Раньше, когда Юля слышала от кого-нибудь из подруг либо же просто от случайных знакомых фразу "В сорок лет жизнь только начинается", она громко смеялась. Ей эти слова были непонятны в юные десять лет, когда детство готовилось вступить в подростковый бой со взрослостью. А чуть позже, в двадцать, когда с пониманием всё уже было в порядке, фраза стала казаться не просто смешной, но и безумно глупой. Жизнь тогда неслась с такой скоростью, что всё, что намекало на возраст больше текущего хотя бы на пару лет, вызывало неукротимые приступы смеха. Не изменилось отношение к этой фразе и в тридцать. Только в эти трудные времена, занятые работой, продвижением, выживанием, фраза звучала для неё не только смешно, но и пошло. А теперь, когда она разменяла пятый десяток, ей уже не было так смешно. И даже больше. Теперь эти слова не только не казались пошлыми, но и срывались с её уст с пугающей периодичностью. И это понятно. Если в незрелой и неопытной юности мы считаем, что мир создан только для нас и мы хозяева своей жизни, да еще где-то в глубине души верим, что будем жить вечно, то, приобретя разной ценой, но всегда с трудом собственный опыт, уже точно знаем, что нам приходится делиться миром с другими, что жизнями нашими управляем отнюдь не мы и вечностью наше существование похвастаться не сможет. И когда всё это начинаешь осознавать, то приходится помогать самому себе свыкнуться с новыми реалиями, поэтому мы вновь и вновь повторяем эту фразу как мантру: "В сорок лет жизнь только начинается…"
Чтобы от станции "Ты выйдешь за меня замуж?" добраться до полустанка "Я ухожу от тебя" Юле потребовалось двадцать два года. Она, конечно, как и все женщины, надеялась не останавливаться на этом Богом забытом полустанке и докатить до конечной станции "И умерли они в один день", но, видимо, она опоздала к раздаче "счастливых" билетов и сумела заполучить только этот, с дефектом. Двадцать два года – путь не близкий. Бывало всё – и радости, и беды, но она как впряглась в семью, так и тащила всех через трудности семейного быта. Ни дня для себя, всегда для кого-то другого. Первое время для мужа, потом для сына и мужа, а через два года для дочки, сына и мужа. А ведь ещё были рыбки и кошка.
В этой стремительно монотонной жизни потерять себя – дело нехитрое. Очнуться однажды и понять, что ты полжизни прожила для пусть родных, но так непохожих на тебя людей, – вот это пережить труднее. Если такие откровения к кому-то приходят не поздно и порох в пороховницах у таких людей ещё не отсырел, то случаются перемены. Резкие, болезненные, тревожные. Часто именно женщины эти перемены вносят в свою жизнь и в жизнь близких. Но бывает и наоборот. Муж, который как сыр в масле катался долгие годы, вдруг осознаёт, что потерял много времени, выискивая в этом сыре женщину, ту, которую он завоёвывал. Такие мужчины уходят сами. Иногда даже без объяснений, но чаще после затяжного периода скандалов и споров, инициируемых часто самими же мужчинами, потому что так легче. Трудно ведь просто признаться, что не любишь, и уйти, взяв всю ответственность на себя. Гораздо легче свалить всё на жену.
Как бы Юля ни рассуждала, но в её жизни произошло именно так. Муж однажды сказал те самые слова, после которых ушёл, даже не потрудившись собрать вещи. Всё! Именно для неё поезд дальше не пойдёт. Надо потрудиться и выползти на этом полустанке, где вновь можно ждать другой поезд, если, конечно, захочется садиться в него.
Ушедший муж – первый брак, но не первый мужчина. Первый был одним из тех сволочей, в которых как раз и влюбляются молодые девушки. Наглый, уверенный в себе бабник, промышляющий мелким воровством и живущий одним днём. Юля согрешила дважды. Первый раз, когда переспала с ним. Ей было только шестнадцать лет. Он был первым у неё, а она неопытной и доверчивой девочкой. Было больно и неприятно, а потом стыдно и унизительно. Ужасные эмоции для первого опыта. Их она спрятала в самые далёкие уголки своей души, но на бессознательном уровне всегда понимала, что не так, и не сумела ни забыть, ни простить. Когда Юля узнала, что "залетела", была в шоке. Он дал деньги на аборт и исчез из её жизни. Очередной удар, очередное взросление. В то время жили они с родителями очень бедно, мама и папа пили. Порой голодали неделями. Но на аборт она не решилась. Беременная Юля пыталась работать, пока удавалось скрыть своё интересное положение, но, когда всё вскрылось и прятать пузо стало уже невозможным, не смогла заработать ни копейки. За это отец её лупил, а мать слабо защищала.
