XX
По вечерам мы сидели на веранде, пили, слушали пластинки, играли в карты.
- До чего я никчемная, - говорила Габриэлла. - Меня не хватает даже на то, чтобы развлечь вас всех.
Время от времени она танцевала с кем-нибудь из нас и, пройдя круг-другой, садилась на место. В первые вечера мы молча слушали музыку и следили за ее на, за полетом голубой юбки.
- До чего я никчемная, - сказала она как-то раз, откидываясь на спинку кресла и вытягивая ноги. - Я устала жить.
- Кажется, она говорит серьезно, - заметил Пьеретто.
- Устала ото всего, - сказала Габриэлла. - Устала просыпаться по утрам, вставать, одеваться, устала от ваших умных разговоров. Я хотела бы пойти в остерию и напиться с грузчиками.
- Это мазохизм, - сказал Поли.
- Да, - сказала она, - я хотела бы, чтобы какой-нибудь мужчина задушил меня. Я не заслуживаю ничего другого.
- О, мы переживаем душевный кризис.
- Вот именно, - холодно отрезала Габриэлла. - Душевный кризис. Здесь это в моде. Будьте осторожны, Орест, не то и вы докатитесь до этого.
- Вы предостерегаете только его? - сказал Пьеретто.
Габриэлла скривила рот.
- По сравнению с ним мы шваль, - сказала она, и по ее взгляду я понял, что в это "мы" она включает и меня. - Только он один среди нас искренний и здоровый человек.
Орест так воззрился на нее, что мы засмеялись. Улыбнулась и Габриэлла.
- Ведь правда, вы всегда искренни и не знаете поэтому никаких душевных кризисов? - сказала она ему. - Вы хоть раз в жизни солгали, Орест?
- Кризис кризису рознь… - начал Поли.
- Еще бы, - добродушно сказал Орест. - Кому не случается приврать?
Тут Поли начал жаловаться и обвинять всех нас, Габриэллу, вообще людей в том, что они останавливаются на поверхности вещей, сводят жизнь к жалкой комедии, ограничиваются бессмысленными жестами и этикетками. Он говорил, что люди лезут вон из кожи и идут против совести ради самых пошлых материальных целей. Кто думает о местечке, кто о своих мелких пороках, кто о завтрашнем дне. Все копошатся, как муравьи, и заполняют дни болтовней и суетой.
- Но если мы хотим быть искренними, - сказал он, - что нам до этих пустяков? Конечно, все мы шваль. Так в чем же выход для человека, который переживает душевный кризис? Уж конечно, не в том, чтобы напиться с грузчиками, которые ни на волос не лучше нас. Выход только в том, чтобы углубиться в самих себя и понять, кто мы.
- Это пустая фраза, - сказал Пьеретто.
- Разве все остальное имеет какое-нибудь значение? - упрямо продолжал Поли. - Все остальное можно купить, все остальное могут сделать за тебя другие…
- Не у всех есть для этого средства, - перебил его Орест.
- Ну и что? Я сказал "могут", а не "делают". Все это вещи, которые не зависят от нас. Только одно никто не может сделать за тебя: сказать тебе, кто ты…
- Но ведь мы - шваль! - выкрикнула Габриэлла. - О Поли, неужели ты не согласен, что мы шваль?
- Поли утверждает другое, - заметил Пьеретто. - Что все мы склонны удовлетворяться этикеткой, ходячим мнением. Недостаточно знать, что мы шваль, этого слишком мало. Надо спросить себя почему, надо понять, что мы можем не быть швалью, что и мы созданы по подобию бога. Так приятнее.
Габриэлла подошла к проигрывателю и поставила новую пластинку. При первых нотах она обернулась, протянула руки и пропела умоляюще:
- Кто меня пригласит?
Встал Орест, а мы трое продолжали разговор. Теперь Поли принялся рассуждать о том, что если бог внутри нас, то незачем искать его вовне, в деятельности, в поступках.
- Если нам дано походить на него, - проговорил он, - то в чем же надо искать это сходство, как не во внутреннем мире человека?
