Роман "Побежденные" - это талантливое художественное воплощение той грандиозной трагедии, которую пережил весь русский образованный слой в результате революции 1917 г. и установления большевистской диктатуры. Автор романа - И. В. Головкина (урожденная Римская-Корсакова), внучка знаменитого русского композитора, родилась в 1904 г. в Петербурге и, как тысячи людей ее класса, испытала последствия лишения гражданских прав, ужас потери самых близких людей на фронтах Гражданской войны и в застенках ЧК, кошмар сталинских лагерей и жизни на поселении. Свой роман она посвятила памяти тех людей, которые в условиях постоянных слежек, доносительства, идеологического давления и бытового хамства, сумели сохранить высокое человеческое достоинство, не поступились своей совестью, не утратили любви к России и веры в ее грядущее возрождение. В 1970-е и 80-е годы роман распространялся в самиздате и впервые был опубликован лишь после краха коммунистической идеологии.
Роман Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой) "Побежденные", ставший сенсацией минувшего [1992] года, охватывает один из самых трагичных периодов истории России - гражданскую войну и репрессии 20–30 годов. Мучительный жребий, выпавший на долю русской интеллигенции, - быть побежденными - отразился на всех последующих поколениях.
Файл книги скачан из эл. библиотеки Александра Белоусенко ().
Ирина Головкина (Римская-Корсакова) (1904–1989).
Источник: Ирина Головкина (Римская-Корсакова); "Побеждённые".
Изд-во: МП "Русло", Москва, 1993.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 19 декабря 2002.
Дополнительная вычитка, форматирование и добавление материалов по первой публикации романа И. Головкиной и истории его написания: Ю.Н.Ш. (yu_shard@newmail.ru). Август 2009 г.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 65
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 130
ЭПИЛОГ 177
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
…Над страной моей родною
встала смерть…А. Белый.
Глава первая
Весь мир превратился в поминки. Трудно вообразить, что на него можно смотреть радостными глазами. Елочка чувствовала себя так, будто стояла у дорогой могилы, где все говорят шепотом и не улыбаются, и лишь могильщики деловито переговариваются меж собой и даже осмеливаются смеяться.
Умерла ее Родина. Ее Россия. Умерла ее нежность. Умерли походы князя Игоря на половцев, Куликовская битва, Отечественная война, оборона Севастополя, победы на Балканах.
Еще в младших классах Смольного она была удивлена, когда в одном французском журнале натолкнулась на цитату: France c’est une Personne" *, - ведь она то же самое думала о России! Это была одна из самых заветных идей, рожденных в недоступной глубине ее существа: Россия - личность, светлый дух небесной высоты. Этот дух имеет в мире свою великую цель и свое тело, меняющее формы при каждом повороте истории. Государство - только жалкое несовершенное орудие. Ее сверхчеловеческих идей. Миссия России исполнена глубин: Россия стоит между западом и востоком, разделяя и соединяя два чуждых мира. Россия защищает и охраняет славянские народы и призвана объединить их вокруг себя; Россия - защитница христианской восточной церкви; в Россию изначально заложено искание истины и тоска по вечной правде; ее народ - "богоносец"; она никогда не станет буржуазной по европейскому образцу - самодовольное и тупое обывательское благополучие слишком бы исказило и унизило ее соборную личность! У нее свои избранники - деятели, подобные Петру Великому, и святые, как Сергий Радонежский; Она отражает Свой лик в неповторимой природе, Она наполняет своею благодатью нивы - хлеб, питающий нас!
Как дошла до таких мыслей тринадцатилетняя девочка? Читая, она встречала напечатанными свои собственные, никому невысказанные думы, и удивлялась, что сама дошла до них, а между тем отовсюду только и слышишь, что ты еще маленькая девочка и должна молчать, когда говорят взрослые!
Она была сиротой: мать умерла от родильной горячки, отец - земский врач - погиб в эпидемию холеры.
- Умереть, спасая народ, так же героично, как умереть на поле битвы! Почему не раздают Георгиевские кресты земским врачам! Это еще будет, когда оценят, наконец, подвиги нашего земства! - втолковывала она подругам.
В классе Елочка шла первой; держалась всегда очень сдержанно и серьезно; никогда не обнималась и не перешептывалась с подругами о своих или чужих тайнах. Сверстницы не столько любили ее, сколько уважали, и всегда просили рассудить в случае недоразумений или ссор.
- Елочка не будет выезжать в свет! - Елочка сказала, что ей все равно, сколько сантиметров в обхвате у нее талия! - Елочка пойдет на Бестужевские курсы - у нее уже все решено!