Юля, несмотря ни на что, родила в неполные семнадцать лет, но уже через месяц её ребёнка устроили в детский дом. Она не могла смотреть, как голодный мальчик плачет днями и ночами. Юля надеялась, что как только сможет, очень скоро, заберёт сына назад, под своё крыло. Устроив сына, уехала в город на заработки. Но там жизнь закрутила её в такой бурный танец, что уже через год она вышла замуж за человека, с которым впоследствии прожила двадцать два года. А пока… Юля мучилась, не говорила про сына мужу, но однажды рассказала всё. Она боялась, что он её выгонит. И он выгнал её, но не на улицу, а на вокзал, чтобы она ехала и забрала сына из детдома, сына, которого она не видела и с которым не говорила три года. Однако, вернувшись в детский дом, Юля узнала, что мальчика усыновили. Три года к нему никто не приходил, его оформили как отказника и отдали в приёмную семью. Родители до самой смерти обманывали её, рассказывая по телефону и в письмах, что раз в неделю бывают у внука, приносят гостинцы. Они просто пропивали все деньги, что она высылала на ребёнка. И так получилось, что, когда она приехала за мальчиком и не нашла его в детдоме, оба родителя в один день умерли, отравившись некачественным алкоголем.
Горе было страшным. Юля зараз потеряла сразу три родные души. Похоронив родителей, Юля бросилась искать сына, но так и не нашла. Тайна усыновления была непреодолимой стеной. Искала всю жизнь, рассылала письма по разным детдомам и фондам, поисковым организациям и министерствам. Этот, второй свой грех Юля не забывала никогда. Он мучил её всю жизнь, не давал ей покоя, изводил её. Но с этим приходилось мириться. Как-то скрашивали ситуацию сын и дочь, рождённые в браке. По крайней мере позволяли забываться в проблемах и заботах. Но сейчас дети, ещё недавно претендующие на эпитет "цветы жизни", раскрыли свои бутоны, распустили листья, обзавелись колючками и вошли во взрослую жизнь. Там, в этой новой для себя жизни, всё меньше места оставалось для слова "мамочка". Вместо этого, чаще из телефонной трубки, чем глаза в глаза, Юля слышала: "Ну, мам…", "Да я всё знаю…", "Опять лечишь…". Дети как-то в одночасье выросли и разлетелись из гнезда. Юля часто глупо хихикала, когда представляла ожившую метафору, как где-то летят в дальние края такие же, как её дети, сбившиеся в стаю, с крыльями, сотканными из листьев и стеблей и телами покрытыми острыми шипами.
Нет, Юля не жаловалась. Обычные дети, как и все. Своя жизнь, взрослая, надо заметить. Старшему двадцать два, живёт и работает в другом городе. Он уже женат и намеревается в ближайшем времени наградить её статусом "бабушка", чему Юля как могла сопротивлялась. Но уговоры и увещевания только портили их и без того скользкие отношения. Поэтому она сдалась. Время покажет, что случится, то и случится, а когда случится, тогда и придёт её время реагировать на события. Младшая же, двадцатилетняя дочь тоже вырвалась из-под родительской опеки и уже полгода живёт вместе со своим шефом в его "шикарной" полуторке. Юля и дочь пыталась образумить. Сначала рассказывала о жизни, о бескрайних горизонтах, мечтах и достижениях, потом перешла на красочное описание достоинств брака и материнства. Но тщетно. Дочь захотела пожить для себя, как когда-то не получилось у неё самой. Что уж тут говорить – не пошла по стопам матери.
Когда Юля впервые осталась одна, у неё было ощущение, что кто-то срежиссировал и поставил спектакль её жизни, не дав и шанса ей самой решать, что она может, что хочет, а что получит. Но эти мысли быстро испарились.
Осознание, что теперь наконец-то, она может пожить для себя, пришло не сразу. Юле потребовалось ещё с полгода, чтобы привыкнуть к пустой квартире. Кошка, единственная живая душа, ни на шаг не отходившая от Юли, да немые рыбки – вот и все собеседники за эти полгода. Глядя на себя в зеркало, перед тем как в очередной раз залечь с интересной книжкой под одеяло, Юля однажды поймала себя на мысли, что она застряла на одном месте. Ей почудилось, что место это – пустота и время тут остановилось. Ни желаний, ни стремлений, ни развития. А между прочим, из зеркала на неё смотрела симпатичная, да что там скромничать, красивая женщина. Юля отложила книжку и повертелась перед зеркалом. Ночная рубашка на два размера больше делала фигуру расплывчатой. Юля медленно сняла с себя этот балахон и ещё раз вгляделась в зеркало. Перед ней стояла сорокалетняя с хвостиком девушка. Не женщина, а девушка. Чёрные волосы, круглое лицо с миндалевидной формы карими глазами, огромные, словно порхающие ресницы, нежный подбородок. Юля гладила себя по лицу и словно бы изучала себя заново, удивляясь этим внезапным открытиям. Она гладила себя по шее и понимала, что длинная тонкая шея делает её неотразимой. Покатые девичьи плечи… Рука скользит дальше, касается груди. Тяжёлая пышная грудь. Словно бы и не рожала она двоих и не вскармливала их. Рука скользила по ней, словно против её воли, не слушаясь хозяйку, поглаживала напрягшиеся соски, обрамлённые аккуратными коричневыми кружками. Дальше… Юля сбила дыхание. Рука погладила живот, плоский, как и в юности, и опустилась ниже, туда, где аккуратным ромбиком вырисовывалось место, откуда давило на неё неописуемым жаром. "Нет… что я делаю… так нельзя…" – мысли в голове Юли разбегались в разные стороны. "Это неправильно… я даже не знаю, как… я же…" Юля закрыла глаза, медленно села на кровать и, не убирая руки, выключила свет…