И огромные близнецы послушно садятся, И-раз справа от деда, И-два слева от него, но, в отличие от нас, которые ходили за ним в пустыню и пересекали реки и хребты, эти двое ограничиваются той единственной картой, что ближе всего их сердцам, - всемирной картой продуктов и сельского хозяйства. Рассматривают государства мяса и государства рыбы, страны оливкового масла и страны сливочного масла, жалеют лишенных картофельного пюре, осуждают едоков тофу, салата и водорослей. Объезжают страну за страной, проверяя, жирная она или тощая.
"Мир разделен на зоны, - терпеливо объясняет им Папаваш. - В этой зоне едят кукурузу, в этой зоне - рис, а здесь, у нас, - пшеницу". А они сообщают ему: "Уже нет, деда, сейчас все едят всё, мы едим и кукурузу, и рисы всякие, и пшеницы", - и интересуются, когда придет Папавашин повар, румынский рабочий, у которого Мешулам открыл кулинарные таланты и которого послал работать у нас в доме после ухода мамы. Он пришел к нам молодым парнем и состарился вместе с Мешуламом и Папавашем. Он убирает дом, стирает и гладит, ходит за покупками, стрижет ногти на ногах у Папаваша, который уже не может согнуться, чтобы достать до них, и помогает ему встать под душ, а потом выйти.
Мешулам предупредил его, чтобы он не вздумал добавлять в салат профессора Мендельсона лук, и вместо мамалыги и икры, которые натолкнулись на холодное "нет, спасибо", он научился готовить ему "линзен-зупэ мит вюрст" - чечевичный суп с полосками колбасы, - приправлять картошку укропом и маслом, а из румынских блюд подает только соленья, чорбу и мититей.
Он не сидит с профессором Мендельсоном за столом, но иногда наливает ему и себе немного сливовицы на закуску, становится перед ним и говорит "Салют!", а потом убирает кухню и помогает профессору Мендельсону выйти на прогулку.
Сам Мешулам тоже приходит. Три раза в неделю, а иногда даже больше. Хотя у него есть ключ, он стучит, чуть-чуть ("А может, профессор Мендельсон как раз сейчас спит?"), но в то же время достаточно сильно ("А может быть, к нему пришла какая-нибудь дама?"), и только тогда открывает и тихонько заходит. Если Папаваш спит, он совершает свой "маленький обход в доме": смазывает петли, проверяет ленты жалюзи - "эту подругу надо подтянуть", пробует краны и выключатели - "этого приятеля мы заменим". Иногда он поднимается в большую квартиру наверху, ту, в которой мы жили раньше, проверить, что и у квартирантов всё в порядке, - "чтобы не морочили голову профессору Мендельсону, если у них есть проблемы".
А если профессор Мендельсон не спит, Мешулам готовит ему и себе кофе, иногда наливает рюмочку - "Рая любила бренди", вспоминают тогда они оба - и беседует с ним. Мешулам способен говорить с любым человеком на любую тему, а свое невежество он с лихвой компенсирует врожденным разумом и любопытством.
Я сказал Папавашу, что завидую этой их мужской дружбе. И после короткого подсчета за-за и за-против добавил:
- Знаешь что? Я не перестаю думать, что, если бы Гершон был жив, он мог бы быть мне таким же другом, как Мешулам тебе.
- Гершон давно умер, - сухо сказал Папаваш. - Я советую тебе, Яирик, найти себе другого друга.
- Это не так-то просто, - сказал я. - В моем возрасте уже не заводят новых друзей.
И добавил, что ухаживать за мужчиной намного тяжелее, чем за женщиной, "потому что к женщине ты можешь послать вместо себя свое тело, пусть отдувается за тебя. А отношения с мужчиной требуют и ума, и сердца".
Тень недовольства прошла по его лицу. Несколько секунд он обдумывал эту пугающую возможность.
- Да, Яирик, это безусловно интересная предиспозиция.
И вдруг добавил:
- Я слышал, что ты строишь себе дом.
- Я не строю, я только перестраиваю.
- Но ведь у тебя есть прекрасный дом в Тель-Авиве.
- Дом в Тель-Авиве - это дом Лиоры. Она его выбрала, она его купила, она его перестроила. Сейчас я перестраиваю свой собственный дом.
- Свое собственное место, - поправил Папаваш, пристально посмотрел на меня, и я испугался. Это меня он уточняет или тебя цитирует? Неужели он знает? Кто ему рассказал? Мешулам? Ты? А если знает он, то кто тогда еще? Мой брат? Моя жена? - Возьми меня туда, Яирик. Мне интересно. Я хочу посмотреть.
- С удовольствием.
- Давай назначим время. - И сразу вытащил из ящика возле кровать еще одну черную записную книжку.
- Тебе нужен дневник, чтобы назначить со мной встречу?
- Я не такой бездельник, как вы с Биньямином думаете, - проворчал Папаваш. - У меня бывают деловые встречи, я еще пишу статьи, и я каждое утро захожу в интернет, прочесть письма, которые приходят из медицинских журналов. И еще я ищу там себя. Выясняется, что я еще жив. Меня цитируют.
Я похвалил его за то, что он так быстро освоился с компьютером, с электронной почтой и с текстовым редактором.
- Тебе тоже не мешало бы немного осовремениться. Люди, которые остаются в прошлом и поют дифирамбы тому, что было, забывают, что в этом их замечательном прошлом половина всех детей умирала, не достигнув пяти лет. И вообще - почему нужно бояться компьютера, если он облегчает тебе жизнь? Я скачиваю с него музыку, Яирик, и еще я хожу на концерты, когда дают Бетховена и Моцарта, я сижу в комиссиях…
- А что с другими композиторами?
- Нет других композиторов. В моем возрасте человек уже знает, что хорошо очень, а что меньше.
- Мама любила оперы, - сказал я.
- Она не оперы любила, а оперу. Только одну оперу - "Эней и Дидона", и даже из нее только одну арию. Единственную стоящую арию из оперы, которая в остальном - сплошное занудство.
И начал декламировать с пафосом эрудита:
Thy hand, Belinda, darkness shades me,
On thy bossom let me rest,
More I would, but Death invades me;
Death is now a welcome guest.
When I am laid in earth,
May my wrongs erect no trouble in thy breast;
Remember me, but ah! forget my fate.
И, словно желая похвастаться своей хорошей памятью, добавил, что "эта красивая песня" даже имеет перевод, и поспешил процитировать:
Белинда, руку! Меркнут очи,
Пусть даст приют мне грудь твоя,
Еще б пожить, но смерть не хочет;
Мой гость желанный, смерть моя.
Когда меня погребут,
Пусть мои грехи
Твою не волнуют грудь.
Помни меня, родная, но ах!
Судьбу мою позабудь.
- "Помни меня, родная"? - изумился я. - А я почему-то всегда думал, что это прощание с мужчиной.
- Давай, Яирик, назначим день поездки, - сказал Папаваш.
Я тоже вынул свой дневник.
- Видишь, - отверг он три первых предложенных мною даты, - я занят больше тебя.
Мы назначили дату, удобную и ему, и я предложил объединить его поездку в мой новый дом с небольшой экскурсией.
- Я захвачу немного еды, посидим в каком-нибудь красивом месте с тенью, подышишь немного свежим воздухом, проветришь глаза на природе.
По пути от него к Мешуламу я купил диск Бетховена, не целое произведение, а собрание избранных отрывков. Так он получит свое удовольствие по дороге, а мне не придется мучиться. Я купил и складной стул, - может, он примет мое предложение сделать привал по дороге и поесть что-нибудь. А также подушку, - может, устанет и захочет вздремнуть.