- Ваша Елочка Муромцева какая-то Шарлотта Корде или революционерка! - сказала о ней одна из пепиньерок *, но в ответ услышала:
- Вовсе не Корде и не революционерка. Она - Жанна д’Арк!
Тринадцать лет ей исполнилось в 1914 году, когда началась война. Вместе с другими институтками она стала писать письма солдатам, собирать посылки на фронт, шить платки, щипать корпию и жить ожиданием известий с театра войны. Ее сводила с ума героическая оборона Бельгии. Антверпен стал ей дорог не меньше Севастополя, а король Альберт занял в сердце место среди обожаемых героев России - портрет его лежал у нее под подушкой.
Но через год, когда началось отступление русских из Галиции, она забыла о Бельгии: в любви к Родине появилась тревога за нее, как за тяжелобольного близкого человека. Летом в имении у бабушки Елочка забиралась в гущину сада, становилась среди яблонь на колени и подолгу умоляла Бога послать победу русским войскам. И совсем еще по-детски давала обеты отказаться от сладкого или от интересной прогулки. При известии о поражениях горько плакала. Когда в газетах было объявлено о взятии немцами Варшавы, весь день она и ее француженка гувернантка проходили с красными глазами. Карманные деньги, которые дарила ей бабушка, она по-прежнему тратила на посылки солдатам и приходила в отчаянье, что по возрасту не может стать сестрой милосердия - в белой косынке с крестом.
И вдруг - позор, стыд - "Долой войну!", "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", Октябрь, революция, Россия - перед бездной!..
Не прозвучит ли тихий божественный голос к русской Жанне д’Арк:
- Молись! Господь избрал тебя спасти Россию! Святые Александр Невский и Сергий Радонежский помогут тебе!
Но своды институтской церкви оставались безмолвны, а в кадильном дыму не вырисовывались ни меч, ни знамя…
Скоро Елочке довелось увидеть этот революционный пролетариат, заявивший, что у него нет Отечества! Институт был эвакуирован в Харьков, город переходил из рук в руки, и вот наступило утро, когда толпа красных ворвалась в классы и погнала перепуганных институток по коридорам и лестницам на чердак:
- Пошевеливайтесь, белоручки! Быстро все наверх, офицерские да сенаторские дочки! Сейчас расстреливать будем! Всех вас на тот свет!
Загнали на чердак и заперли. Где было начальство, где классные дамы - никто не знал. Елочка твердо помнила, что с ними в этот час никого не было. Институтки рыдали; одни звали маму и папу, другие читали молитвы. Елочке казалось, что она одна сохраняет присутствие духа.
- Mesdames, mesdames, успокойтесь! Мы не должны обнаруживать страха! Наши отцы и братья героически гибнут в офицерских батальонах - неужели же мы не сумеем умереть? Разве можно ронять себя в глазах этих хамов? Медамочки, вспомните, когда Марию Антуанетту вели на гильотину, она настолько владела собою, что извинилась, наступив палачу на ногу, а вы?! - повторяла она, перебегая от одной подруги к другой.
Кто-то случайно толкнул дверь, и та распахнулась - их оказывается не заперли! Прислушались и, убедившись, что на лестницах пусто, толпой бросились на крышу; перед ними лежал город, и при ярком утреннем свете, как на ладони, видны были вступавшие в город колонны войск с одной стороны и уходившие колонны с другой. В эту как раз минуту серебром брызг рассыпалась взорванная водокачка. Город в десятый раз переходил из рук в руки…
Ни тогда, ни после, Елочке не пришло в голову, что эти хмурые люди с винтовками, может быть, намеренно не заперли их, а только припугнули - она непоколебимо была уверена, что их в самом деле хотели расстрелять, но не успели, и что спасло их чудо или случай.
Потом сполна были все муки гражданской войны, медленная агония белогвардейского движения. Наконец, все кончилось. Там, где были герои и святые, отныне ораторы и куплетисты, газетчики и недавние лавочники взахлеб издевались над прошлой историей растоптанной ими страны, и нужно было забыть бои и окопы, забыть море крови, "роты смерти" и атаки офицерских батальонов, забыть Самсонова, который застрелился, чтобы не пережить позора, забыть Колчака, который бросил свою шпагу в море, отказавшись служить большевикам… Забыть, но как?!
Шли годы, шла новая жизнь, и люди считали возможным интересоваться этой жизнью. Казалось, они и впрямь забыли обо всем.