на лоне природы, добровольно избранную скуку. Мужчина в светлом костюме, с энергичным лицом, неизменно сохранявшим саркастическое выражение, - некий Додо, которому было уже под сорок, как я потом узнал, - выждал минуту тишины и холодно объявил, что можно иметь романы с чужими женами, но уж никак не со своей собственной.
Пьеретто принюхивался к атмосфере, как охотничья собака. Я заметил, что Орест исчез. Исчезла и Габриэлла. Через минуту они вернулись, неся маленький столик. Опустив глаза, вошла Пинотта с наколотым льдом. Габриэлла, смеясь, захлопала в ладоши - я заметил, что она переоделась и была теперь в голубом, - и пригласила желающих подняться наверх и умыться. Нас осталось на веранде пять или шесть человек, в том числе худая женщина, сидевшая возле Поли.
XXVIII
Худая сказала Поли:
- Сейчас же объясните мне, почему вы живете здесь.
- Разве вы не знаете? - сказал Поли. - Папа держит меня в заточении.
Худая сделала гримасу. Она была уже не очень молода. Протянув бокал, она сказала:
- Налейте мне.
Голос у нее был сухой и резкий, а пальцы унизаны кольцами.
- Папа или Габриэлла? - спросила она с глупым смехом.
- Это все равно, - сказал юнец с взъерошенными волосами, примостившийся на подлокотнике кресла. - Семейные обстоятельства.
Пьеретто, до сих пор не раскрывавший рта, проронил:
- За один вечер у него не выведаешь этот секрет.
Никто не обратил на него внимания. Юнец сказал:
- Но мы хотим развеселить тебя. Мы подумали: быть может, один он мало пьет. Вот мы и приехали наставить тебя на истинный путь. Додо готов был держать пари, что ты даже не знаешь, что танцуют в этом году в Милане.
- Вот что, - серьезно сказал Поли и, подняв палец, стал отбивать такт.
- Нет! - со смехом закричали все.
Худая закашлялась, и бокал зазвенел у нее в руке. Вошел Додо, сверкая золотыми зубами в саркастической улыбке.
- Ты отстал на год, - сказал юнец, когда смех стих.
- Нет, не больше чем на три месяца, - бесстрастным тоном подхватил Додо. - Поли остановился в своем развитии три месяца назад.
Этот Додо был загорелый мужчина с холодными глазами, говоривший небрежно и самоуверенно. Я вспомнил, как поморщился Поли, когда мы услышали автомобильный гудок и голоса приехавших, вспомнил взгляды, которыми он перед этим обменивался с Габриэллой. Теперь все это было забыто, а вылощенные приятели наших хозяев спускались по лестнице и со смехом вваливались в гостиную. Последней, когда уже захрипел проигрыватель, вошла Габриэлла.
Я стоял, прислонившись к подоконнику, и мне хотелось исчезнуть, удрать в лес.
Не стушевавшийся Пьеретто уже принялся болтать, замешавшись в группу миланцев. Никто еще не танцевал. Тощий Чилли развлекался в одиночку, поглощая пирожки, и видно было, как у него ходит кадык. Орест опять исчез. Заметив это, я посмотрел на Габриэллу. Она что-то говорила Поли, а всклокоченный юнец тянул ее за запястье. Она смеялась, и продолжала говорить, и уступала юнцу. В этом платье она была очень хороша. Я спросил себя, сколько из присутствующих мужчин прикасались к ней, сколько из них путались с ней до Ореста.
Остальные женщины мне не понравились. Все они, блондинки и брюнетки, были вроде Розальбы. Развалившись в креслах, они холодно смеялись и чокались. Худая, самая раззолоченная и накрашенная, все еще не двинулась с места. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и слушала разговор мужчин с фальшиво невинным выражением порочного личика.
Потом я вдруг увидел, что все танцуют. Контральто пело тот самый блюз. Ореста все не было. Габриэлла кружилась в объятиях Додо, который, и танцуя, сохранял ледяное спокойствие. Мне показалось очевидным, что этот лысеющий, верно уже поживший и саркастически настроенный человек - как раз такой мужчина, какой ей нужен. Он что-то шептал ей, и Габриэлла смеялась, почти касаясь губами его щеки.
Я прошел через комнату, чтобы налить себе вина, и натолкнулся на Пьеретто, который ел лед.
- Ты еще держишься на ногах? - сказал я ему.
Он снисходительно посмотрел на меня.
Чудаковатый Чилли подошел к нам, пробравшись между парами. Я ожидал, что он отпустит какую-нибудь шутку - состроит рожу или кукарекнет, - но он протянул нам руку.
- Очень рад, - сказал он надтреснутым голосом. И, подмигнув, добавил: - А здесь уютненько.
- Вы первый раз здесь? - спросил Пьеретто.
- Я даже не знаю толком, где мы, - сказал он тем же дребезжащим голосом. - Мы были в клубе и играли в покер, а приятели заехали за нами. Я думал, мы едем в казино, но потом увидел Мару, и она мне сказала: "Мы едем к Поли". А кто же еще вспоминает о Поли? Мне сказали, что он сошел с ума. - Чилли вытаращил глаза как сумасшедший. - Между прочим, что за штучка служанка? - шепотом спросил он. - Та, рыжая… Годна к употреблению?
- Вполне, - сказал Пьеретто.
- Что говорят о Поли в Милане? - спросил я.
- А кто же знал, что он еще жив? От него только и проку, что можно прошвырнуться сюда.
Похожий на птичку своими мелкими, резкими движениями, он повернулся к двери, стянул курточку на талии и ушел.
- Симпатичный парень, - проговорил я. - Элегантный и искренний.
Пьеретто тряхнул головой и окинул взглядом стол и танцующие пары.
- Все они искренни, - сказал он убежденно. - Едят, пьют и блудят. Чего ты хочешь? Чтобы они научили тебя, как это делается?
- Где Орест? - спросил я.
- Если бы ты принадлежал к их обществу, ты бы делал то же самое…
Я опрокинул еще рюмку и вышел.
Хорошо было уйти в ночь и постоять на насыпи. Музыка и шум голосов у меня за спиной звучали приглушенно, а вокруг все тонуло в темноте, и казалось, я парю среди звезд.
Вернувшись, я отвел Габриэллу в сторонку и сказал ей:
- Орест ждет тебя возле дома.
- Если он сумасшедший…
- Не знаю, кто из вас больше сумасшедший, - сказал я. - Меня, например, никто не ждет.
Она засмеялась и выскользнула наружу.
Время от времени образовывался кружок, и Пьеретто разглагольствовал, смеялся, флиртовал с женщинами. Пока еще никто не предлагал выйти всей компанией в рощу. Проигрыватель неустанно пел. В сущности, было легко смешаться с этими людьми. И женщины и Додо хотели только веселиться. Надо было веселиться вместе с ними. До утра было еще далеко.