Я следил глазами за голубой юбкой и думал о Розальбе. Я чуть было не сказал: "Эта сцена уже была", но тут заметил, как лицо Пьеретто осветилось странной улыбкой.
- Ты уверен, что это не старая ересь? - проговорил он.
- Это меня не интересует, - резко сказал Поли. - Для меня достаточно, чтобы это было верно.
- Тебе так важно походить на отца небесного? - сказал Пьеретто.
- А что же еще имеет значение? - убежденно сказал Поли. - Ты боишься слов? Назови это как хочешь. Я называю богом абсолютную свободу и уверенность. Я не задаюсь вопросом о том, существует ли бог; мне достаточно быть свободным, уверенным и счастливым, как он. А чтобы достичь этого, чтобы быть богом, человеку достаточно спуститься в самую глубину своего "я", познать себя до конца.
- Да бросьте вы! - крикнул Орест через плечо Габриэллы.
Мы не обратили на него внимания. Пьеретто весело сказал:
- И ты достигаешь этой глубины? Часто ты туда спускаешься?
Поли без тени улыбки кивнул.
- А я думал, - продолжал Пьеретто, - что лучше всего познают себя, когда рискуют собственной шкурой. К примеру, ты знаешь, что бы ты сделал, если бы наступил потоп?
- Ничего.
- Ты меня не понял. Я спрашиваю, не что бы ты хотел сделать, а что бы ты сделал. Что ноги заставили бы тебя сделать. Убежал бы? Упал бы на колени? Затанцевал бы от радости? Кто может сказать, что знает себя, пока не попал в переплет? Самопознание - всего лишь яма для нечистот; душевное здоровье обретают на вольном воздухе, среди людей.
- Я был среди людей, - сказал Поли, понурив голову, - я с детства среди людей. Сначала колледж, потом Милан, потом жизнь с ней. Я поразвлекся, ничего не скажешь. Думаю, это происходит со всеми. Я знаю себя. И знаю людей… Нет, это не тот путь.
- Мне не хочется умирать, - проплывая мимо нас, сказала Габриэлла, - потому что тогда я больше никого не увижу.
- Вы себе танцуйте! - крикнул Пьеретто. - Но она права, - сказал он Поли. - А вот ты, значит, видишь бога в зеркале?
- Как это? - сказал Поли.
- В силу логики. Раз мир тебя не интересует и твой взгляд устремлен на бога, которого ты несешь в себе, то, пока ты жив, ты будешь видеть его в зеркале.
- Почему бы нет? - сказал Поли со спокойным видом, который меня поразил. - Никто не знает собственного лица.
Музыка смолкла. В тишине сквозь оконные стекла был слышен стрекот сверчков.
- На нас опять нападает тоска, - сказала Габриэлла, подойдя к нам под руку с Орестом. - Вы нам надоели.
Мы все вышли из дома и при свете огромной луны, всходившей в это время, пошли по дороге.
- Хорошо бы было, если бы поблизости находилось какое-нибудь заведение, - сказал Пьеретто, - тогда у нас была бы цель.
Габриэлла, которая вместе с Орестом шла впереди нас, сказала:
- Негодник. Смотрите, если вы опять заговорите о потопе.
Я шел между двумя парами, вдыхая запахи земли, луны, жимолости. Мы прошли мимо насыпи, где росли кактусы. На кустах и стволах деревьев, рассеянных по склонам, играли отсветы луны. Чувствовалось легкое дуновение ветерка, словно дыхание ночи.
Впереди Орест болтал о том, что с ним случилось, когда как-то раз он ехал верхом, а позади Поли спорил с Пьеретто:
- Есть своя ценность в чувственной жизни, в грехе. Немногие люди знают пределы собственной чувственности… вернее, знают, что она безмерна, как море. Для этого требуется мужество, и человек может освободиться, только исчерпав ее до дна…
- Но у нее нет дна.
- Это нечто такое, что переносит нас по ту сторону смерти, - говорил Поли.